Воображала снова лицом к зеркалу, ласково проводит по нему рукой, говорит с тихим восторгом:
— Красивая штука, правда?!..
В зеркале отражаются хрустальные подвески мобиля. Они дрожат, переливаются, камера сосредоточена на них, отражение Воображалы становится нечётким и пропадает.
*
Смена кадра
*
За окном — глубокая ночь. Мигание неоновых рекламных иероглифов, беззвёздное небо, чёрные громады домов с редкими пятнами светящихся окон. На подоконнике сидит Конти, курит, зажигая одну сигарету от другой, смотрит в ночь. В номере полумрак и тишина, только чуть позванивают мягко мерцающие подвески мобиля.
Воображала спит, свернувшись на огромной кровати, светлые волосы разметались по подушке, лицо повёрнуто к стене. На затылке — яркое пятно света от маленького бра. Конти долго смотрит на это пятно, единственное в тёмной комнате, с забытой сигареты осыпается на пол столбик пепла. Осторожно встаёт, крадучись, подходит к кровати, наклоняется.
Но Воображала спит, уткнувшись лицом в подушку.
Конти пожимает плечами.
Выключает свет…
*
смена кадра
*
Яркое солнечное утро. Конти выходит из душа с полотенцем через плечо. Замирает, глядя мимо камеры (та разворачивается, прослеживая его взгляд). Воображала спит, но теперь она лежит на спине и мешает лишь поднятый локоть закинутой за голову руки.
Конти на цыпочках приближается к кровати, наклоняется. Крупным планом — её лицо, мозаика разнокалиберных шрамов. За прошедшие годы они побледнели и стали еле заметны, но перекос глаз и рта усилился, верхняя губа из-за него выглядит слишком короткой и не закрывает мелких неровных зубов.
Конти выпрямляется. Осторожно делает шаг назад. Задевает мобиль. Десятки сверкающих подвесок приходят в движение, мелодично звеня. Воображала потягивается, глубоко вздыхает и открывает глаза.
Звон усиливается до пронзительности, начинает вибрировать.
Её лицо дрожит, плавится, стремительно меняясь, секунда — старая маска, секунда — новое, с улыбкой. Дрожь убыстряется, постепенно сходя на нет вместе с затихающим звоном.
— Привет! — говорит Воображала, садясь на кровати и сонно поводя плечами. Оборачивается к зеркалу. Там мелькает отражение её настоящего лица, потом стекло подёргивается рябью, успокаивается. Улыбка отражения сонная и счастливая, требовательно взлетает указующий пальчик:
— Па-а-ап! А давай и нам такое. а?!
Камера надвигается на зеркало, заостряя внимание на фигурной резьбе по краю, потом отступает.
*
Смена кадра
*
Крупным планом — фигурная резьба по краю большого, во всю стену, зеркала. Свет приглушён, комната другая. На столике — книжки вперемешку с игрушками, на спинке стула висят небрежно брошенные белые легинсы, на сиденье — ботинок с роликовым коньком.
Из-за приоткрытой двери доносится захлёбывающийся восторгом голос Врача — камера потихоньку идет на звук, минует дверь, пересекает узкую площадку, заглядывает через перила вниз.
Конти и Врач сидят за тяжелым столом темного неполированного дерева в холле первого этажа. Вернее, сидит один Конти, Врач же бегает от стола к окну, попеременно хватая себя то за бороду, то за остатки шевелюры.
— Вы хоть понимаете, что вы натворили? Да нет, вы не понимаете, вы просто не можете понять! Экстрасенсы — ха! Это даже не локальные магико-гипнотические проекции Месмера и уж тем более не технические иллюзии Коггерена! Я бы ни за что не поверил, если бы не видел собственными глазами! Активная самотрансформация, подумать только… И если бы только само… Это же власть — не глупая власть королей или президентов, нет, власть настоящая, стихийная и безграничная, власть не только над людьми и предметным миром — власть над самими законами природы! Да такой власти не мог себе представить ни один император! Калигула был несчастен, потому что хотел луну. А представьте на минутку, что луну захочет ваша дочь?.. А если не луну?.. Страшный риск! Невероятный! Но, вместе с тем, и шанс, может быть — единственный! Посмотрите на мир вокруг! Мы же катимся к катастрофе. Озоновые дыры, кислотные дожди, кризисы-дефолты, с каждым годом всё больше больных детей, вечером опасно выйти на улицу, детская преступность, психические расстройства… И ваша дочь… Растущая, развивающаяся, обладающая силой невероятной мощности… Если её вывести на правильный путь… Опытные воспитатели, лучшие психологи, никаких дилетантов! Страшно даже представить, что она может натворить, если вдруг… Наркоман с ядерным чемоданчиком — и то не так страшен. Детям свойственна немотивированная жестокость, они при этом даже не злы — просто не способны предвидеть последствий, осознать значение. Это не опасно, когда рядом есть взрослые, когда они контролируют, оберегают, исправляют. Но способны ли вы контролировать? Способны ли устранить нанесённый ею вред? Даже в том идеальном случае, когда сумеете этот вред обнаружить?.. Вопиющая самонадеянность, просто-таки преступная! И о чём вы только думали, когда подстраивали эту штуку с зеркалом?!
Глава 4
У Конти очень усталый вид, и чем большим энтузиазмом разгорается Врач, тем большая безнадёжность проступает в выражении его лица. Наконец он поднимает голову, морщится, глаза у него совсем больные.
— Это была случайность, — говорит он, и голос у него тоже страдальческий и усталый, — Ну почему вы всё время всё переиначиваете? Я заказывал без зеркал, специально оговорил, они просто перепутали номера… Какая опасность, о чём вы? Тоська — хорошая. Добрая. Послушная. Вы же её совсем не знаете…
— А вы? Вы сами её знаете? Можете с чистой совестью дать гарантию, что её способности не будут обращены во зло? Молчите, да? Скажите откровенно, вам за эти годы ни разу не было страшно?..
Конти молчит, кладёт подбородок на сцепленные пальцы. Крупным планом — его глаза.
*
Смена кадра
*
Дребезжание музыкального автомата, гул неясных голосов, приглушённый звоном стекла.
Камера отъезжает, теперь Конти моложе и без усов, но глаза такие же несчастные. Он сидит у стойки бара на высоком табурете, перед ним — наполовину пустой стакан. На соседнем табурете — мужчина лет сорока, прилично одетый, но весь какой-то помятый. Пиджак висит, как с чужого плеча, жёваный галстук сбился на сторону, рубашка перекошена и даже лицо скукожено вечно недовольным выражением. Он ноет, выбрав Конти в качестве собеседника и нисколько не смущаясь его безучастностью:
— … такие засранцы, просто вылитая мамочка, и всё время — дай, дай, дай! Словно я их печатаю! Весь день эта нудиловка, шеф скотина, всё ему не так, другие — что, лучше, что ли?! Домой идёшь, думаешь — отдохну! Как же! Дома то же самое, мамаша её — стерва, так и строит из себя, что я ни сделаю — всё в штыки… А хабалка эта, моя дражайшая… Тоже — та ещё… Нет чтобы поговорить о чём, в кино там сходить… стерва!.. Вечно в бигудях и халате, и всё время жрёт, и куда в неё только лезет! И смотрит так, словно я — насекомое. И детей своих так же воспитала, они меня ни в грош! Целый день ради них пашешь — и хоть бы спасибо сказали, хоть бы поговорили с папочкой! Нет, только — дай! Наушники напялят — и разговаривай сам с собой, пока не свихнёшься. Так и сидишь весь вечер, в телек уткнувшись…
Над стойкой висит небольшой телевизор. На экране идёт шоу-конкурс на «Мисс Чего-то там», много музыки, ярких красок, красивых улыбающихся девушек в купальниках. Сначала они даны мельком — ни лиц, ни фигур не разобрать, лишь сияют одинаковые голливудские улыбки, но потом одна приближается, занимает собою весь экран.
*
Смена кадра
*
Выбранная девица мелькает в разных ракурсах — в фас, в профиль, в полный рост…
Быстрая трель довольно уверенного «Поп-корна».
Голос Воображалы (с интересом):
— Она тебе нравится?
Камера отъезжает от телевизора, стоящего в холле первого этажа дома Конти.
Хозяин смотрит конкурс, развалившись в огромном мягком кресле, забросив ногу на ногу и покачивая шлёпанцем в такт «Поп-корну». Макушка пальмы достаёт почти до середины окна, молодой рыжий кот лениво точит о её ствол когти. Воображалы не видно.
Конти задумчиво шевелит губами, оглядывая девицу на экране. Говорит:
— Да-а… Тут ты права, экстерьер вполне…
— Ты хотел бы такую? — спрашивает Воображала быстро и слишком заинтересованно. Эта интонация заставляет Конти развернуться вместе с креслом.
Воображала сидит на пушистом ковре, ей лет девять. Рядом с ней, у самой стены, стоит одна из «мисс», та самая, с экрана — в позе манекена, с голливудской улыбкой, в купальнике, с лентой-номером через плечо. Продолжая замороженно улыбаться, делает книксен.
Конти стонет сквозь зубы, говорит, сдерживаясь:
— Тося, куклы не интересны даже тебе.
— Большая кукла — большому мальчику? — пробует пошутить Воображала, вопросительно улыбаясь, но Конти не принимает тона, говорит холодно:
— Виктория, убери эту гадость.
— Не понимаю… — Воображала хмурится, она растеряна. Придирчиво разглядывает «мисс», пожимает плечами. Щёлкает пальцами («мисс» делает несколько манерных телодвижений), обиженно спрашивает:
— В чём дело? Чем она плоха?
Конти закрывает глаза, считая про себя до десяти. Говорит раздельно и веско:
— Тося, она — ненастоящая.
— А-а, только-то! — быстро и с облегчением откликается Воображала. — Ну, так это нетрудно…
В ту же секунду в холле раздается отчаянный женский визг.
«Мисс» больше не напоминает манекен, её кукольное личико перекошено ужасом, да и одета она теперь иначе, хотя и не менее соблазнительно — в ажурный чёрный комбидрез с массой серебристых кружев по краям. На ногах — домашние пушистые тапочки с помпонами. Глаза дико вытаращены, причёска растрёпана, она трясёт головой, продолжая истошно верещать и размахивать руками, словно отпихивая кого-то невидимого.
— Так лучше? — спрашивает Воображала ехидно, морщится от наиболее пронзительного взвизга, щёлкает пальцами. Визг обрывается.
— Это нечестно! — говорит Конти.
Он стоит, напряжённо выпрямившись, лицо затвердевшее, голос звенит.
— Нечестно и подло. Ты же давала слово! Тебе бы понравилось, если бы с тобой — вот так?!.. — Резкий жест головой в сторону «мисс», которая всё это время продолжает трястись и беззвучно открывать рот.
Воображала смотрит на неё уже без улыбки, говорит хмуро и виновато, с некоторой долей удивления:
— Я никогда не думала про это — так. Извини. Больше не буду.
Лицо её напряжено.
Пушистый ковёр пуст.
*
смена кадра
*
Общее замешательство на мосту.
Люди что-то кричат, лезут к перилам, среди них — робот, проявляющий мало свойственную роботам эмоциональность. Он дёргает себя за голову, словно пытаясь её оторвать, наконец ему это удается, металлическая голова с грохотом падает на асфальт, под ней оказывается другая, вполне человеческая, потная и растерянная.
Музыка запинается, скрежещет, потом динамики глохнут совсем. За мостом откуда-то сверху в кадр опускается летающая тарелка. Теперь она гораздо ближе и видно, что это всего лишь картонный макет метров двух в диаметре, от него тянется трос к находящемуся выше кадра вертолету, слышен шум винтов. В толпе — растерянный трёхглазый пришелец, он один ничего не понимает, потому что настоящий. Вернее — ненастоящий.
Голос, искажённый и усиленный мегафоном, требует ответа непонятно у кого, срываясь на крик:
— Почему на площадке посторонние?!
*
смена кадра
*
Треск вертолета усиливается, переходит в треск игрального автомата. Автомат расположен в углу бара, на нём играет прыщавый тощий юнец. Брюзгливый голос вечно недовольного соседа Конти всё ещё тянет:
— …посторонний! Хоть бы поговорили по-человечески, так нет же… Только дай… Хоть домой не приходи!.. Как раскроешь двери — так сразу и начинается…
*
смена кадра
*
Конти открывает двери в холл первого этажа и зажмуривается от яркого света.
За дверью — сад со множеством цветов и журчащих фонтанчиков. Прямо на земле расставлены подносы с фруктами и восточными сладостями, разбросаны шёлковые подушки. Среди них лежат, стоят, сидят и прохаживается не меньше дюжины девушек в полупрозрачных восточных костюмах гаремного покроя. Они смеются, болтают друг с другом, играют на музыкальных инструментах или танцуют.
Воображала сидит на каменном бортике фонтана, поджав одну ногу и болтая другой. На колене поджатой ноги лежит планшет, из него неудержимым потоком льются прочитанные струйки-строчки, буквы превращаются в мелких разноцветных птичек. Отмахиваясь от самых назойливых, Воображала поднимает голову, замечает Конти и радостно машет ему рукой.
Все остальные девушки тоже синхронно оборачиваются в его сторону, одинаково улыбаются, тянут руки, шипят. У них удлиняются зубы, искажаются лица, а руки всё тянутся, тянутся, тоже удлиняясь и прорастая острыми загнутыми когтями…
Конти еле успевает захлопнуть дверь. Бормочет:
— Я же ей детскую библиотеку грузил! Что за…
*
Смена кадра
*
Конти открывает двери.
Вернее, он только чуть толкает их, и они распахиваются сами с неприятным свистом утекающего в пустоту воздуха.
За ними — чернота.
Поначалу она кажется абсолютной, но потом в ней проявляются и становятся постепенно всё ярче отдельные светящиеся точки, одна из которых гораздо ярче других и больше похожа на раскалённую монетку.
Это солнце, а остальные огоньки — звёзды.
За дверью — глубокий космос.
Конти пытается захлопнуть двери, но это ему удается не сразу, напор уходящего воздуха слишком силён, он мешает сомкнуть створки, отжимая их к стенам, сносит и затягивает в чёрную пустоту вешалку, мелкие предметы с полок, разворачивает тяжёлую подставку для обуви…
Наконец Конти удается закрыть двери, он прислоняется к ним спиной, руки у него дрожат, взбитые ветром волосы стоят дыбом, глаза круглые и остекленевшие.
*
Смена кадра
*
Конти открывает двери.
За ними — чернота.
Не холодная сосущая чернота глубокого космоса — просто ночь. Двери выходят на пустырь, где-то далеко-далеко отсвет пожара, ветер заносит в холл хлопья сажи.
Из темноты, пошатываясь, выходит Воображала. Её лицо перемазано копотью и залито слезами, волосы в пепле, оранжевая рубашка порвана, на безупречных ранее брюках грязные разводы, коленки почти чёрные. С плачем она отбрасывает обгорелую бумажную книжку и бросается Конти на шею, повторяя сквозь слёзы:
— Не хочу! Не хочу! Не хочу!..
Двери за её спиной захлопываются, отсекая ночь и зарево, Воображала всхлипывает и повторяет уже тише:
— Не хочу…