Он все-таки пришел, и Ухия не смогла скрыть злорадное торжество: женщина, за которой он пришел, минуту назад была отдана Дагону.
4
Дагон милостив – меньше чем через неделю море подарило Ухии небольшое сбившееся с курса судно.
- Пабло, что это? – лёжа у самой кромки воды, принцесса с любопытством потрошит изящную женскую сумку. На этот раз у нее в руках размокшая пачка сигарет.
- Это? – мужчина как-то нервно усмехается, смотрит на лежащую в ладони зажигалку. – Это курят, Ухия. Так люди расслабляются… некоторые…
Он крепче сжимает маленький предмет в руке, чувствуя тепло металла. Барбару унес с собой их жестокий бог. «Дагон не жесток», - обычно спорит Ухия. – «Дагон бесконечен». Пабло с плохо скрываемой брезгливостью косится на то, что заменяет принцессе ноги. Она даже не рыба – был бы хвост, она – чудовище. Красивое подвижное лицо ещё больше усиливает отвращение.
Ухия с неподдельным интересом рассматривает пачку, вытряхивает на песок мокрые сигареты. Пабло берет одну, выжимает воду, пытается прикурить. Пламя зажигалки весело пляшет перед лицом. Он так и не смог заставить себя расстаться с последним предметом, напоминающим о Барбаре. - Вот так.
- А! – понимающе кивает она. – Это для молитвы?
Почему для молитвы? Удивленно моргнув, мужчина смотрит на нее, но в глазах принцессы только наивная радость. Теперь ее очередь удивляться. Отложив сумку, Ухия садится на песке, доверчиво придвигается ближе. – Священники засушивают особые водоросли, - просто объясняет она. – Скручивают и поджигают. Это помогает устремить мысли к богу. Но у вас такие странные палочки… – она разворачивает тонкую бумагу, вытряхивает табак на ладонь. Пабло искоса смотрит на ее руки. Обычные женские руки, с цепкими длинными пальцами и аккуратными ногтями.
- У вас тоже многое странно, - замечает он, убирая с ее плеча мокрую прядь волос. – То, что вы носите накладные лица, например…
- Я не ношу, - смеясь, отмахивается принцесса. – Нам сложно вне моря. Скоро ты сам это поймешь… Чужое лицо предохраняет настоящее от высыхания. Отец менял бы лицо по несколько раз в день, если бы была возможность. Но сюда так редко приходят люди…
- С чего бы это, - бормочет в сторону мужчина, но Ухия не обращает внимания.
- Ты послан мне морем, Пабло. Ты должен благодарить Дагона.
- Передай ему, что я безмерно рад. Всегда мечтал о жабрах.
Принцесса укоризненно качает головой и берет его руку в свои. – Мы будем жить вечно… в море. Наши дети будут принадлежать к высшей расе. Пабло, у людей нет будущего.
Тепло зажигалки в ладони. Клубок темных щупалец в бездонном колодце.
Прозрачная вода подбирается к ногам и вновь отходит. Мужчина невидящим взглядом смотрит вдаль. Ещё несколько дней назад единственным, что его волновало, были курсы акций на мировом рынке. Ему принадлежали миллионы, его обнимала любимая женщина. И были сны… и в снах была Ухия.
- Ты правда хочешь выйти за меня? – здесь никого не волнует даже то, что у них один отец. Появление Пабло Камбарро в Имбоке воспринимали как знак из моря. Ухия кивает, в глазах застыла мольба.
- Так угодно Дагону.
- А тебе самой? – в который раз пытается добиться мужчина – и принцесса сдается.
- Я люблю тебя, Пабло.
Ощущение безвыходности захлестнуло с ещё большей силой. С того момента, как рухнул привычный мир, борьба была проиграна. И если поначалу Пабло убеждал себя не уступать сумасшедшим сектантам, то вскоре привычка плыть по течению взяла верх. Если Ксавьер Камбарро узнал в нём своего потерянного сына и отдает за него принцессу Ухию, доверенное лицо их бога в Имбоке, то есть ли смысл желать чего-то другого?
Пабло не знал. Влюбленный шепот Ухии, мрачное бормотание губернатора, косые взгляды жителей… его не покидало ощущение, что все происходящее – бред больного воображения. Затерянная деревня на побережье – неужели на земле ещё остались такие места? Где никто не слышал о компьютерах, о ценных бумагах, да о гамбургерах, в конце концов. Хотя Ксавьер, кажется, знает о внешнем мире больше, чем говорит.
Ксавьер был ещё отвратительнее Ухии, та хоть наполовину выглядела человеком. Но ее сгорбленный, с изуродованными руками и скользкими отростками под накладным лицом отец вызывал непреодолимое желание бежать куда угодно, лишь бы не видеть это порождение моря. К тому же старый Камбарро управлял погодой и держал в железном кулаке всю деревню.
========== Глава 2 ==========
1
Из затерянной между небом и морем деревни не было выхода. Разум человека, привыкшего к свободе огромного мира, отказывался это принимать. Всё чаще вместо сна Пабло погружался в гнетущее забытье, и тогда в воспаленном мозгу роились планы побега. Неисполнимые, невероятные, они, тем не менее, приносили хотя бы временное облегчение. Он видел, как гребет на лодке прочь из проклятого места, оставляя позади этот пограничный ад. Свободен! Он чувствовал ломоту в напряженных мышцах, когда, отложив весла, оглядывался назад, всматриваясь в очертания крошечных домиков, словно прижатых к побережью весом облаков. И прозрачная голубая вода за бортом лодки успокаивающе шелестела на древнем, давно забытом языке.
Он просыпался в холодном поту, особенно ярко осознавая безысходную горечь, и практически сразу слышал убаюкивающий шепот Ухии, бессвязный, дурманящий шелест. Она что-то певуче говорит, и звуки, срывавшиеся с ее губ, не похожи ни на один из существующих человеческих языков. Не открывая глаз, Пабло слушал эту чуждую всему земному речь, и видения недавнего сна отступали, словно смываемые водой следы на песке. Она успокаивала. Влюбленная женщина сторожила его сон, и в такие моменты Пабло был ей благодарен. Под звуки ее голоса болезненное пробуждение уступало блаженству сна, где не было ничего, что могло бы помешать единению с морем. Не было ни прошлого, ни будущего, не было даже времени. Пабло видел огромные подводные города, немыслимой высоты колонны дворцов, крыши которых терялись в толще воды. Во сне владения неведомых существ манили к себе, звали ненавязчиво – и неотвратимо, он знал, что его место здесь, среди исполинских строений, среди глубоководных существ, которые не знают, что такое смерть.
Засыпая, он чувствовал, как тонкие прохладные пальцы Ухии касаются влажного от пота лица, нежно скользят по векам и вниз по щекам, шепот переходит в тихую монотонную песню, звуки которой сливаются в шуршание волн о прибрежные камни. Пабло хочет открыть глаза, взглянуть на её лицо в падавшем из окна лунном свете, и не решается нарушить иллюзию, созданную игрой голоса. Он все ещё видит Барбару, но с каждым разом всё слабее. Где-то там, скрытая толщей моря от людских глаз, она отдана древнему богу, она в подводном городе, стоящем на скользких черных плитах. Вечность, чтобы найти её.
В большом мире ему нет больше места. Осознание этого приходило постепенно, и Пабло уже не чувствовал горечи, что преследовала его поначалу. Он и сам начал сторониться упоминаний о своей прежней жизни. Сны Ухии стали для него наркотиком, исполинские города больше не вызывали ни отвращения, ни желания во что бы то ни стало вырваться из этого кошмара. Пабло нашел общий язык с этим местом. Он принес первую клятву – у подводной скалы, на которой плоскими пластинами из переливающегося камня было выложено огромное Око Дагона. Здесь их венчали, но из той церемонии Пабло не помнил практически ничего. Только женщину, плывшую рядом с ним без тиары и драгоценностей, дочь всемогущего Ксавьера, которая становилась женой чужака.
Вниз от скалы начинался разлом – неестественно темная трещина, рваные края которой украшали пластины камня и редкие вкрапления золота. Золото здесь участвовало практически повсеместно. Иногда Пабло задумывался, а золото ли это? Металл был светлее – и одновременно мрачнее, что ли, с тяжелым красноватым оттенком, придающим на солнце неприятный блеск. Как бы то ни было, его здесь было столько, что становилось обидно за весь остальной мир. Разлом манил своей тёмной глубиной, Пабло чувствовал отчетливое желание спуститься и плыть вниз, он был уверен, что эта пропасть – путь, соединяющий Имбоку с обиталищем подводных жителей. От безрассудного рывка его удержал косой взгляд немигающих глаз Ксавьера. Губернатор, сопровождавший сына, был облачен в просторный халат, из рукавов которого плотоядно сжимались короткие мощные клешни. Многочисленные отростки на уродливой голове непрерывно шевелились. Всего на мгновение Пабло показалось, что Ксавьер не так уж похож на преданного слугу своего бога, но озлобленный рыбий взгляд не оставлял желания развивать подобные мысли. – Насколько глубоко ведет эта впадина? – одними губами произнес мужчина, стараясь не смотреть в манящую черноту.
- У каждого своя глубина, - неожиданно и резко пролаял в мозгу голос губернатора, и Пабло вздрогнул, потеряв равновесие и беспорядочно забарахтавшись в воде. Старик не смотрел в его сторону, он неподвижно застыл перед алтарем, отростки на лице совершали, казалось, вполне осмысленные движения. Ксавьер что-то говорил, обращаясь к своему богу.
Впервые в жизни Пабло почувствовал, что не может закрыть глаза. Неподвижно, не в силах отвернуться от алтаря, он смотрел на тускло мерцающие пластины, сливающиеся в узор подобно гигантской змее. Мертвенное сияние вызывало резь в глазах и жажду смотреть и смотреть, провести всю жизнь у истоков бездны. Глухие шепчущие звуки поднимались из глубин, это был тот самый язык, на котором пела Ухия. Если только поток шелеста, свиста и множества непередаваемых звуков можно назвать языком. У этой речи не было пауз, а интонации, хоть и были интуитивно понятны, не содержали ни намека на привычные утверждение, вопрос или восклицание. Поток звуков обволакивал, поражал сознание, как вирус поражает плоть. Пабло замер, уже не пытаясь ускользнуть от него, с ужасом понимая, что сейчас с ним говорит если не сам бог, то кто-то из приближенных к нему глубоководных существ – из тех, что он видел во сне. Картины ночных видений невольно замелькали вновь – тревожные, отнюдь не такие манящие и таинственные, какими были во снах, посылаемых Ухией. Теперь громады городов выглядели необычайно реальными, полчища их обитателей сновали по улицам и переходам, и Пабло старался смотреть куда угодно, только не на их уродливые, искаженные лица.
Он очнулся, захлебываясь водой, смутно осознавая, что лежит у самой кромки берега. С трудом приподнявшись, мужчина увидел сгорбленную фигуру Ксавьера – старик ковылял к оставленной невдалеке машине. Было ли всё увиденное реальностью, действительно ли он слышал тот тревожный шепот воды, или картины, так ясно встававшие в памяти, - всего лишь плод нездорового воображения? Пабло старался подавить кашель, соленая вода ударила в нос. Ксавьер оставил его наедине с полуреальными видениями, значит, морской бог принял клятву. Все свершилось, теперь он один из них. Путь к отступлению был отрезан уже давно, но сейчас сожаление об утерянном прошлом подступило с прежней силой.
Впрочем, ни брак с принцессой, ни клятва, принесенная Дагону, не примирили Пабло с местными жителями. Сектанты боялись Ксавьера едва ли не больше, чем бога, которому молились, преподобная Ухия пользовалась у них неизменной любовью, насколько вообще могли любить эти отвратительные существа, но Пабло Камбарро, потерянный сын губернатора, оставался для них чужаком. Трусом, лишь чудом избежавшим колодца. Без родства с главой деревни человек был бы совершенно беспомощен, и в этом была значительная доля правды. Тем более что на руку принцессы претендовали представители двух других знатных родов Имбоки. Пабло же был для деревни бесполезен. Разумеется, к нему обращались с подобающим почтением, но мало кто пытался скрывать истинные чувства к человеку, зачатому здесь, но рожденному уже за пределами Имбоки.
В свою очередь, Пабло старался по возможности избегать контактов с населявшими деревню существами: он прекрасно помнил, как хрипящая шаркающая толпа охотилась за ним, словно за диким зверем. Единственным возможным собеседником, без неприязни и, пожалуй, даже с симпатией относившимся к сыну губернатора, был новый пастор, отец Хорхе, избранный на место предыдущего, чьей смерти Пабло в немалой степени поспособствовал. Священник был ещё молод, и возрастные изменения, превращавшие зрелых обитателей Имбоки в отвратительных уродов, отражались в его внешности крайне слабо: если бы не перепонки между пальцами рук и непропорционально крупные ступни, Хорхе вполне мог сойти за человека довольно приятной наружности. Пастор был избран в новый сан по настоянию Ксавьера, хотя в его отношениях с губернатором чувствовалась плохо скрытая напряженность, причины которой оставались для Пабло загадкой. Хорхе был энергичен и упрям, Ксавьер привык к безоговорочному подчинению, и рано или поздно это могло плохо кончиться. Но, так или иначе, молодой священник возглавил Тайный орден Дагона.
Выросший в Имбоке и знавший чрезвычайно много об истории деревни за последние лет сто, святой отец был довольно занятным собеседником. Помимо истории и религии, он мог рассуждать об искусстве и литературе, хотя и несколько наивно. Но по сравнению с остальными… Как Пабло выяснил позже, Хорхе был завсегдатаем экспедиций на гибнущие корабли и собрал таким образом неплохую библиотеку.
Пабло нравилось расспрашивать его о прошлом Имбоки, о том, какой была деревня до нашествия морских тварей. Священник, хоть и не был свидетелем тех событий, оказался осведомлен достаточно. Его рассказ разительно отличался от той истории, что поведал старый пьяница, последний человек в Имбоке, но все же основную последовательность фактов сохранял. Как и большинство обитателей деревни, Хорхе умел придавать своей речи некую журчащую монотонность, и под звуки его голоса Пабло давал волю своему воображению, представляя события почти вековой давности.
Орфео Камбарро, ещё в юности изгнанный религиозными жителями из деревни за проступок, сущность которого стыдливо затерялась в годах, вернулся лишь спустя почти четверть века. Никто не ожидал, что человек, которого уже давно считали если не мертвым, то без вести пропавшим – точно, вновь ступит на землю уединённой деревни. Но он пришел – в сопровождении команды, отвратительнее которой люди Имбоки не видели. Его матросы передвигались странными скачками и испытывали на суше явное неудобство. Их лица, уплощенные, с широкими носами и немигающими выпуклыми глазами, вселяли животный, почти непреодолимый страх. Орфео обращался к ним резкими гортанными фразами и, повинуясь его приказам, чудовища распахнули перед ним двери в церковь. Падение христианской Имбоки было стремительным и неотвратимым. Изможденная голодом деревня сдалась практически без боя – за рыбу и деньги люди были готовы на всё, и Орфео привел в Имбоку морского бога. Однако священник туманно давал понять, что истинная вера открылась бы людям деревни и без вмешательства изгнанника, и Тайный орден Дагона не нуждался бы в посреднике, потомков которого так почитают в Имбоке. Орфео Камбарро извлекал из своего предприятия значительную личную выгоду.
- Так значит, наш старик для Ордена – что-то вроде пятой ноги у собаки? – усмехнулся Пабло: такая трактовка неожиданно его позабавила. Ксавьера в деревне боялись поголовно все, хотя по виду немощного, с трудом передвигавшегося старика трудно было догадаться, что этому есть причины. Хорхе удивленно воззрился на своего собеседника: собак в Имбоке не водилось, а те, что он видел в книгах, обладали несколько иным числом конечностей. – Выражение такое, - послушно объяснил Пабло. – То есть вы можете обойтись и без него, и без Ухии?
- Ну… - священник задумался. Прежде ему было не с кем развивать эту тему: подобные разговоры в адрес губернатора для местных были кощунством. – Насчет твоей жены я бы не утверждал, она закалывает жертв и бросает амулет, и, надо сказать, и то и другое из ее рук устраивает нашего бога. А вот Ксавьер…
Пабло насторожился. Почему-то ему казалось, что пастор знает о старике что-то важное, что-то такое, что сам Ксавьер предпочел бы скрыть. Хорхе сложил руки, спрятав кисти в широкие рукава сутаны. – Губернатор лишен права носить ритуальный нож, - наконец, словно собравшись с духом для прыжка в пропасть, произнес он. – Никто не знает, что именно произошло, но Дагон отвернулся от него.
Пабло замер, словно от удара током: такого он явно не ожидал. – Постой-ка… - пытаясь собраться с мыслями, он недоверчиво уставился на священника. – Я сам видел, на что он способен. И как он топит корабли, когда Ухия требует новых нарядов… и… и ему все здесь подчиняются – как он это делает? Я думал, за такими возможностями стоит ваш бог.
- И этого тоже никто не знает, - невозмутимо пожал плечами священник, видимо, решив не продолжать. – Спроси у него сам.