Авель вздохнул.
- Я не буду рассказывать о плене, - сообщил он сразу и как-то излишне резко.
Вендер уткнулся носом в белоснежную макушку и поцеловал затылок эдайн.
- А я спросил о плене? – не получив ответа, он продолжил сам: - Я спросил о тебе.
- Я – и есть плен.
- Не верю.
Авель пожал плечами.
- Зря, – он снова посмотрел на море, и Вендер уже решил, что не дождётся ответа, когда эдайн медленно заговорил.
- Я родился, когда война уже началась. И я родился семилетним. Нас создавали для войны, но старейшины опаздывали, и модифицировали программы на ходу. Впрочем, это всё не столь важно. Меня учили три года, пока не стало ясно что я и весь мой выводок способны отразить несколько ударов противника прежде, чем погибнем.
Тогда нас погрузили в Тере-инта – летающей крепости. Четыре часа мы сидели в тёмном подвале, набитом как бочка селёдкой, а потом нас начали по одному выталкивать из узких дверей. На свободу.
Свободой были горящие Помпеи.
Тогда я не знал, зачем мы атакуем город. Всё, что нам следовало знать – мы сражаемся за родину. И меня это устраивало. Старейшина, стоявший у двери, произносил короткую молитву. Затем несильно бил мальчишку, стоящего рядом, между лопаток, и тот – как правило с негромким визгом – уходил вниз.
Древняя развитая цивилизация эдайн. Мне так сказали. И этого было достаточно для меня.
Древняя развитая цивилизация не придумала ничего лучше, чем бросать в пламя пожара детей. Конечно, ведь дети не успели понять, что убивать нельзя.
Когда пришла моя очередь, я внимательно вслушался в слова, которые до того казались мне молитвой:
- Служи эдайн до последнего вдоха, - сказал он, - и старайся до последнего вдоха служить.
Я не вскрикнул. Опалённая огнём земля стремительно приближалась. Крылья раскрылись сами собой в моём первом – и, как оказалось, последнем – настоящем полёте.
Воздушные вихри кружились, поддерживая перья. Это было счастье. Потом ноги ударились о камень мостовой, и сразу же я почувствовал, как чьё-то тяжёлое тело несётся ко мне.
Лёгкое движение пальцев – раскрывается саркар. Я бил, не осознавая ударов. Они так прочно въелись в мою кровь…
За первым последовал второй, а за вторым - третий. Я чувствовал, как огонь опаляет мои крылья, и убрал их – так же инстинктивно, как и убивал врагов.
Этот инстинкт оставлял мне место для размышлений. Тело двигалось само, и разум был свободен.
Я стал вглядываться в лица тех, кто падал мёртвыми у моих ног. Их искажала злоба, и мне не было их жаль.
Пришла короткая мысль – почему эдайн хранят табу на убийство? Не то чтобы оно доставляло мне радость… но это было легко. Удар, кровь на виске - и его больше нет.
Я смотрел на свои пальцы, сжимающие саркар. Легко. В таких тонких пальцах, в их единственном движении – конец чьей-то жизни.
Когда противники кончились, я оглядел место, где оказался. Я стоял на мосту. Вода по обе стороны от меня пылала. Пылали дома на побережье, над которым зависло багровое солнце. Пылала даже мостовая, уходящая вдаль. Оттуда, кажется, с востока, приходили солдаты энтари.
Я оправил доспех и двинулся туда.
***
Если ты видел войну, Вендер, то мне не нужно её описывать. Если же ты никогда не был там, то мне не хватит слов, чтобы всё описать.
Главное ,что удивило тогда меня, бесклювого юнца – это оказалось легко. И это позволяло не думать.
Шесть раз крепости зависали над городом, и нас раз за разом бросали в атаки.
Никакого адреналина. Никакой ярости. Никакой ненависти. Я видел всё так же чётко, как теперь, только руки мои двигались и отнимали жизни.
Никаких угрызений совести. Никаких сомнений. Вы были не-эдайн, и вам следовало умереть.
***
Этот бой мы проиграли.
Это было семнадцатое из двадцати четырёх сражений за Помпеи. В этом городе погибло больше эдайн и больше энтари, чем в любом другом городе обоих империй.
Я пережил все пять оставшихся сражений. К концу последнего боя в моём выводке всё ещё был жив и свободен я один.
Где-то в пятом бою я понял, что энтари узнают меня в лицо. Я и сам узнавал некоторых. Таких же бестолково бессмертных, из раза в раз приходивших умирать и неумеющих сделать это правильно.
В седьмом бою я впервые услышал имя, которым позже меня называли не раз – волколак.
Почему? Я не знаю.
Из раза в раз кровь и смерть доставляли мне всё больше радости. Однажды, наблюдая, как падает на землю тело энтари, напавшего на меня, я протяжно завыл, глядя на налитую кровью полную луну.
Энтари, бежавший ко мне, отшатнулся и бросился прочь, а я рассмеялся. И когда следующий кинулся на меня, я снова завыл. Я увидел, как ужас охватывает его лицо – но этому я не позволил уйти. Я бросился к нему. Почувствовал, как что-то тяжёлое бьёт меня по руке – саркар отлетел в сторону, я чётко осознал, что мне нечем убить его, а если я промедлю - то умру сам. Решение было простым. Я наклонился к его шее и рванул артерию на себя – зубами.
Вкус крови отвратителен. Но каким сладким был ужас на его лице…
Тебе нравится причинять боль, Вендер. Что ж, ты должен меня понять. Слишком много времени, чтобы думать. Слишком скучно и просто, чтобы бояться.
Я полюбил смерть. Не ту смерть, которая обрывает чью-то жизнь. Нет. Я полюбил её тень, ужас на их лицах.
Меня забавлял этот страх. Я играл. Развлекался, пугая их.
Мне было всё равно, как я нанесу последний удар, но я стал искать способы, которые им казались нечеловеческими.
Но, чтобы я ни делал, это уже не имело значения. Я понял это довольно скоро, когда мы проиграли свой двадцать четвёртый бой.
Нас оставалось семеро и я знал, что на много миль вокруг нет больше катар-талах, кроме нас.
Последний из приказов, что мы получили, был – не отступать. Но мы собрались вместе и приняли другое решение.
Моя жизнь ничего не стоила для меня уже тогда. Я мог бы умереть и там. Но мы решили, и если бы хоть один из нас отступил, погибли бы все. И я решил им помочь.
Ты понимаешь Вендер, как глупо было, когда вы сказали, что Вайне видит во мне что-то, чему хочет подражать? Я никогда не умел созидать. Я был лишь убийцей, пленником, а затем рабом. Во мне никогда не было и не могло быть доброты. Я лишь делал то, что казалось более верным.
Итак, мы решили бежать.
Как ты понял, это было не трудно. Не знаю, сколько нас выжило, но в ту же полночь я стоял на перекрестке дорог, одна из которых вела в Фивы. Я выбрал её. Мне было не важно, куда идти.
Полагаю, ты знаешь историю Фив.
***
Вендер сидел неподвижно, рассматривая усталое лицо эдайн. Глаза его затуманились, он был далеко отсюда. Губы, кажется, истончились до предела и сжались в тонкую линию.
- Да, я знаю историю Фив, - сказал Вендер медленно, - ты не удивил меня.
- Они не ждали нападения. Это был мирный город.
- Шла война, – Вендер замешкался, решая, стоит ли продолжать, - не ты один убивал невиновных.
Авель вздохнул, потянул руки, высвобождаясь из хватки энтари, и потёр глаза. Он хотел спать. Но ещё больше он хотел говорить, пока Вендер слушал его.
- И Фивы были доменом Флавиев…
- Фивы и семнадцать мёртвых городов.
Авель молча кивнул. Он прикрыл глаза, раздумывая как продолжить.
- Флавии сильный и многочисленный род. Они похожи на осьминога, сжимающего в щупальцах континент. На месте отрубленной конечности вырастает две, на месте отрубленной головы – новая, грязнее и отвратительнее старой.