И, оборвав куплет, запил песню добрым стаканом рома.
– Забористое пойло! – крякнул он и вдруг с подозрением уставился на пикарона.
– Что-то ты не пьешь, а? Или тебе не нравится ром? Или моя рожа?!
Перебравший моряк навис над мулатом, пытаясь сфокусировать взгляд на его лице.
Судя по всему, Анго постигла неудача в этом нелегком деле.
– Отличный ром, – приветливо отозвался Х'Ант. – Спасибо за угощение, боцман.
Просто жарковато сейчас…
– Жарковато, да? – наливался гневом толстяк. – Щас тебе ещё не так жарко станет! Я ещё на этого дурня добро перевожу!
Он обернулся к посетителям, призывая их в свидетели оскорбления. Кабак сочувственно загудел: почти все посетители успели уже угоститься за счет боцмана и были целиком на его стороне.
– И то верно, – все так же мирно поддакнул молодой мулат. – К чему на всяких дурней добро переводить? Я пойду, пожалуй…
Х'Ант терпеть не мог драться из-за пустяков.
По кабаку вновь прокатилась волна негодующих воплей.
Анго, свирепо ухмыльнувшись, сгреб свою жертву за рубаху на груди – так, что затрещала ветхая ткань.
– Ногами вперед в окно ты пойдешь, макака чёрномазая!
Выродок от случки на навозной куче козы с дюжиной каторжников и двумя меринами!
Он не договорил: левый кулак Х'Анта врезался ему в пах. Коротко хакнув от боли, боцман выпустил рубаху – и тут же получил в переносицу, уже с правой! Да, Х'Ант терпеть не мог драться. И если мордобой все-таки начинался, старался, чтобы это безобразие закончилось как можно скорее… Замычав от лютой боли, боцман осел к ногам мулата. Пьяницы опешили от такого оборота событий.
Пикарон, обведя собутыльников боцмана не сулящим добра взглядом (ну, кто ещё хочет?), подался к выходу.
– А за ром кто платить будет, рожа айланская?! – возмутился кабатчик.
– Ром? Ах да! – спохватился Х'Ант. И тяжелая бутыль из толстого стекла обрушилась на башку хозяина заведения.
Весь кабак был уже на ногах. Такого нарушения правил каким-то чёрномазым спускать было нельзя.
– Хватай его, парни, якорь ему в печенку! Дверь держи, дверь, чтоб не ушел, гад!..
Х'Ант толкнул скамью под ноги ближайшим атакующим, ураганом пронесся по длинному столу и покинул "Старый Компас" именно так, как предсказывал боцман:
через окно, высадив ногой раму.
Взревев, словно упустивший добычу хищник, толпа ломанулась в дверь, чтобы догнать мерзавца и переломать ему все бимсы и шпангоуты! Но улица была пуста…
Нет, по ней по-прежнему струился поток прохожих: моряки, торговцы фруктами и свежей водой, портовые грузчики, уличные девицы…
Но беглеца простыл и след.
Кое-кто пустился бегом по улице, надеясь догнать добычу, но большинство пьяниц разочарованно поплелись обратно в таверну, кляня шустрого мулата в бога, в душу, в костяк и в корень…
Эти свирепые рулады виновник торжества слушал сверху.
Он и не думал убегать. Всего-то подтянулся на руках, ловко вскарабкался на крышу и теперь выжидал, когда уляжется кутерьма.
Наконец, спрыгнул наземь. С той стороны таверны, где была глухая, без единого окна бревенчатая стена. Остановился среди высокого бурьяна.
Руки-ноги целы, физиономия не разбита. Вот рубаху пьянчуга порвал – это скверно! В здешних широтах моряки не обременяли себя лишним гардеробом.
Большинство слонялось полуголыми не только по корабельной палубе, но и по улицам города. Но Х'Ант нигде и никогда не появлялся без рубахи. Пусть ткань была такой ветхой, что сквозила на свету, зато она скрывала шрамы от кнута на спине. И клеймо на левом предплечье…
Пытаясь определить – нет ли за ним "хвоста" он зашел в собор поразивший его полами и облицовкой цветного мрамора, сиянием драгоценной смальты мозаиках, освещенных разноцветием витражей, фресок, цветные эмали, резьбы по камню.
Постоял разглядывая панно на западной стене напротив алтаря изображавшую гибель короля Иверо и трех тысяч мучеников под Алькантарой.
Хоть Эгерия и Хойделл и находились в старой вражде – но вера-то одна!
Впрочем, возможно просто фальбийские мастера расписывавшие собор не cлучайно выбрали именно этот эпизод из священной истории – уж больно жалкими выглядели корчащиеся в огне рыцари и уж слишком гротескным смотрелся охваченный пламенем король на охваченном пламенем коне продолжающий скакать к воротам крепости…
Про ту битву Хант знал конечно – это лесные пикароны думают что край света недалеко от околицы их киломбо или что вообще Айлан откуда их привезли находится в Верхнем Мире а белые черти живут Нижнем. Но его прознатчика кое-чему учили – не где-то, в самой столице, лесном Дарине.
Тогда пять с лишним веков назад войско Эгерии усиленное рыцарями Святого Похода из других земель почти взяло неприступную цитадель на перевале Алькантара, перекрывающую единственных путь из Северной Эгерии в Южную.
Первый пояс стен они проломили тараном, второй – магией (последний раз когда магия применялась в битве) третий – просто взяли с налёту на плечах ошеломлённых танисцев.
Осталось взять лишь алькасар – главную башню цитадели – и путь за хребет был открыт.
Но у танисцев было припасено кое-что на крайний случай. Когда торжествующее войско заполнило двор крепости, вдруг открылись потайные сифоны и из них хлынул клокочущий жаром танисский огонь. Три тысячи человек поджарилось не хуже чем грешники на кемадеро а чуть ли не столько же погибло когда бежали сломя голову, потоптав друг друга или сорвавшись в пропасть.
Полюбовался портретом святого Джио которому и был посвящен собор – выложенный мелкой смальтой лик на стене.
Х’Ант таких тонкостей понимать не мог, но художник создавший мозаику явно находился под впечатлением не канонических древних икон, а саг о Народе Холмов – ибо святой, принявший муки за веру на пятьдесят восьмом году жизни, был изображен хрупким юным красавцем со слишком уж заостренными ушами и волосами цвета чистого золота – еще бы кошачьи вертикальные зрачки добавили.
…Пока гость Стормтона изучал роспись в храме божьем, по главной улице города, разрезая толпу, как корабль разрезает морские волны, шла группа людей, состоящая из пяти человек. Поначалу их можно было принять просто за компашку друзей, идущих куда-то, но по манере поведения не сложно было сообразить – это либо солдаты, либо стражники.
Прохожие большей частью их сторонились, да и было отчего. Эти люди явно кого-то напряженно искали, и никому не хотелось обнаружить в себе объект их поиска. Останавливая прохожих, они о чем-то их расспрашивали, время от времени заходили в ту или иную пивную и допытывали народ и там. Вскоре добрались и до той таверны, где недавно происходила драка.
Внимание их сразу привлек пожилой боцман, который в окружении толпы пил ром и жаловался на какого-то "черномазого ублюдка". Быстро допросив старого пропойцу, странная пятерка столь же быстро удалилась. По непроницаемым их лицам прочесть ничего было нельзя… Но в душе они ликовали – похоже, странное письмо, приколотое старым матросским ножом к двери канцелярии губернатора Ледесмы не лгало в своих нарочито корявых и неграмотных строках – и человек с теми самыми бумагами действительно посетил Стормтон.
На ловца и зверь бежит – спустя час они столкнулись с Х'Антом на одной из улочек.
– Морячок, тебе придется пойти с нами, – заявил один, достав из-за пояса пистолет и нацелив его на парня.
– Милорд, вы меня ни с кем не спутали?.. – недоуменно начал было Х'Ант, но замолчал: такая холодная уверенность была в голосе главного из странной пятерки.
Пожав плечами, пикарон подчинился. Пистолет он всегда считал весомым аргументом, да и драться с пятерыми – только зря трепыхаться.
На ходу он прикидывал: лично к нему у местных властей особых претензий быть не должно. (А эти пятеро весьма и весьма походили на представителей закона).
Недавняя драка в кабаке… Нет, это даже не смешно! Если хватать за шиворот и куда-то волочь каждого, кто грешит трактирными драками, ни в какой тюрьме места не хватит!
Если только они… если они не пронюхали что он – не кто-то, а посланник Дарина, идущий с особой миссией. Безобразие! За что, спрашивается, пикароны регулярно платят взятки местным чиновникам, чтобы те не трогали их людей?! Нет, совсем не осталось чести у этих крыс!
И что же впереди? Петля или каторга на плантациях? Ни то, ни другое Х'Антa отнюдь не устраивало…
Улица, по которой шел мулат в окружении своих конвоиров, стала уже, в просветы меж небольшими утлыми домишками поблескивало в лунных лучах море.
Х'Ант резко остановился. Ствол пистолета уперся ему в спину.
– Давай, шевели ногами, – равнодушно-строго прикрикнул старший.
Пленник обернул к нему искаженное ужасом лицо.
– Т-там… – он резко махнул рукой вправо.
Примитивная уловка сработала: конвоиры уставились туда, куда указал молодой мулат.
В то же мгновение задержанный резко рванул влево и перемахнул хлипкий заборчик.
Пробежав около двадцати футов, он налетел на бочонок с мусором, который с грохотом покатился прочь. Сразу же послышался топот бегущих ног. Х'Ант инстинктивно юркнул в сторону и затаился. Мимо тяжело протопал кто-то в плаще, споткнулся обо что-то и рухнул. Раздался звук упавшего металлического предмета и сдавленные проклятия.
Да, дело, похоже, принимает серьезный оборот. Х'Ант быстро промчался по чьим-то посадкам батата и очутился на отвесной круче.
Не раздумывая, пикарон прыгнул с обрыва в ленивые гладкие волны…
…Уставший, но довольный собой Х'Ант сидел на камнях. Рядом сушились башмаки, из которых владелец только что вылил воду.
Теперь надо прикинуть, где залечь в дрейф. Как там звали ту девчушку из таверны "Загляни – не пожалеешь", приглашавшую его приятно провести время?
Джемма? Или Оллия? Нет, кажись Гизи!
Не согласится ли она на время предоставить кров своему новому дружку?..
– Хорошо бегаешь, хомбре! – раздался позади беззлобный знакомый голос.
Х'Ант медленно обернулся – и замер.
На него смотрело сразу три пистолетных дула.
Глава 8
Год 3335 от Возведения Первого Храма. За восемь лет до основного действия. Дальние Земли.
По всему Изумрудному морю – от тайных убежищ пикаронов на мысе Дигнидад до причалов Геоанадакано, и от скалистых обрывов чёрного берега до коралловых пляжей Альмадено только и разговоров было о капитане Ар-Рагире, впрочем, нет – уже о Рагире Морриганхе – этом новом владыке здешних вод, которого таковым признавали не только люди, но уже казалось и клыкачи с муренами. В кабаках и салонах рассказывали о его яростных атаках и холодной жестокости и о том что почти никому не удавалось ускользнуть от его кораблей, если марсовые корсаров замечали его паруса.
– Рагир – арбоннский купец, сосланный на каторгу за похищение королевского золота.
– Нет, Рагир – сын халифа Северного Таниса, замешанный в заговоре против отца.
– Нет, не халифа, а всего лишь тингисского эмира, и не заговорщик он, а всего лишь совратил любимую отцовскую наложницу…
– Да хватит чушь пороть – он хойделлец с Борреби, пиратствовал дома помаленьку, пока король флибустьеров тамошних не прижал.
– Да нет же, говорю вам – он эгерийский еретик, сбежавший прямо с костра! И морда у него самая что ни на есть эгерийская!
– Я точно знаю – он знаменитый амальфийский корсар Бальтассар ди Росса! И послали его сюда дожи генуситийские, чтоб им ни дна, ни покрышки! Чтоб торговлю нашу значить подрывать!
– Верно, чтобы торговлю подрывать, только не амальфиот он никакой – фриз, и борода у него рыжая как у фриза – просто он ее красит, чтобы никто не догадался – но нас не обманешь!
– Танисец он, точно говорю: вынюхивает тут, куда ловчее ударить, а потом халиф-то флот свой и двинет!
– Он чернокнижник!
– Ясное дело – чернокнижник. И продал душу Хамирану, закопав в землю Святое Писание.
– Какой еще чернокнижник? Эгериец он! Из бывших попов!
– Арбонн!
– Ютт!
– Суриец из флота тамошнего царя!
– Эгериец!
– Сын айланского царька и танисской принцессы…
А люди Сына Смерти знай себе посмеивались, когда до них доходили эти слухи. Ну, кому какое дело? Рагир – это Рагир, их капитан, что ещё надо?
И почти никто не обращал внимания, как изредка наливаются его глаза бездонным мраком – мраком нездешним и зловещим.
Рагир Морриганх, стоял на палубе и перебирал пальцами концы золотистого шарфа, завязанного вокруг талии.
Преследуемый эгерийский торговый галеон вот-вот должен был оказаться на дистанции огня его пушек.
Впрочем, может и обойдется без стрельбы, ибо сейчас, на второй год его пребывания в водах Изумрудного моря, его имя уже внушало должную меру страха.
Да, вот уже почти два года он тут. И кто бы ему не попался: фризы с их грузами сала, рома и рабов, эгерийцы с золотом и чёрным деревом, амальфиоты со всякой всячиной, хойделльцы с шоссо и сахаром, танисцы с рабами и оружием – ни от чего не отказывался непривередливый корсар.
Добравшись до Изумрудного моря, он поступил не так как обычно поступали ищущие тут неверной пиратской удачи люди Востока, и не вступил в здешний таиф. А каким-то способом вышел на Миледи Ку, и стал работать на нее – но при этом не принося клятвы и не войдя в число ее «пасынков», а всего лишь отдавая пятую часть добычи за право пользоваться ее стоянками и сбывать добычу через прикормленных купчишек. За такую умеренную плату им были предложены несколько укромных бухт, где они без помех могли провести кренгование и ремонт корабля, да ещё и возможность команде отдыхать и развлекаться в тайных убежищах среди островов.
Люди местного таиф-реиса Акдала Хитрого пытались его прощупать через Йунуса: тот, как оказалось, когда-то знал этого человека. Но хоть тот и обещали брать лишь седьмую часть, Рагир отказался, мол, привык работать один. На самом деле причина была другой: как он понимал, ни в стае Миледи, ни в среде чужаков-танисцев ему не пробиться наверх. А для того, для чего предназначил его Господин, ему потребуется не только золото и авторитет, и право самому определять, куда направить нос своего корабля. Ему нужно будет стать здесь своим. Ведь только свой сможет повести людей за собой, когда… Впрочем, не будем загадывать, нужно ещё дожить. Но пока все идет хорошо – его теперь зовут не Ар-Рагир аб Фаргид а Рагир Морриганх – Сын Смерти, в честь его корабля. Вначале вообще-то прозвище звучало прямо как у знатного человека – ок Морриган, в честь забытой уже богини, выпавшей из пантеона эллианцев давным-давно. Но почти сразу сократилось до простонародного Морриганха. Впрочем, как ему подсказали, при желании можно было его понять и как презрительную кличку – что-то вроде «Смертёныш». Но Рагир не обижался – где неверным понять, что к их забытым ложным богам гордое «Сын Смерти» отношения не имеет?
Что для понимающего нет более почетного титула, ибо носят его солдаты, избегшие гибели и победившие в неравном, последнем бою: что-то похожее есть у эгерийцев с их крестом Алькантары, который чаще всего надевают на грудь умирающему от тяжелых ран. И Рагир был свято убежден, что имеет право на это звание. А дураки ещё пожалеют, что пренебрегли чужеземцем.
Уже не так много осталось из людей, пришедших с ним сюда назад – кто погиб, кто ушел на другие корабли, кто предпочел вернуться обратно, со своей долей добычи.
Рагир, Йунус, да ещё несколько матросов – вот и все.
Но команда у него была отборная, и, пожалуй, одна из лучших в Изумрудном Море, если вообще не лучшая.
Абордажников возглавлял арбоннский дворянин Арно дю Шавресс, происходивший из младшей ветви герцогов сего имени. Странным было присутствие этого кавалера среди пиратского сброда – но чего только не бывает? Парни называли его Щеголем.
Его одеяние даже перед самым кровавым боем составлял синий, расшитый серебром камзол с позолоченными пуговицами, кружева на рукавах, белоснежные кружева и роскошная шляпа украшенная золотой кокардой с родовым гербом. Одеяния неизменно поддерживались им в безупречном порядке. Да и за своей внешностью Шаврез тоже следил. Длинные каштановые волосы, белоснежные зубы, нос с горбинкой, усики. Щеголь был единственным на борту «Сына Смерти», кто брился каждый день.