С трудом оторвавшись от созерцания привлекательных помещений и уговорив себя, что прочее можно потом посмотреть, Гарри поспешил догнать остальных в гостиной и с интересом осмотрелся. Первое, что бросалось в глаза, был рояль вишнёвого дерева, стоявший в глубине гостиной на невысоком подиуме, в какой-то полунише. Сбоку глухая стена с камином, за ним стеклянная стенка, зачем-то освещенная яркой лампой внутри. Не в силах перебороть своё любопытство, Гарри подошел поближе и заглянул в таинственный шкаф, как он думал, но это оказался не шкаф, а гигантский террариум-вольер и в нём аккурат под лампой свернулся кольцами огромный сетчатый питон.
Поглазев на экзотического домашнего питомца, Гарри отвел глаза и принялся изучать гостиную дальше. Напротив камина широкое окно, распахнутое по случаю теплой погоды и ведущее на подъездной двор, по обе стороны от окна шкафы с книгами, безделушками и телевизором. Ну и, разумеется, вечный атрибут всех гостиных: мягкие диваны с креслами и банкетками, перед самым большим диваном стоял чайный столик, и в довершение всего на полу пушистый толстый ковер. И этот ковер привел Гарри в чувство, он наконец-то обратил внимание на то, что остальные разулись, а он и Северус бессовестно стоят прямо на ковре в уличной обуви. Спохватившись и переглянувшись, они бросились обратно в холл — разуваться. Михаэль вежливо спросил, надо ли им тапочки? Посмотрев на ноги хозяина дома и отметив, что он стоит босиком, Северус и Гарри отказались, решив остаться в носках и гадая про себя, везде ли в Европе положено разуваться или это просто прихоть отдельно взятой семьи?
Вернулись в гостиную и расположились в креслах, Михаэль, сообщив, что принесет всем лимонад, ушёл на кухню, а Лери унеслась наверх, готовить для них комнаты. Люпин и младший Северус сели вместе на диван и теперь бросали на гостей заинтересованные взгляды. Неловкое молчание разрядило некое лохматое обстоятельство в морде огромного сенбернара, который рыже-белой копной вбежало в гостиную, до полусмерти перепугав Гарри. Да и как иначе реагировать, когда на тебя несется нечто огромное, слюнявое и красноглазое и это чудище размером с лошадь прет на твои колени, и не ясно, чего оно хочет — то ли облизать, то ли сожрать… И Гарри рефлекторно забрался повыше на спинку кресла, спасаясь от собачьего великана. Люпин перехватил зверюгу за шею и потянул вниз, на пол со словами:
— Гарри, не бойся! Бармалей не кусается, это он здоровается. Барм, фу! Сидеть!
Огромный песий великан послушно сел, продолжая пожирать Гарри налитыми кровью глазами с тяжелыми мешками под ними и пуская на пол толстые нити слюны. Северус, с ужасом взирая на это безобразие, задал животрепещущий вопрос:
— И сколько у вас собак?
Люпин с готовностью ответил, продолжая обнимать пса:
— Две, Бармалей и Холмс, ещё у нас кошка Сороконожка есть и питон Красавчик. Это те, кто в доме живет.
Северус и Гарри машинально перевели взгляд на вольер со змеей и дружно сглотнули. Гарри с опаской спросил:
— А кто живет… не дома?
— Лошади, восемь штук, две коровы и бык. Ещё свинья, но её мама на мясо откармливает, в декабре её зарежут. Раньше у нас были кролики, но мама устала их резать, говорит, что они кричат как дети, и поэтому мы уже три года едим свинину, а крольчатину покупаем на фермах.
Вошел Михаэль с подносом и прогнал сенбернара:
— Вот лимонад, угощайтесь. Бармалей, ты что тут делаешь? Пошел на место.
У Гарри от гастрономических подробностей Люпина пересохло в горле, он прямо-таки с благодарностью схватил высокий стакан с ледяным и вкусным домашним лимонадом и сделал первый глоток. И закрыл глаза, ощущая во рту изумительный вкус апельсинов, лимона и мяты. Михаэль сел на диван, мелкий Северус тут же забрался к папе на колени. Отец молча обнял его и спросил:
— Вы какие-то бледные, что-то случилось?
Гарри с Северусом неуверенно переглянулись, не зная, что сказать. В конце концов, мальчик никого не хотел шокировать, для него это обыденные вещи, как и для всякого, кто с детства живет на ранчо и фермах. Это они — нежные и наивные городские жители, которые и курицу-то в виде окорочков знают, не говоря уж о том, чтобы где-то видеть кроликов, которых на мясо откармливают. Лично они кроликов в тапочки превращают на уроках трансфигурации, но такие подробности вряд ли можно рассказать Михаэлю и его жене, неизвестно ведь, как они к магии относятся.
Наконец Северус нашелся:
— Мы просто немного устали с дороги, а собачка нас немножко напугала, очень уж большая…
Михаэль вздохнул и шутливо пожаловался:
— Ох уж этот Бармалей, моя вечная головная боль... Его около четырех лет назад Люпину на День рождения подарили, кто же знал, что из милого маленького щеночка размером с тапок вырастет вот такой… Бармалей одним словом. Это Лери его так назвала, потом она не раз пожалела, что слишком точно угадала с кличкой. Псина весит девяносто шесть килограммов, жрет столько же, выделяет целые океаны слюней и везде оставляет тонны шерсти.
— И тем не менее вы держите его в доме, — осторожно заметил Северус.
— А дома он только спит, всё остальное время суток наши собаки проводят снаружи. Едят во дворе, в специальном отведенном для них уголке возле конюшни, — ответил Михаэль.
Северус подумал и поинтересовался:
— Вы разводите лошадей?
— Да нет, так, пару первых жеребят от двух кобыл оставили, а потом их пришлось охолостить, потому что полукровных жеребят никто не станет покупать. А если их всех оставлять, так ведь проходу скоро от них не станет, кобылы же каждый год рожают по жеребёнку… Да и то, нам то ли повезло, то ли нет, но Мирабель родила от Соломона двойню. Такая вот издевка от судьбы, а может, лошади умеют предвидеть будущее, кто знает?
Северус машинально отметил тот факт, что Михаэль, не задумываясь, назвал лошадей по именам, как обычно говорят о членах семьи, это немного настораживало, ведь лошади — это всего лишь лошади, разве не так?
А Гарри сидел тихо, как мышь под веником, наслаждаясь голосом отца и исподтишка разглядывая его — тонкий, прямой нос, тонкие губы, сине-зеленые глаза, редкие, будто ощипанные брови, взлохмаченные темные волосы… Живой, родной, настоящий.
Его буквально распирало от невероятного счастья, которое никак не желало проходить и, похоже, останется в груди навсегда. Хотелось смотреть на отца постоянно, не отрываясь ни на секунду. Хотелось любоваться им и слушать его голос.
В гостиную вошла Лери и деловито сообщила:
— Ваши комнаты готовы, чемоданы в холле, заберете?
Пришлось подниматься с кресел и отправляться наверх — приводить себя в порядок и отдыхать с дороги.
Войдя в предоставленную ему комнату, Гарри радостно осмотрелся: большая, светлая. Стены оклеены белыми обоями с зеленым рисунком стилизованных виноградных листьев и витых лоз, на стенах полки, у окна стол со стулом, дальше полутораспальная кровать, накрытая стеганым пледом, явно сшитым вручную в стиле пэчворк из разных лоскутков.
И это покрывало почему-то больше всего сказало Гарри, что он наконец-то — дома.
====== Глава пятая. Странные звери странного дома ======
Ванная комната нашлась в конце коридора, Гарри привел себя в порядок и, возвращаясь к себе, мельком осмотрелся: коридор неширокий, но длинный, по четыре двери с обеих сторон — восемь комнат, стало быть. На стенах картины и фотографии, и Гарри, проходя мимо, невольно смотрел на них, и если картины его не привлекали, насмотрелся он на них в свое время в Хогвартсе, то фотографии в рамках его интересовали. Маленький Люпин его умилил, Северус — само-собой… Но больше Гарри глазел на папу и, видя групповые портреты, старательно искал среди других именно отца. Извечная истина: среди миллиардов людей нам необходим только один — самый родной, самый нужный.
Кроме того, Гарри смущал факт нежданного появления мачехи. Как-то так предполагалось, что они приедут к отцу, и никакой мачехи у них в планах не было, а тут такой сюрприз. Папа женатый и уже давно, вон старший сын какой большой. Нет-нет, против братьев он ничего не имеет, напротив, он очень рад, что они есть и что у них есть мама — тоже неплохо, просто... ему-то как к этому относиться? Он даже понятия не имеет, что такое мачеха. Понятно, конечно, что это папина жена, а ему — мачеха, вот только делать-то с этим что? Игнорировать её не получится, это невежливо, как себя вести с ней, тоже непонятно. Ладно, будем посмотреть по обстоятельствам, как она к ним, так и они к ней.
Приняв наконец решение и успокоившись на сей счет, Гарри, войдя в комнату, плюхнулся на кровать, собираясь и в самом деле отдохнуть с дороги, бросил взгляд на потолок и едва не заорал от неожиданности — прямо на него пикировал, распахнув четырехметровые крылья, белоснежный Пегас. Невольно задохнувшись, Гарри замер, глядя на небесного коня, а тот продолжал спокойно парить в голубых небесах среди белых облаков.
Присмотревшись, Гарри чуть не выругался с досады, Пегас был нарисован на потолке, вернее написан строительными красками и очень, очень реалистично, прямо как живой. Развевалась на ветру белая грива, озорно сияли черные глаза, а в крыльях было прорисовано каждое перышко. А в углах комнаты под потолком угадывались фрагменты греческих колонн, после чего нарисованные части неба и облаков, плавно перетекали, сливаясь с обоями с рисунком виноградных листиков… Гарри задумался, у кого в доме такой талант, писать настенные росписи? Потому что непохоже было, что это сделано на заказ, обои-то раньше налепили, а уже потом потолок расписывали. Вон в углу кусок колонны с виноградом, а от него лоза с листьями уже на обоях. Наверное, это страшно неудобно, лежать на лесах и рисовать, м-м-м… а как рисовать? Вверх ногами или, ну… Гарри честно попытался представить себе неведомого терпеливого художника, который не один час потратил, рисуя на потолке задрав голову. И почувствовал невольное уважение к нему, кто бы он не был.
Так, разглядывая Пегаса на потолке, Гарри незаметно заснул и мирно проспал до обеда. Разбудил его стук в дверь и голос Люпина:
— Гарри, мама зовет обедать, ты спустишься или тебе сюда подать?
— А у меня есть выбор? — спросонок брякнул Гарри.
— А как же! — жизнерадостно отозвался братец. — Здесь будешь лопать то, что подадут, а в общей столовой сможешь есть все, до чего дотянешься!
— Понял, сейчас спущусь, — с улыбкой ответил Гарри, с усилием растирая сонное лицо, пытаясь проснуться. Наконец, это ему удалось и он вышел в коридор, но там уже никого не было, Люпин не стал его дожидаться. К счастью, дом не был лабиринтом и Гарри помнил, где столовая. Зато здесь обнаружился серый пёс, и Гарри настороженно уставился на него, пёс в свою очередь уставился на Гарри. Постояв и поиграв в гляделки, гость неуверенно произнес: «Привет», так, на всякий случай. К его удивлению, пёс поклонился, поставив передние лапы вместе — он прогнулся в спине, склонил голову на лапы и, вне всякого сомнения, поклонился, а не потянулся, приветливо виляя хвостом, чем вогнал Гарри в ступор. Ну не встречались ему в жизни собаки, которые раскланиваются в ответ на приветствия!
Из соседней комнаты вышел Северус и с интересом воззрился на странную пантомиму из застывших Гарри и собаки в поклоне. Кое-что поняв, он наугад посоветовал:
— Поклонись в ответ.
Гарри так и сделал. Пёс выпрямился, шагнул к Северусу, заглядывая ему в глаза, и тому тоже пришлось здороваться с собакой: получить поклон в свою честь и поклониться в ответ. Совершив свой непонятный несобачий ритуал, серый пёс удовлетворенно улыбнулся, растянув губы и прижав уши, развернулся и деловито убежал. Гости проводили его взглядами и переглянулись, Гарри неуверенно спросил:
— И что это было?
— Не знаю, по крайней мере он более воспитанный, чем тот ужас — слюнявый сенбернар.
Гарри фыркнул и вдруг поинтересовался:
— А в вашей комнате что-нибудь изображено на потолке?
— Да, Южное небо, на стенах ночные джунгли, а на двери гардероба изображен бенгальский тигр. А у тебя, Гарри?
— У меня Пегас, здоровый такой, в натуральную величину. Ну, крылышки по два метра каждое. Интересно, кто это все писал, такое красивое оформление комнат…
Северус задумчиво тронул раму ближней картины с изображением пары лебедей и двух лебедят в пруду, потом пальцем провел по надписи в правом нижнем углу картины, Гарри безотчетно подошел и прочел: «Валерия Гренкович». Северус кивнул:
— Ну вот и нашелся наш художник, стиль работы один и тот же.
В столовую они вошли притихшие и слегка подавленные своими открытиями, всё-таки не каждый день встречаешь живое воплощение Рубенсов и Микеланджелов, да и собачки обычно не раскланиваются на каждом шагу. Сколько ещё странных открытий их ждет в этом доме, где живет стопроцентно маггловская семья?
Столовая, совмещенная с кухней, была просторной и светлой, как и все в этом доме, здесь, похоже, не было темных и тесных помещений. За столом уже рассаживались, так что Гарри и Северус никуда не опоздали. Михаэль, как и положено хозяину дома, расположился во главе стола, Лери сбоку, рядом, на высоком стульчике Северус-младший. Далее незнакомый верзила сидел в кресле, а не на стуле, что, учитывая его габариты, было понятно. Люпин сидел напротив него, а рядом пустовало два места, и Гарри поспешил занять стул поближе к отцу. Северусу осталось сесть на последний оставшийся стул, сел он, впрочем, без обид, понимал, чего Гарри не хватает, сам-то он тридцать пять лет прожил, не подозревая ни о каких братьях, так что достаточно ему пока и того, что он хотя бы видит Михаэля.
Гарри любопытным взглядом окинул стол, оценивая блюда. Хм, весьма разнообразно: картофельное пюре, рядом полное блюдо крупных котлет, соусница с мясной подливкой к картошке же. Ещё что-то, но пока накрытое крышками, видимо следующие смены блюд. Ну и, конечно, корзинка с хлебом, которую верзила начал передавать по кругу. Все брали кто сколько хотел, Гарри взял два и принялся за картошку, бросая быстрые взгляды по сторонам. Любопытство никто никогда не отменит, это очень живучая штука. Верзила имел живописный вид: угольно-черные патлы, стянутые банданой, на лице — вселенская скорбь, в льдисто-синих глазах печальная обреченность, вечное ожидание подвоха от жизни. Интересно, кто это? Очевидно, его интерес был заметен, потому что Михаэль представил его:
— Это Дог, наш конюх.
Интересненько, а конюхов за один стол с хозяевами сажают? Или здесь он больше, чем просто конюх? До чего странно…
На кухонную стойку внезапно запрыгнула серая полосатая кошка. Зыркнув подозрительным взглядом по гостям, она прошла к кружке, села перед ней, макнула туда лапу, смочив её водой, вытащила и облизала, снова макнула, вылизала и... в общем, пьет она так, понял Гарри, макнет-оближет, макнет-оближет…
Да есть в этом доме хоть что-нибудь нормальное?!
Насколько понимал Гарри, кошки едят и пьют на полу, воду — лакают, а не сидят на столешнице стойки и макают в кружку лапу. А кошка, очевидно, решила их добить. Покончив с «питьем», она передвинулась к тарелке с её кормом, растопырила лапку, выпуская когти, подцепила когтем кусочек, поднесла лапу к своей мордочке и взяла его в пасть, аккуратненько прожевала и проглотила. И какое-то время она так и ела, с лапы, неаккуратно вываливая из тарелки на стол еду. Правда, потом она, к облегчению Гарри, всё-таки стала есть нормально, по-кошачьи — мордой.
Это кошачье священнодействие так ошеломило Гарри, что он забыл про свою еду, сидел, замерев и вытаращившись на кошку. Опомнился он после голоса Лери:
— Гарри, ты ешь. Не обращай на неё внимания, ты ещё устанешь смотреть на это безобразие, она так каждый день ест по нескольку раз.
Гарри кивнул и спросил:
— А как её зовут?
— Сороконожка.
— Э-э-э… а почему?
Лери хихикнула и показала вилкой на Люпина:
— А это его заслуга, раньше кошку звали Сорока, так вот, Люпинелю пять лет было, когда он начал играться со словами. Иду я, значит, и слышу его детский лепет: Сорока, сорокошка, сороконожка… помнится, насмешило меня это до истерики и я решила, что так кошку больше нигде не назовут. Поэтому она и стала Сороконожкой.
— А Сорокой почему? — не унимался Гарри.
— Так она всё блестящее и шуршащее любила, увидит и обязательно схватит поиграть, ну прямо сорока какая-то!
— А как вы её научили лапой есть? Разве кошки дрессируются?
— А её никто не учил, она сама придумала. Это у неё вместо охоты, наверное, я же ей запретила на птиц охотиться, вот она и сочинила свою собственную добычу, кусочки-то она тоже когтями хватает, ну и вот — наловит и кушает.