— Добычи становится все меньше, — Алая Шельма задумчиво взяла гренку, до которой так и не добрался Габерон, откусила от нее небольшой кусок и некоторое время сосредоточенно жевала, — За последний месяц мы записали на свой счет лишь один корабль. Да и тот…
— А по-моему, это был очень удачный налет, — бесцеремонно вставил Габерон, — Мы провернули дело так быстро, что они даже не успели сообразить, что происходит.
— И могли бы этим гордиться, если бы взяли хороший груз. Но нам попался шлюп, набитый запчастями для зонтиков. Несколько тонн запчастей для зонтиков — что мне прикажете с ними делать? Открыть летающую лавку? Податься из пиратов в старьевщики?
— Ищи во всех ситуациях хорошее, — философски посоветовал Габерон, протягивая руку, чтобы перехватить наконец гренку и себе, — Об этом налете едва ли напишут местные газеты. А значит, мы так и останемся Паточными Пиратами. Как по мне, Зонтичные Пираты звучит не в пример менее солидно…
Она взглянула на Габерона так, что тот забыл, зачем протягивал руку. И, пожалуй, забыл бы, как его зовут, будь взгляд еще немногим острее.
— Такова жизнь пирата, Ринриетта, — Дядюшка Крунч со скрежетом повел стальными плечами, — Восточный Хуракан это хорошо понимал. Сегодня ты пьешь вино из золотого кубка, а завтра будешь рад глотку протухшей воды из балластных цистерн. Даже лучшие пираты прошлых времен знали неудачи.
Алая Шельма аккуратно отложила корку на край тарелки.
— Наши длятся так долго, будто мы попали в тянущийся воздушный фронт неудач. Но я — капитан «Воблы» и именно на мне лежит ответственность. Мне надоело без всякого толку полоскать паруса! Еще немного, и «Вобла» порастет лианами, превратившись из корабля в дрейфующий остров! Мы пираты! Мы идем туда, где чуем запах наживы!
— Нельзя получить все сразу, прелестная капитанесса, — вкрадчиво заметил «Малефакс», его голос едва ощутимым порывом ветра пролетел над столом, — Да, в южных широтах нет оживленного судоходства, а самый крупный куш, который мы можем сорвать — груз копры или трепангов. Но ведь в этом есть и хорошие стороны. Например, мы не подставляем брюхо под вражеские ядра. Этим и хорошо нейтральное воздушное пространство вдали от оживленных торговых ветров.
— Как далеко мы от воздушных границ Унии? — требовательно спросила она.
— Мне не требуется заглядывать в карты, — самодовольно сообщил гомункул, — Триста сорок миль к югу от южной оконечности Готланда. До границ Формандии, полагаю, будет немногим больше, около четырехсот…
— Слишком далеко от торговых ветров и больших островов, — капитанесса склонила голову над столом, — Мы болтаемся в воздушном океане точно медуза, пытаясь нащупать добычу вслепую.
— И правильно делаем, — прогудел Дядюшка Крунч, фокусирующие механизмы его линз негромко жужжали, — В последнее время Уния подняла слишком много швали для охраны торговых ветров, а «Вобле» ни к чему вступать в открытый бой. Мы, пираты, как хищные рыбы — откусываем кусок и уходим.
Капитанесса встретила его слова без воодушевления.
— Слишком уж тяжело в последнее время найти этот кусок, — пробормотала она, — И все чаще у меня складывается ощущение, что времена вольного пиратства мал-помалу заканчиваются. Уния перестала высылать за флибустьерами армады боевых кораблей. Куда проще перекрыть все крупные потоки фрегатами, выжать любую опасность из ключевых точек, подальше к переферии, где из добычи — лишь водовозы да рыбные сейнера. Так что если мы… Шму!
Шму вздрогнула и еще сильнее ссутулилась над тарелкой, испуганно глядя на капитанессу сквозь всклокоченные и перепачканные пылью пряди волос.
— Может, ты и умеешь передвигаться невидимо для глаза, госпожа ассассин, но вот овощи в твоей тарелке этим качеством не отличаются. И я прекрасно вижу, как они отправляются под стол!
— Я н-не очень голодна… — пробормотала Шму, становясь еще более угловатой, чем обычно.
— Ты тоще засоленной селедки, которая пережила два кругосветных путешествия, — отрубила капитанесса, — И пока ты на этом корабле, тебе придется питаться, как человеку!
Габерон, не удержавшись, послал Шму одну из своих самых многозначительных ухмылок, лукавую, с полунамеком, отчего ассассин сперва побледнела, как смертельно больной, а затем проглотила не жуя сразу половину огромной картофелины и еще некоторое время тихо икала, едва не закопавшись носом в тарелку.
— Паяц, — буркнула капитанесса, наблюдая за этим, после чего повернулась к остальным, — Господа пираты, нам нужны новые охотничьи владения. Где грузовые шхуны тяжелы и ленивы, как объевшиеся караси, а канониры косоглазы от рождения. Сегодня мы берем новый курс.
Дядюшка Крунч негромко заворчал.
— Не слишком ли поспешно? У твоего деда было заведено, чтоб экипаж тоже принимал участие в подобных решениях. Это называлось капитанским советом.
Алая Шельма смерила своего механического старпома презрительным взглядом.
— Разве воля капитана не священна на его корабле?
— Священна, — голем уважительно склонил большую, как мортирная бомба, голову, — И последнее слово всегда за ним. Но иногда даже мнение юнги может быть ценным. Опытный капитан всегда уважает свою команду и своих офицеров.
Алая Шельма некоторое время хранила презрительное молчание, задрав немного порозовевший подбородок. Но сохранять такую позу за обеденным столом было слишком неудобно.
— Ладно, — буркнула она, выдыхая воздух и обводя собравшихся взглядом, — Я готова выслушать каждого из вас. Пусть начнет Тренч, ему полезно думать как пират.
Бортинженер ссутулился — он все еще не привык быть центром всеобщего внимания.
— Меня не очень-то тянет в Унию, — признался он, немного смущенно, — Лучше идти слабым ветром, но не рискуя налететь на шквал, чем рисковать всем, что имеешь. Уния — это всего лишь три государства, а не весь мир.
Габерон одобрительно кивнул. Мальчишка, может, и выглядел как запеченный карась, но обладал способностью говорить дельные вещи, а еще многое умел подмечать — не лишнее качество для любого корсара.
— Ну и куда тянет твою душу? — хмуро поинтересовался Дядюшка Крунч.
— Дальше юг, — кратко отозвался Тренч, проглатывая кусок сыра, — К Иберийским островам. Я читал, там прежде были богатые края, китовая кость, серебро…
Голем издал протяжный скрежещущий звук, крайне немелодичный на взгляд Габерона. Возможно, среди абордажных големов это считалось смешком.
— Сколько лет было книгам, что ты читал, рыба-инженер? Даже в те времена, когда мы с Восточным Хураканом бороздили облака, Иберия считалась давно разоренным краем, где не отыскать ничего ценее старого башмака! Уния давно вытянула из Иберии все соки, как она вытягивала их из любых островов, где было что-то кроме голого камня!
Капитанесса прищурилась, что-то взвешивая. Единственная из всех собравшихся облаченная в полную форму, она выглядела адмиралом на военном совете. Но Габерона сейчас отчего-то не тянуло шутить на этот счет.
— Старший помощник прав. Иберия давно разорена, а за ее остатки бьются слишком много желающих. Мы не окупим даже пороха. Корди, что скажешь ты?
Корди вскочила на ноги. Слушая разговоры старших, она едва могла усидеть на месте и вот теперь получила шанс.
— Север! — горящие глаза ведьмы напоминали сигнальные огни на мачте большого корабля, такие же яркие и огромные, — Мы никогда прежде не были в Рутэнии! А, Ринни? Хочу в Рутэнию! Говорят, там тысячи островов, и все круглый год покрыты снегом! Вся рыба там несется только красной икрой, а прямо по улицам, между домами, плывут китовые акулы…
— Земли варваров, — сердито отозвался абордажный голем, — Цивилизованному человеку там не место. Добыча на рутэнийских островах богата, спору нет, только и нравы там царят суровые, не чета нашим. Там даже висилица пиратам не положена. Отправят вас куда-нибудь на соляные копи Журжи, где даже рыбий жир замерзает, будете знать… А еще рутэнийцы не дураки подраться. За каждую украденную у них икринку они будут рубиться как рыбы-дьяволы.
Корди было вскинулась, чтоб отстоять свою идею, но капитанесса осадила ее одним взглядом.
— Согласна. Рутэния — суровый край, не терпящий слабых. Наша «Вобла» отощала, ей давно пора менять оснастку и перестилать палубы, долгое путешествие и ледяные ветра ей не по плечу. Не говоря уже о том, что нас всего лишь шестеро. Извини, Корди, но север — не наше направление. Кто еще хочет высказаться? Шму?..
Шму втянула голову в плечи, как моллюск, пытающийся спрятаться в собственной раковине, но без особого успеха. Все собравшиеся выжидающе смотрели на нее. От чужого внимания ассассин мелко задрожала. Того и гляди, метнется в иллюминатор — и только ее и видели.
— Нихонкоку, — выдавила она одно-единственное слово. И, успокоенная этим, улыбнулась слабой беспомощной улыбкой умирающего карася.
— Всегда хотела побывать в Нихонкоку! — с готовностью поддержала ее Корди, — Тренч мне рассказывал, из книг. Острова там маленькие-маленькие, но сплошь засажены рисом, а живут там узкоглазые коротышки, узкоглазые они от ветра, потому что ветер в тех краях дует с такой силой, что может сдуть уши с головы! А еще раз в сто лет там выныривает из Марева гигантская рыбина размером с остров. Она крушит острова и даже линкоры, сжигает посевы, сотрясает землю…
Дядюшка Крунч хлопнул себя механической ладонью по лбу, отчего по камбузу разнесся тяжелый металлический гул.
— Хватит, Корди, — попросил голем, — Не забывай, мы планируем не увеселительную прогулку, а охоту. В Нихонкоку «Вобле» ничего не перепадет, кроме рисовой шелухи. К тому же, слишком уж далеким будет путь. Даже если у нас хватит зелья для машин, мы будем добираться до тех краев добрый месяц!
Корди приуныла и повесила было нос, но быстро вернула себе привычное расположение духа.
— Тогда Латиния!
— Уже лучше, — одобрительно кивнула капитанесса, прикусив губу, — По крайней мере, не придется лететь к черту на рога. Но в Латинии сейчас тоже не лучшие времена. Два неурожайных года подряд, а скот сильно страдает от мигрирующих щук. Если подадимся туда, в скором времени сами протянем ноги от голода.
Некоторое время экипаж «Воблы» хранил молчание, которое показалось Габерону весьма неуютным. На камбузе даже стало как-то душно, словно за время разговора баркентина снизилась на несколько тысяч футов и барражировала над самым Маревом.
— Габерон? — капитанесса произнесла это имя с таким напряжением, словно подносила зажженный трут к пороховому заряду.
Но Габерон лишь ухмыльнулся и закинул руки за голову. Он полагал, что давно выучил правила игры.
— Воздержусь. Я человек неприхотливый, мне хорошо везде, где есть прачечные, приличные рестораны, бильярдные, пристойные парикмахерские и…
— Глядя на тебя, мне все сильнее хочется увести «Воблу» в южное полушарие, — мстительно процедила капитанесса, — На край света, туда, где нет ни пресной воды, ни дерева, зато на каждом
шагу встречаются огромные акулы, харибды и… прочие порождения Марева.
— Уния, — в голосе Дядюшки Крунча вперемешку с густым хрипом Габерону послышашась тяжелая досада, — Глупо обманывать самих себя. Уния всегда будет самым вкусным куском для любого пирата. Именно сюда со всего воздушного океана стягиваются богатства — серебро, рыбий жир, дерево, магические эликсиры, железо, порох… Только Уния давно уже не толстенькая рыбка, которую можно хорошенько потрепать. Скорее, это спрут, раскинувший свои щупальца по всему миру!
— Наш старик — анархист старой закалки, — заметил Габерон небрежно, оправляя манжеты, — Не удивляйся, Тренч. Он на дух не выносит Унию и все, что с ней связано. Это передалось ему от Восточного Хуракана.
— Я помню те времена, когда никакой Унии не было и в помине! — рыкнул абордажный голем, -
а были Формандия, Готланд и Каледония, три королевства, три акулы, веками дерущиеся между собой за кусок мяса! Ох, как они рвали друг друга в свое время!.. Все небо над северным полушарием заволакивало порохом. Острова стирались в порошок. Ну а Марево принимало щедрые подношения ежедневно, в его пасть летели фрегаты, линкоры, корветы, бриги… Все под разными флагами, но Мареву это безразлично. У Марева всегда один цвет… Ох и славно оно пировало в те годы!..
Канонир пожал плечами.
— Не очень-то много изменилось с тех пор. Едва ли акулы стали миролюбивее и сытее. А вот умнее стали. Сообразили своими акульими мозгами, что враждовать друг с другом бесконечно получается себе же во вред. Пока ты грызешь плавник одного, другой тебе самому норовит откусить хвост. А вот акулья стая — это уже совсем, совсем другое дело… Акулья стая может подгрести под себя весь воздушный океан, установить там свои порядки и пировать сладким рыбьим мясом до скончания дней. В этом свете Уния — всего лишь клуб по интересам или акулий профсоюз.
— Иной раз такие эскадры собирали — рыбе в небе тесно становилось… Да все под парусами, паровых машин тогда еще не было, вымпелы развеваются, офицеры с золотыми шнурами…, - в механическом голосе абордажного голема возникло что-то вроде мечтательности, — Осадит такая эскадра большой остров, да как начнется побоище! Пушки гремят, бомбы взрываются, канониры кричат… И остров на глазах тает, теряет куски, точно кто большой краюху хлеба небрежно так крошит…
— Когда замолкают пушки, в бой бросаются счетоводы, — Габерон махнул рукой, словно невзначай демонстрируя массивные золотые кольца, — Даже парусный линейный корабль — это целое состояние, не говоря уже о современных паровых дредноутах. А Готланд, Каледония и Формандия слишком умны, чтоб швыряться деньгами в бездну. Может, правду говорят про акул, что это самые глупые создания в воздушном океане, только инстинкт самосохранения есть и у них.
— Уния — это не стая акул, это спрут, — спокойно и зловеще произнесла капитанесса, весомо припечатав сказанное ладонью к столешнице, — Спрут, чьи щупальца растянулись по всем обитаемым островам, выжимая их досуха и пользуясь правом сильнейшего. Это правда, дед ненавидел Унию, он знал ее истинное нутро. Хотела бы я увидеть, как этот спрут разрывает собственное нутро…
— Я бы даже сказал, это совершенно исключено, прелестная капитанесса, — бесцеремонно вставил «Малефакс». Это было в его манере — притворяться невидимкой, внимательно слушая чужие разговоры, пока не представиться случая кого-нибудь уколоть или продемонстрировать собственные возможности, — Уния — это сильнейший экономический и политический союз во всем северном полушарии.
Корди слушала разговор невнимательно, пытаясь соорудить на своем лице пышные усы из нарезанных ламинарий. Алая Шельма сосредоточенно препарировала бисквит. Шму продолжала уныло ковыряться в собственной тарелке, причем еда в ней больше менялась местами, чем исчезала — точно ассассин играла в какую-то сложную логическую игру. А вот Тренч, похоже, слушал с интересом, хоть и сохранял молчание. По крайней мере, Габерон различил заинтересованный блеск его глаз.
— Хочешь что-то спросить, приятель?
Инженер почесал пальцем бровь.
— Ну… Вы, кажется, не очень-то любите Унию, верно?
Невидимый «Малефакс» рассмеялся самым беззаботным образом, Алая Шельма, наоборот, нахмурилась. Габерон любил, когда капитанесса хмурилась, в такие моменты у нее обыкновенно менялся цвет глаз — с цвета потемневшей меди на цвет заката в южных широтах.
— С чего бы нам ее любить, рыбья твоя голова? — грохнул Дядюшка Крунч недовольно, — Коли в любой ее части, будь то Формандия, Каледония или твой любимый Готланд, ждет нас только одно?
Инженер мотнул вихрастой головой.
— Я не это имею в виду. Ведь вы все в некотором роде… подданные Унии, разве не так? Габерон вечно хвастает о том, как он раньше служил офицером на формандском флоте, у капитанессы явный каледонийский акцент, а Корди…
Габерон выпятил грудь и задрал подбородок. Вышло недурно, несмотря на то, что жилет и фильдеперсовая сорочка никак не могли заменить формандского мундира с его щегольскими золотыми шнурами и тончайшей вышивкой.