— Я и не…
— У каждого из нас есть причина, по которой он оказался здесь. Никто не станет терзать тебя вопросами, что такого ты натворил в своем захолустье, что тебя решили отправить в Шарнхорст!
— Я и не собирался, — Тренч кивнул с самым серьезным видом, — Значит, вы все еще ищете свое Восьмое Небо?
— Весьма выматывающая работа. Носимся по небу, как чокнутый старикашка Бун из песни барона фон Самстага. И, как видишь, пока нам не очень-то везет в поисках. Честно говоря, иногда мне кажется, что только одна капитанесса еще верит в удачу… Если бы не она, все прочие уже опустили бы руки.
Задумавшись, Тренч сел на пушечный лафет, точно на простую скамью. Его внимательные серые глаза на несколько секунд поблекли, точно затянутые легкой рассветной дымкой, худшим врагом всех вахтенных офицеров. Он молчал, но Габерон знал, что за этой дымкой сейчас, подобно большой паровой машине, ожесточенно работает человеческая мысль.
— Восточный Хуракан мог иметь в виду не прямое значение. Может, Восьмое Небо — это всего лишь намек, загадка. Что-то вроде замка с секретом.
Не вылезая из гамака, Габерон изобразил почтительный поклон.
— Быстро сообразил. Ты оказался умнее нас с Ринни. Мы, как только взялись за это дело, решили сперва исключить самый очевидный вариант. Дураки мы были. Но Роза, кажется, любит дураков. Поэтому мы еще живы.
Глаза Тренча округлились:
— Вы поднимались на двадцать пять тысяч футов?
Габерон неохотно кивнул.
— Даже выше. Видели издалека острова апперов. Такие аккуратные, везде стекло, трава… И корабли их тоже видели. Похожи не то на насекомых, не то на бумажных змей, которые складывает малышня у нас внизу. Впрочем, многого не разглядели — слишком уж лед хрустел в глазах.
— Там так холодно?
— Дух вышибает, — подтвердил Габерон, рефлекторно запахивая на груди сорочку, точно и не находился на залитом солнцем гандеке, — Но хуже всего воздух. Он там другой. Тебе не понять, ты никогда не поднимался даже выше пяти тысяч. Он… пустой. Ты его глотаешь, но не чувствуешь. Только хлопаешь ртом, как глупая рыба. Жуткое ощущение. Мы дважды поднимались до двадцати семи тысяч. И после второго раза поклялись, что если спустимся живыми обратно, больше такой глупости не совершим. Повезло. «Вобла» была похожа на промороженного хека, а мы сами — на призраков. После этого искать Восьмое Небо наверху уже не пытались. Поняли, что старик имел в виду метафору, а вовсе не кусок земли, который болтается где-то над нашими головами. Вопрос в том, где искать ключик к этому замку с секретом. Что еще можно назвать «Восьмым Небом»?
— Корабль, — негромко сказал Тренч, — Корабль может называться «Восьмое Небо». Это тоже может быть отгадка.
— Это мы тоже проходили, приятель. Следующие пару лет мы искали корабль с таким названием. В Унии и далеко за ее пределами. На оживленных торговых течениях и в тех дебрях, куда не забирается даже сквозняк. Можешь представить, ни один не попался. Воздухоходы — народ суеверный, среди них мало желающих ступить на палубу корабля с подобным названием. Это почти то же самое, что назвать свой бриг «Кораблекрушение» или «Штопор».
— Значит, ни одного не нашли?
Габерон стал медленно загибать пальцы.
— Мы видели «Ночное небо», «Грозовое небо» и просто «Небо», видели «Счастливую восьмерку», «Восемь ветров» и «Восемь румбов», но ни разу не встречали в небесах ничего, что носило бы название «Восьмое Небо». Говорю же, даже старую баржу никто не назовет подобным образом.
— Это может быть названием острова, — предположил Тренч, но без особой уверенности в голосе.
— Слишком просто для разгадки, тебе не кажется? Можешь на досуге сходить в штурманскую «Воблы» и полистать наши карты, если чертов вомбат еще не сожрал их… Во всем воздушном океане не встретить острова с таким названием. Даже с похожим прозвищем. Уж можешь мне поверить, мы прошерстили все обитаемые и необитаемые широты.
— Ну хорошо… — глаза Тренча вперились в переборку — верный признак напряженной работы мысли, — Тогда почему бы вам не заняться поисками небоходов из экипажа Восточного Хуракана? Наверняка он не показывал им, где именно спрятал клад, но они хотя бы смогут указать, в каких широтах «Вобла» была перед его смертью. Это может подсказать, где…
— Вы, готландцы, всегда считаете себя умнее прочих? — бесцеремонно перебил его Габерон, — Разумеется, мы думали об этом. Только вот незадача, весь его экипаж как сквозь облака провалился. Нам доподлинно известно, что в последнем рейсе «Вобла» несла не меньше полусотни душ. И ни один из них не вернулся домой. Что там домой, про них больше и не слышали! Когда Ринриетта получила корабль, он был пуст, словно только что сошел со стапелей. и уже пропитан магией по самый киль. Куда делась команда Восточного Хуракана — такая же загадка, как и то, где он спрятал клад.
У Тренча опустились плечи, должно быть, он возлагал большие надежды на эту версию. Габерон наблюдал за ним, посмеиваясь.
— А Дядюшка Крунч!.. Он ведь служил при старом капитане, верно? Значит, знает, где…
— Сбрось паруса, приятель, — Габерон выставил вперед ладони, — Старик об этом позаботился. Перед смертью он стер Дядюшке Крунчу память. Не всю, к сожалению, а только ту, которая хранила записи об их последних походах. Дядюшка Крунч знает по именам все ветра северного полушария и помнит миллион историй из жизни Восточного Хуракана, но, к сожалению, в наших поисках не полезнее дырявого котелка.
— А теперь, значит, вы…
— Мы мечемся, как полоумный лосось на нересте, — хмыкнул Габерон, — В поисках сами не зная чего. Ищем следы, хотя не имеем ни малейшего представления о том, как они выглядят и куда могут вести. Иногда Роза, словно в насмешку, нам их подбрасывает. Как-то раз мы обнаружили, что где-то в Латинии выпускают консервированную треску под названием «Восьмое Небо». Как ты понимаешь, ровно ничего этот след нам не дал. Едва ли нам удалось бы разговорить консервированную треску. В другой раз мы обнаружили таверну «Восьмое Небо» на острове Уорспайт, что в Каледонии. Надо ли говорить, что она оказалась жуткой дырой, а ее хозяин и знать не знал про старого пирата? Конечно, это не помешало нам вытрясти всю таверну наизнанку, но всей добычи набралось с десяток медяков, забившихся между досками пола. Однако Ринни не теряет надежды. О чем мы иногда жалеем. Эта надежда подчас толкает ее на весьма… необычные поступки. Вроде этой затеи с Дюпле.
Во взгляде корабельного инженера мелькнуло удивление.
— Так мы идем к Дюпле из-за сокровища? Я думал, «Вобла» собирается там охотиться на торговые суда…
— Не будет там никакой охоты, — буркнул Габерон, прикрывая глаза от солнечного света, — Какой дурак будет искать добычу в щучьем углу?.. Здесь даже почтовый пакетбот проходит раз в два месяца.
— Но капитанесса…
— Прекрасно об этом осведомлена, можешь мне поверить.
— Тогда из-за чего здесь?
— Из-за отчаянья, надо думать, — Габерон пожал плечами, — Спустя семь лет поисков она начала понимать, что клад так же далеко от нее, как и был в самом начале. Она пытается идти по старому следу, не понимая, что след этот давно протух и устарел. Проще говоря, мечется по самым отдаленным и глухим уголкам Унии в надежде на то, что здесь когда-то проходил на «Вобле» ее дед и оставил какой-то знак. Но знаков опять не будет — Роза любит дураков, но не любит слишком настырных дураков.
— И что… дальше?
— Дальше? Ничего. Мы поболтаемся с неделю вокруг Дюпле, потом капитанессу накроет приступ черной меланхолии и «Вобла» снова сменит курс, отправившись в нейтральное воздушное пространство. Может быть, пристанем на время к какой-нибудь пиратской вольнице вроде Порт-Адамса — давненько пора почистить днище от ракушек да пополнить запасы провианта… Затем все повторится. Снова ее потянет на окраину мира в надежде на то, что именно там дед оставил ей какие-то подсказки. А закончится все снова заунывными песнями патефона и девичьими слезами.
— Поиск вслепую? — недоуменно уточнил Тренч.
— Что-то вроде поиска иглы в темном трюме и без лампы, — Габерон скорчил кислую гримасу, — Но это лучше, чем сидеть на месте. Возникает иллюзия действия…
— Должны быть какие-то знаки, — убежденно сказал Тренч, легко спрыгивая с лафета, — Не знаю, какие и в какой форме, но должны быть.
— Уверенность — отличная черта характера, — отозвался Габерон, — Посмотрим, не потускнеет ли твоя за пару следующих лет…
Он уже задумывал недлинный саркастичный пассаж, но именно в этот миг по гандеку разнесся звучный голос «Малефакса»:
— Господа пираты, где бы вы не находились… Нет, Шму, я все равно вижу тебя, даже когда ты спряталась в бочку. Я вижу все на этом корабле. Кхм. Так вот, капитанесса Алая Шельма убедительно просит всех вас собраться в течении пяти минут в штурманской.
— Если госпоже капитанессе не с кем играть в шахматы, пусть позовет Корди, — проворчал Габерон, не пытаясь даже вылезти из гамака, — Ты что не видишь, мы с Тренчем заняты крайне важным и ответственным делом, наводим порядок на гандеке!
— Вы с Тренчем? — усмехнулся корабельный гомункул, — И, кажется, ты взвалил на себя львиную долю работы, не так ли?
— Чего хотел, говорящая голова? — огрызнулся Габерон, — Только не говори, что Ринриетта зовет нас полюбоваться на облако в форме лошадки или…
— Нет. Минуту назад наша прелестная капитанесса изволила объявить боевую тревогу.
[1] Жиппон — разновидность дублета, длинная стеганная куртка.
[2] Жюстокор — разновидность придворного кафтана.
[3] Рында-булинь — веревка корабельной рынды.
[4] Гуидак — морской двустворчатый моллюск, обладающим длинным фаллосовидным телом.
[5] Ламинария — сорт пригодных в пищу водорослей.
[6] В английском флоте бытовало суеверие, что корабль, вышедший в море в пятницу, обречен на неудачи.
[7] Брюк — канат, служащий для удержания палубного орудия при откате.
[8] Откатные тали — пара талей, используемых для втягивания орудия в корпус судна через порт.
[9] Винград — «шишка», прилив на казенной части, являющийся задней оконечностью орудия.
[10] Голотурия (лат. Holothuroidea, «морской огурец») — морские беспозвоночные иглокожие.
[11] Порфира — род красных водорослей.
Господин канонир, часть 2
* * *
Человек, проектирующий большой трехмачтовый корабль, особенно грузовую баркентину, неизбежно сталкивается с серьезными трудностями, особенно когда дело доходит до планировки внутренних отсеков.
Как бы ни был велик корабль и как бы ни была велика подъемная сила, сообщаемая ему накопленным в дереве магическим потенциалом, свободного объема всегда оказывается крайне мало. Десять тысяч тан[1] воздухоизмещения лишь на бумаге выглядят значительной цифрой. Если вычесть из этой цифры огромные трюмы, в каждом из которых поместился бы небольшой остров, цистерны для балластной воды, машинную палубу, нижние палубы, гандек, бункеры для ведьминского зелья, склады продовольственные, угольные, оружейные, плотницкие и такелажные, крюйт-камеру, ахтерпик[2], кают-компанию, а также великое множество коффердамов[3] и просто служебных отсеков, необходимых для обслуживания корабля, в сухом остатке остается не так уж много объема, который можно было бы отвести под жилые кубрики.
Не случайно на многих кораблях Унии матросы всем скопом ютились на нижней палубе в подвесных койках, в которых, к тому же, зачастую спали посменно, а офицеры являлись счастливыми обладателями отдельных кают размером со стенной шкаф. И не случайно в формандском флоте издавна ходила шутка «Что можно спрятать в коробку от сыра? Шесть фунтов гороху или одиннадцать офицеров».
Человек, проектировавший «Воблу», отличался своеобычным взглядом даже по этому вопросу.
Иначе сложно было объяснить, откуда в баркентине оказалось столь много различных отсеков и помещений, не предусмотренных и не объясненных ни одним уставом корабельной службы.
Некоторые из них, самые уютные и просторные, оказались быстро обжиты новыми владельцами. Другие же могли годами простаивать в запустении, не находя себе ни хозяина, ни применения.
Габерон знал несколько десятков подобных помещений, столь нелепых и неудобных, что их невозможно было бы приспособить даже под склад парусины. Некоторые из них имели по странной прихоти кораблестроителя десять стен вместо четырех. Другие могли похвастать избыточным количеством иллюминаторов, столь большим, что даже по полу приходилось перемещаться с осторожностью. Встречались каюты, в которые невозможно было попасть только потому, что никто не озаботился дверным проемом, или кубрики, по колено затопленные неизвестно откуда берущейся водой.
Штурманская «Воблы» также относилась к разряду пустующих помещений, несмотря на то, что спроектирована была по классическим принципам и не обладала неприятным магическим полем. Она просто не нравилась никому из команды.
Слишком строго оформленная, уставленная старомодной каледонийской мебелью, громоздкой и неудобной, как архаичные галеоны, обтянутая тусклыми серыми обоями и заполненная навигационными столами, штурманская наводила на всех тягостное, тяжелое ощущение. Самому Габерону казалось, что она напоминает учебный класс, о котором у него с юнкерских времен остались не самые радужные воспоминания. Слишком много досок и карт, к тому же еще этот запах мела…
Справедливости ради, Алая Шельма редко собирала экипаж в штурманской, а когда собирала, то для этого обыкновенно была серьезная причина. Именно поэтому Габерон ощутил липкий мятный холодок под сердцем еще до того, как переступил комингс.
Капитанесса, конечно, уже была в штурманской. Стояла возле навигационного стола, скрестив руки на груди и пристально разглядывала какую-то карту. Габерона она встретила взглядом неприязненным и раздраженным, кажущимся еще острее из-за прищура глаз.
— Долго же вас приходится ждать, господа!
Габерон скорчил жалобную гримасу.
— Извините, госпожа учительница! Я не виноват! Это Додди высадил мячиком стекло!
— Тревога была объявлена двадцать минут назад!
— Виноват, капитанесса, сэр! Я искал подходящий случаю сюртук! — Габерон с достоинством продемонстрировал расшитую полу, — Дело не одной минуты, сами понимаете.
— Это экстренная боевая тревога, господин старший канонир! — отчеканила Алая Шельма, немного розовея от злости.
— Вот именно. Поэтому я надел свой лучший экстренный боевой сюртук.
Габерон обезоруживающе ухмыльнулся и плюхнулся за первый попавшийся навигационный стол, бесцеремонно водрузив ноги в щегольских черных сапогах поверх разложенных карт.
К его удивлению, этот выпад не привел к резкой реакции капитанессы. Алая Шельма лишь поморщилась и вернулась к созерцанию карты на своем столе.
«Избегает схватки, — понял Габерон, — Значит, в самом деле чем-то увлечена, не хочет размениваться на редкие залпы».
— Не хватает только Шму, — только и сказала она, не взглянув более ни на кого из присутствующих, — Надеюсь, она не затрудняет себе столь же щепетильным выбором одежды…
Действительно, все остальные уже успели собраться. Дядюшка Крунч по привычке кряхтел, растирая скрипящие сочленения, Корди с самым беззаботным видом грызла орешки и болтала ногами. Габерон готов был поставить перо со своей шляпы на то, что эти орешки днем ранее были мушкетными пулями из запасов капитанессы, но решил не обострять ситуацию. Судя по тому, в каком напряжении находилась Алая Шельма, не стоило подбрасывать ей лишний повод для беспокойства.
— Странная боевая тревога, — все же заметил он вслух, — Если нам на хвост сел формандский корвет, мое место сейчас на гандеке, у ретирадных портов[4]. Но что-то я не слышу выстрелов.
— Будь любезен подождать две минуты, — Алая Шельма даже не оторвалась от карты.
Две минуты ожидания в штурманской тянулись, казалось, куда дольше, чем на палубе. Изнывая от скуки, Габерон принялся искать на картах знакомые острова и, конечно, нашел их великое множество.