– Вержиль…
– Не забывайте, Лебель, что говорите с августом.
– Ваше величество… – укоризненно произнёс Эжен и покачал головой, – вы же не удалите меня от двора. Я нужен вам здесь, скоро начнётся новая война…
– Вы не будете командовать моей армией на войне, месье де Лебель. Мне нужно, чтобы вы решили мои северные дела.
– Но Вер… мессир!
– У вас есть богатый выбор, граф, герцогиня Облачного города – или мадемуазель Лермон.
Эжен замолк, опасливо поглядывая на своего августа. Лицо мадемуазель де Лермон, покрытое оспинами, стояло перед его глазами.
– Это не смешно, – заметил он.
– Вы видите улыбку на моём лице?
– Но почему я?
– Потому что я знаю, что вам будет легче смириться с необычным происхождением вашей супруги, чем кому-нибудь ещё.
Эжен не нашёлся, чем возразить. В самом деле, если многие в Августии относились к северянам как к дикарям, то он не только хорошо знал этот народ, но и испытывал некоторую тягу к женщинам северных кровей – впрочех, как и западных, южных, восточных и любых других.
– Меня смущает сама идея брака! – выпалил наконец он. – Независимо от того, из какого народа происходит возможная жена!
Гарон взял его за оба плеча и развернул к двери.
– Идите. Церемония начнётся завтра в двенадцать часов. У вас есть ещё ночь, чтобы обдумать всё… или сбежать. Но последнее я бы вам не рекомендовал.
Эжен без всякой радости брёл по коридорам дворца. Возвращаться в свои апартаменты он не хотел: во-первых, его ждала там пустота. Во-вторых, оттуда сбежать было не так уж легко. А Эжен ещё не расстался с этой мыслью до конца.
– Брак… – пробормотал он и потёр безымянный палец, на который на самом деле однажды надевал кольцо… Снять его на следующий день и выбросить в пруд удалось с трудом, и потому де Лебель не горел желанием повторять этот эксперимент.
Он с тоской огляделся кругом и заметил, что забрёл совсем не в то крыло, в которое шёл.
В коридоре было пусто, не слышалось шума голосов, и только вдали виднелось несколько кирасиров, охранявших проход.
Пытаясь сориентироваться, Эжен выглянул в окно и увидел там такой же пустынный двор, который явно давно уже не посещал даже садовник.
«Восточное крыло», – догадался он. Хотел было развернуться и направиться к себе, но затем снова взглянул на кирасиров и передумал.
Эжен догадался, кого охраняет конвой, и в груди его затрепыхалось знакомое чувство, какое он обычно испытывал в бою или на дуэли – перед тем как выхватить клинок. Страх и предвкушение будоражили кровь.
«А почему бы и нет?» – спросил он себя, не найдя других причин для того, чтобы совершить то, что хотел. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, он решительно направился туда, где стоял конвой.
– С дороги! – бросил Эжен, равнодушно раздвигая в стороны их копья, и бросил уже через плечо: – Я поверенный августа.
Никто не посмел преследовать его, и Эжен спокойно пересёк коридор, отделявший его от спальни пленницы.
Второй конвой он тоже миновал без проблем, и, только ступив в комнату, замер, оглядываясь кругом. Некогда богато отделанная по моде прошлых десятилетий, она теперь так же запустела, как и всё крыло. Никто не собирался церемониться с супругой предателя, и Эжен тоже не испытывал сочувствия к ней. «Война есть война, – твёрдо усвоил он уже давно, – здесь или ты, или тебя».
Но не старомодные потускневшие гобелены и не пыльный бархат портьер поразили его, а то, что все полки, ниши, столики и тумбы были абсолютно пусты. Как будто неведомый распорядитель приказал вынести отсюда всё, что могла бы взять в руки герцогиня Брекке. «Всё, чем она могла бы навредить себе», – поправился он.
Самой северянинки тоже было не видать. И только расслышав из-за перегородки негромкий плеск воды, Эжен догадался, где следует её искать.
Медленно, будто во сне, он двинулся вперёд и бесшумно приоткрыл дверь.
Северянка уже куда меньше походила на то измученное существо, что увидел Эжен не так давно во дворце. Она сидела в мраморной ванне, почти по плечи погружённая в неё, а девушка из дворцовой прислуги расчёсывала гребнем её чёрные волосы. Прямые и гладкие, они ниспадали почти что до самого пола, а кое-где влажными прядками прилипали к плечам.
У северянинки были широкие скулы и маленький подбородок, делавшие слегка непривычным её лицо. Эжен видел её с правого бока и, несмотря на лёгкую неправильность, вынужден был признать, что это лицо можно назвать красивым. Нос смотрел немного кверху, а губы были бледными и потрескались, но это не слишком портило её.
Эжен успел отметить ещё и тонкое, как у лесной нимфы, чуть заострённое плечо, от которого вниз к пояснице тянулся уродливый алый рубец.
В следующее мгновение северянка резко повернулась.
– Кто здесь? – крикнула он отчаянно и зло. Раздался всплеск, и вместо того, чтобы скрыться с глаз, герцогиня вскочила в полный рост, так что теперь Эжен видел её целиком: плоский живот, алые бусинки сосков и тут же прикрытый ладонью треугольничек лобка.
Задержав взгляд на последнем, Эжен сглотнул. Несмотря на ещё один едва заживший шрам, пробегавший по животу наискосок, и изрядную ссадину, уродовавшую лицо северянки, Эжен не мог не оценить её внешний вид.
– Мне приказано вас проведать, – ляпнул Эжен первое, что пришло на ум, и ещё раз обвёл взглядом фигуру, стоявшую перед ним.
– Керве! – крикнула северянка и тут только, будто опомнившись, посмотрела на девушку, замершую с гребнем в руках, и обмякла. – Не знаю, как тебя… – отчаянно пробормотала она.
Догадавшись, чего пытается добиться пленница, Эжен отстегнул плащ и, прежде чем та снова осела в воду без сил, закутал юную герцогиню в него.
– Прошу прощения, – негромко сказал Эжен, когда северянка, таким образом, оказалась в его руках, – я не хотел вас смутить.
Северянка стиснула зубы. Эжен видел, как страх и ненависть борются на её лице.
– Пустите, – вяло сказала она, – кто вы такой? Кто позволил вам войти? Август обещал мне покой!
Эжен покачал головой, и улыбка скрасила его губы.
– Боюсь, не от меня.
Северянка молчала и по-прежнему затравленно смотрела на него, но вырваться не пыталась, и Эжену вдруг захотелось её поцеловать.
«Так», – одёрнул он себя и вместо этого, лишь глубоко вдохнув запах волос северянки, пропитавшихся ароматическими маслами, резко отпустил её.
– Я поверенный августа, – повторил он, с разочарованием прерывая контакт их рук, – меня прислали узнать, не требуется ли вам что-нибудь.
Северянка молчала, будто язык проглотила.
– Видимо, всё хорошо и без меня, – констатировал Эжен и развернулся к двери, чтобы уйти.
– Верните моего слугу! – прилетело ему в спину, и Эжен, замерев на пороге, обернулся через плечо.
За эти несколько мгновений северянка уже почти совладала с собой, и теперь на лице её читался приказ.
– Его зовут Керве Эрлансен. Неприемлемо, чтобы мне прислуживал кто-то, кроме него.
Эжен поднял бровь.
– Я передам августу, – бросил он, – если будете хорошо себя вести.
Калли долго ещё стояла, глядя бесцеремонному незнакомцу вслед и все еще ощущая обжигающие прикосновения его рук на своём плече.
Глава 3
Калли знала, что есть вещи, с которыми лучше не спорить. Она стояла на коленях у ног мужа. Руки были скрещены за спиной.
Хлёсткая пощёчина прошлась по лицу.
– Ты не слышала приказ?
К горлу подступала тошнота.
Она не знала, кого ненавидит сильнее – Рудольфа, за то, что тот имеет власть над ней, или себя саму – за то, что позволяет ему иметь такую власть.
По законам северных краёв семья принадлежит мужчине целиком, от и до. Все, кто входит в эту семью: дети, жена или младшая родня. Никто не станет вмешиваться в дела, которые творятся между мужем и женой.
Днём она могла носить имя герцогини Северных земель, но когда наступала ночь, и в дворцовых покоях закрывалась последняя дверь, никакая стража не могла бы ей помочь.
Для герцога, принца Рудольфа, она была женой – и не имело значения то, что Калли унаследовала эти земли, а он лишь пришёл сюда по приказу короля.
Так было уже настолько давно, что иногда Калли казалось, что так было всегда.
– Не останавливайся, – приказал он, – Ты должна знать своё место, жена.
Калли села на кровати.
За окном, заливая призрачным светом заброшенный двор, тускло мерцала луна – кажется, до рассвета оставался ещё час или около того.
Калли перевела взгляд на изъеденный молью полог кровати, и ей показалось, что темнота наступает на неё со всех сторон. А где-то там, в перекрестье теней, ожидает её Он. Рудольф.
Головой она понимала, что попросту сходит с ума. Что Рудольф мёртв и уже никогда не тронет её. Что страхи эти терзают её лишь потому, что она позволяет им жить внутри себя – но никакие доводы разума не помогали. Ей хотелось бежать, не разбирая дороги, и она сбежала бы – если бы знала, куда.
– Спаси меня, Звезда… – прошептала Калли и, уронив лицо на ладони, с трудом подавила душивший её всхлип. Даже здесь, наедине с собой, нельзя было отдавать боли власть над собой.
– Госпожа…
Калли вздрогнула, услышав знакомый голос в тишине, и мгновенно выпрямилась, поняв, что находится в комнате не одна.
– Керве? Откуда ты здесь?
– Да, моя госпожа.
Прошуршали в темноте чужие грубые одеяния, и Калли увидела во мраке лицо слуги. Керве стоял на коленях, подле её кровати, и Калли невольно подумала о том, как давно тот находится здесь и не говорила ли она сама во сне?
Калли облизнула губы.
– Принеси мне попить.
– Простите, госпожа, здесь нет стакана для воды. Станете ли вы пить из моих рук?
Калли издала сухой смешок.
– Они боятся, что я покончу с собой?
– Даже я этого боюсь.
Калли качнула головой.
– Нет. По крайней мере, не сейчас.
Наступила тишина. Каждый думал о своем.
Затем Калли произнесла:
– Керве, я рада, что ты здесь. Не уходи далеко, посиди со мной.
Керве кивнул.
– Попытайтесь уснуть. Завтра будет тяжёлый день.
Уснуть Калли, конечно же, так и не удалось. Она лишь проворочалась с боку на бок, не в силах избавиться от опасений, что Керве сумеет подсмотреть её сны, пока за окном не зарделся рассвет.
– Сколько времени? – спросила она, неподвижными глазами глядя в потолок.
– В третий раз прокричали петухи, и часы на башне пробили восемь раз.
Калли кивнула.
– Четыре часа… – медленно произнесла она. – Прикажи подать воды. Скажи им, что я не утоплюсь.
– Полагаю, они не разрешат мне помогать вам. Сами знаете почему.
Калли поджала губы, но кивнула. Она знала Керве так давно, что казалось, тот сопровождает её всю жизнь, хотя на самом деле Керве посвятили ей, когда тому было двенадцать лет – а самой Калли шестнадцать. Через два года после того, как Рудольф стал её мужем, и жизнь Калли превратилась в Ад.
– Пусть пришлют эту девочку, – сказала она, – она уже видела всё, что могла. А ты… – Калли пощупала скулу, где продолжал наливаться синяк, – скажи, что я отказываюсь появиться на церемонии так. Мне нужна маска или ещё что-нибудь.
Керве вышел, а Калли произнесла в пустоту над собой:
– Четыре часа. Твой план был бесподобен, Калли. Здравствуй, новый день.
И эти четыре часа она провела за туалетным столиком, сначала пытаясь загримировать синяк, потом – прикрыть его волосами. Наконец, бросив гребень на пол и пинком отправив в дальний угол, она взялась за белую фарфоровую маску, скрывавшую пол-лица. Наложила её и поморщилась от боли, но затем завязала шёлковую ленту на затылке и, немного успокоившись, решила:
– Пойду так.
Калли не хотела снова предстать перед публикой поверженной, униженной и покорной. Ей было страшно. Больше всего на свете она не хотела и боялась заключать новый брак, ещё не успев вкусить и одного дня свободы. Снова отдавать себя в руки человека, которому было на неё наплевать. Которого сама она не знала и которому не могла доверять.
И всё же, если выбора не было, оставалось делать то же, что и всегда: хорошую мину при плохой игре. Этому она обучилась с малых лет, и, похоже, ей предстояло играть эту роль до конца своих дней.
– Ещё один… – пробормотала Калли и прикрыла глаза, заставляя успокоиться мускулы лица. Глубоко вдохнула и снова принялась за туалет.
Керве помогал ей, хотя местное одеяние, какое принесли для Калли около девяти часов, было незнакомо слуге так же, как и его госпоже.
С трудом он разобрался в застёжках белоснежного пышного платья, под которое к тому же одевался корсе, и если бы настроение Калли было чуть лучше, она не преминула бы отметить то, что отлично заметил Керве: платье с отделанным жемчугом открытым воротом, с белоснежными брызжами на груди и на рукавах, ей необыкновенно шло. Лицо её и фарфоровая маска казались ещё белей, а волосы шёлком струились по плечам. Закалывать их Калли не стала: у неё не было ничего, что она могла бы использовать для этих целей.
В одиннадцать в дверь постучали, и стража, состоявшая из шести кирасиров, повела их в собор – хотя Калли казалось, что её ведут на эшафот.
Жених опаздывал, и с каждым мгновением ожидания волнение Калли становилось всё сильней. Как ни старалась она унять дрожь, видения близкого будущего – брачной ночи и дороги домой – терзали её всё сильней.
Наконец, стук копыт раздался с другой стороны площади, толпа зевак расступилась, пропуская трёх вороных коней. Ещё шестеро всадников на гнедых лошадях сопровождали их, вооружённые до зубов.
Ехавший впереди всех мужчина в чёрном камзоле спрыгнул со своего коня и, ведя его в поводу, стал приближаться к невесте. С удивлением Калли обнаружила, что такая же маска, только чёрного цвета, скрывает и его лицо.
Она хотела спросить, как следует это понимать, но прикусила язык, обнаружив, что тогда ей придётся раскрыть и свои причины.
Калли разглядывала мужчину, и с каждым шагом жениха ей всё более казалось, что она уже видела его – но все последние дни слились для Калли в такую череду лиц, событий и имён, что где это было – вспомнить она не могла.
– Вы восхитительны, как я и ожидал, – произнёс мужчина, и улыбка скрасила его суровое лицо. У него тоже, как и у самой Калли, были чёрные волосы, только они едва достигали плеч и сзади были собраны в хвост. В тёмных, как сумерки над морем, глазах, клубился туман и едва заметно горел насмешливый огонёк.
Калли захотелось сорвать с него маску и растоптать, а затем увидеть целиком это лицо, чтобы понять, что у мужчины на уме – но она, конечно же, сдержала себя.
– Полагаю, вам не хватает одной детали, – он очертил в воздухе дугу и жестом фокусника достал из ниоткуда шпильку, украшенную сложенным из осколков бриллианта орлом, – позвольте, – он сделал быстрый шаг в сторону, заставив Керве потянуться к несуществующему оружию, и тут же облил последнего взглядом полным такого презрения, что Керве замер в неподвижности и чуть отступил назад.
Пальцы мужчины, длинные и тонкие, как у скрипача, захватили несколько прядок волос Калли, руки оказались с обеих сторон от её головы и принялись колдовать.
– Простите моего слугу, – хрипло произнесла Калли. Близость мужчины давила. Казалось, что руки вот-вот раздавят её. – Он привык меня защищать.
– Ему не удастся защитить вас от меня, – без тени сомнения заявил мужчина и наконец отступил назад, чтобы полюбоваться делом своих рук. Затем потянулся к маске, но Калли тут же ударила его по руке.
– Я не позволяла! – выпалила она, тяжело дыша.
Мужчина поднял бровь и хмыкнул.
– Продолжайте в том же духе, – сказал он и затем, наклонившись к самому уху Калли, произнёс: – я скоро увижу вас всю. И мне будет позволено не только смотреть.
Сердце Калли стучало как бешеное, но она не находила слов, потому что знала, что этот незнакомец прав: ещё час или около того – и она, Калли, целиком будет принадлежать ему.