Пришла пора выбирать.
Бродяга думал об этом, подходя к лавке. Вдруг он услышал доносящуюся оттуда брань. Без всякого удивления художник узнал голос своего сварливого соседа.
– Вранье! – кричал старик Абнер – У тебя на полках лежит свежий хлеб, а мне ты суешь вчерашний!
Перед ним на прилавке лежал унылый каравай. Лавочник спорил, уперев руки в бока:
– Уж я-то знаю, где какой хлеб! И не ошибусь! Это свежий хлеб, как раз для тебя.
– Да об него мыши зубы сломают, не то, что такой старик, как я! Нет у тебя совести. – Абнер топнул ногой. – Поменяй каравай!
– И вовсе не такой уж ты старик, как тут расписываешь. Не стану менять!
Так они кричали друг на друга, когда в лавку вошел художник.
– Доброго дня, – сказал он – Дай-ка мне хлеба, Горан.
Лавочник тут же потянулся и снял с полки еще теплый, дышащий каравай. Художник поглядел на свой хлеб и вдруг повернулся к Абнеру:
– Послушай-ка, сосед. Я собрался жарить тосты, а хлеб у меня для этого совсем не подходящий. Слишком уж мягкий. А вот твой мне будет в самый раз. Не согласишься ли ты оказать мне услугу и поменяться со мной?
В лавке воцарилась тишина. Казалось, прошла вечность, когда Абнер, наконец, заговорил.
– Я окажу тебе услугу, сосед, – сказал он медленно. – Если ты в ответ окажешь услугу мне.
– Конечно, – ответил художник, с улыбкой глядя ему в глаза.
Лавочник ахнул. Но ни художник, ни Абнер, не обратили на него внимания.
Старик вытащил из своей огромной сумки ароматный сверток:
– Каждое лето я собираю травы на зиму. В этот раз, видишь ли, я собрал слишком много мяты и мелиссы. Хранить негде. Обычно я отдаю излишки аптекарю, но у него, оказывается, у самого достаточно. Окажи мне услугу, забери их себе, чтоб не пропали.
– С радостью, – сказал художник.
Абнер передал ему сверток, забрал каравай, с достоинством кивнул на прощание и ушел. Художник и лавочник остались одни. Лавочник Горан прицокнул языком, но под взглядом Бродяги стушевался и пробормотал:
– Не такой уж он старик, как говорит, – и добавил, громче и злее, чтобы скрыть смущение:
– И хлеб не вчерашний!
Бродяга молча заплатил за хлеб и вышел. Он дошел до общего колодца, сел и прислонился спиной к каменной кладке. День переходил в вечер, воздух был густой и тяжелый, как перед грозой. Над колодцем туда-сюда носились ласточки. Художник отломил горбушку и принялся жевать. К нему тут же подскочил воробей и остановился, заинтересованно поблескивая крошечными глазами. Бродяга бросил ему крошки, и воробей бойко принялся их подбирать.
Птиц стало уже шесть, когда с дороги послышались осторожные шаги.
– Привет, – сказал художник.
– Привет, – ответила Роза.
Она поставила на землю высокий глиняный кувшин и теперь наполняла его водой.
– Я скоро уеду, – сказал художник.
– Очень жаль, – ответила Роза. И вдруг сказала: – Это значит, ты уже выбрал, кого нарисуешь?
Художник промолчал. Он прожевал еще кусок хлеба и спросил:
– Почему ты хочешь, чтобы я нарисовал тебя, Роза?
Девушка покраснела. Потом подняла кувшин и тихо ответила:
– Я скоро выхожу замуж. За кузнеца. Мы выросли вместе и всегда очень дружили, как и наши родители. Он очень хороший человек. Но я хочу быть уверена, что мы выбираем друг друга, потому что это правильно, а не потому, что просто привыкли друг к другу.
Художник молча кивнул. Потом улыбнулся.
– Да. Я выбрал, кого нарисую, – сказал он.
Был поздний вечер, над болотом грохотал гром, но дождь еще не начался. Художник поднялся на чужое крыльцо и постучал в дверь. Дверь чуть приоткрылась.
– Я хочу нарисовать тебя, – сказал художник.
– Чушь! – фыркнул Абнер и попытался захлопнуть дверь, но художник ее удержал.
Тогда Абнер вздохнул и спросил:
– Ты что, не знаешь, что я злой колдун?
– Я слышал об этом, – ответил художник. – Но я не верю, что злые колдуны умеют лечить людей.
– Ты что, не знаешь, что никому в деревне я не сказал ни единого доброго слова? – спросил Абнер.
– Мне так говорили, – кивнул художник. – Но мне, как только я приехал, ты дал добрый совет.
– Неужели ты не знаешь, что я не уважаю никого в деревне и считаю себя умнее других? – спросил Абнер в третий раз.
– И это мне сказали. Но ты единственный человек, кто попросил за другого.
Тогда Абнер отступил в сторону и впустил художника в дом. Здесь была старая, еще крепкая кровать, трехногий стол и дровяная плита. Хозяин уселся на единственный скрипучий стул, а гость примостился прямо на полу.
– Все ошибки того, кого ты нарисуешь, исправятся, и жизнь его станет правильной, верно?
– Так и есть.
Абнер улыбнулся, но не как обычно, язвительно, а по-доброму и даже немного грустно.
– А ты никогда не думал нарисовать себя самого?
– Я никогда не сомневался, что в моей жизни все правильно.
По крыше забарабанили первые капли дождя. Абнер поднялся и задернул занавеску, а потом снял с полки заварочный чайник. Художник молча смотрел, как он заваривает чай. Старик отщипнул лист от пучка мяты, размял в пальцах и поднес к носу. С закрытыми глазами он вдохнул аромат, и только потом добавил мяту в чайник.
– Есть только одна вещь, о которой я действительно жалею, – вдруг сказал Абнер. – Когда-то, очень давно, я заключил сделку с колдуном. Я был одержим идеей лечить людей, и колдун дал мне способность исцелять самых безнадежных больных. В обмен он взял мою молодость. Я жалею об этом. Но не уверен, что это было неправильно. Эта сделка подняла на ноги многих в нашей деревне… Только, знаешь, когда ты лечишь человека, ты узнаешь о нем больше, чем тебе хотелось бы знать. И чем больше я узнавал о людях, тем меньше они мне нравились. Тем сложнее было им помогать. И тем сложнее им было приходить ко мне, ведь они знали, что я знаю их, и знали, что я о них думаю. Они потому и назвали меня злым колдуном, что не хотели быть в долгу передо мной. Разве злому колдуну кто-то может быть должен? Если ты неприятный человек, то и от других ничего приятного не жди. А я – очень, очень неприятный. Думаю, ты зря потратишь краски, рисуя меня.
– Что же, тогда я не буду тратить краски, – ответил художник.
За окном бушевала гроза. В старом доме с протекающей крышей, в комнате, наполненной запахом травяного чая, при свете керосиновой лампы художник рисовал портрет Абнера, углем на куске картона.
Звенели гитары, в воздух летели цветочные лепестки. Жители деревни надели лучшую одежду, повара и кондитеры приготовили лучшие блюда. Роза выходила замуж. Она была любимицей деревни, и ее праздник стал общим праздником. Правда, были и такие, кто искренне недоумевал, глядя на ее избранника. Но им тут же указывали, какими счастливыми выглядят молодые, и ропот стихал – сказать на это было нечего.
Художник спрятался от свадебной кутерьмы у колодца. Он сидел в тени и наслаждался тишиной, когда услышал чьи-то шаги.
– Привет, сосед, – сказал Абнер и примостился рядом.
– И тебе привет, сосед, – ответил художник и добавил – Поздравляю.
Потому что это за него вышла замуж Роза. Два года она была его ученицей и помощницей. А две недели назад немолодой, но обаятельный и энергичный деревенский врач Абнер набрался смелости и предложил ей стать его женой. Роза, искренне любившая своего учителя, сразу согласилась.
– Спасибо, – сказал Абнер и повторил, уже совсем о другом – Спасибо.
– Услуга за услугу, сосед, – улыбнулся художник. – Попрощайся от меня со всеми.
Он поднялся, подхватил рюкзак и неторопливо пошел прочь из деревни. Абнер смотрел ему вслед, пока он не скрылся за поворотом.
А за поворотом художника ждала фея. Она сидела на пне и куталась в его старую рубашку.
– Здравствуй, Жан, – сказала фея. – Вот уже больше года, как ты в дороге. Не надумал вернуться домой?
– Нет, – ответил художник. – Ведь тогда я больше не смогу писать волшебные портреты и исправлять ошибки. За этот год я понял, что, меняя одну жизнь, ты меняешь и все остальные. Разве теперь я могу повернуть назад?
– Я не ошиблась в тебе, – улыбнулась фея. – Могу я сделать что-нибудь для тебя?
Художник чуть подумал и, поскольку такие, как он, сами находят своих принцесс, предложил:
– Пойдем со мной?
И фея ответила:
– С радостью.
Лавка «Зелья и прочие товары»
Представьте себе небо. Летнее небо, по которому медленно, с достоинством плывут облака. Представьте себе птицу. Она парит в небе, широко раскинув крылья, ветер и воздушные потоки щекочут перья на ее шее. Иногда птица кричит от радости и полноты ощущений. Иногда она смотрит вниз, на землю.
А на земле расстилается королевство. Отсюда, с высоты, оно похоже на лоскутное одеяло, кое-как брошенное на смятую кровать. Оно стелится по холмам, по долинам, складками деревенек сбегает с гор, и реки пересекают его, будто затейливые швы.
В самом его сердце сверкает белизной столица – город Карадос-на-Хине, и рукава судоходной Хины обнимают его с двух сторон. Птица спускается ниже. Теперь ей видны высокие городские стены, а за ними – крыши домов и улицы, мощеные черным камнем. По улицам спешат пестро одетые люди, цокают копытами лошади, грохочут телеги и кареты. На главной площади перед королевским дворцом бьет высокий фонтан. Но птице не нужно в город. Она сворачивает влево, к лесу, что тянется почти от самой реки и почти до самых холмов. Она летит над верхушками деревьев, вглядывается в их листву, замечает в ветвях мелких лесных зверьков. Вдруг, совсем неожиданно, внизу появляется озеро. На его берегу, но не у самой воды, а чуть дальше, стоит маленький деревянный домик с двускатной крышей. К его стене прислонена лестница, а на лестнице балансирует девушка в рабочем комбинезоне и подкрашивает вывеску.
Птица приземляется здесь. Она садится на прибрежный песок и громко кричит. Девушка на лестнице оборачивается и улыбается. Тогда птица скребет лапами землю, низко, как в поклоне, наклоняет голову, и превращается в молодого человека, сидящего на корточках.
Он поднимается на ноги, оглядывает домик и довольно потирает руки.
– Ну что, можно открываться? – спрашивает он.
– Пожалуй, можно, – отвечает девушка.
В лавке начинается новый день.
Может показаться, что самая середина леса – далеко не лучшее место для торговли. Но весь вопрос в том, чем именно вы собираетесь торговать. Есть такие вещи, которые можно покупать и продавать только в маленьких деревянных домиках в глубине леса. Например, волшебные книги (издание новое, дополненное, с цветными картинками), магические амулеты (осторожно, искрят!), сказочное оружие (пользоваться с аккуратностью) и – по вторникам – имбирное печенье. Иными словами, лавка «Зелья и прочие товары» расположена именно там, где надо, и именно там, где ее будут искать. И если мы снова оторвемся от земли и посмотрим на лес сверху, то увидим, что к ней очень быстро кто-то приближается. А это значит, что скоро произойдет что-то интересное…
Леший Серега с самого утра был не в настроении. Впрочем, он всегда был не в настроении с утра. И, если уж быть до конца честным, то он вообще всегда был не в настроении.
Серега работал археологом. На окраине леса, с той его стороны, что не примыкала к реке, когда-то было поселение. Никто (за исключением пары-тройки эльфов, но их не слушали) толком не знал, кто здесь жил и как. Поселенцы оставили после себя группу стоящих камней, которую при некотором усилии воображения можно было принять за круг, и череду могильных курганов. И если круг находился на открытой поляне, то курганы тянулись в лес, а это значило, что без специального разрешения леших ничего раскапывать нельзя.
Договориться с ними было трудно. Ко всему, что касалось лесов, эти ребята относились очень серьезно. Настолько, что когда люди собирались что-то делать на лесных территориях, к ним обязательно присоединялся сотрудник-леший, который одновременно и помогал, и следил, чтобы все было в порядке.
Серега не был единственным археологом среди леших. Но так получилось, что в этот раз он был единственным лешим среди археологов. И это его совсем не радовало. Ранним утром он, как обычно, поднялся на холм, на работу. Первый час все шло как всегда – в земле не было ровным счетом ничего – ничего захватывающего, удивительного, неожиданного, ничего из того, ради чего он стал археологом. Серегино настроение совсем испортилось, и тут из холма вдруг что-то блеснуло. Серега ахнул. А когда раскопал это что-то наполовину, ахнул снова, на этот раз куда тише. Потом огляделся и сделал то, чего не сделал бы ни один добросовестный археолог: сунул находку под куртку. Очень быстро он спустился вниз, отпросился с работы и торопливо, вприпрыжку, умчался в лес.
Серега шел в лавку «Зелья и прочие товары».
– Ого! И откуда здесь у нас ЭТА штука?
Три головы склонились над лежащим на стойке предметом. На лицах читалось недоумение. Предмет был золотым, блестящим и пузатым, хоть и несколько помятым. При большом желании и некоторых магических способностях на боку можно было различить нечеткую надпись.
– Вот дела! Алика, я-то думал, ты мне объяснишь. Я глазам не поверил, когда ее нашел.
Девушка в черном комбинезоне аккуратно приподняла предмет и принялась поворачивать его так и этак.
– Да уж… – произнесла она. – Странно. Я даже затрудняюсь сказать, откуда она изначально… Нужно в энциклопедию заглянуть.
– А может, просто потереть? – предложил третий участник беседы. Это был тот самый юноша, которого мы видели еще птицей.
Алика и Серега воззрились на него в негодовании.
– Потереть? – переспросила Алика. – Финист, ты это серьезно?
– Ну да, а что? Сразу все узнаем, из первых рук.
Алика вздохнула.
– Ну да-а, – протянул Серега. – То есть, я стащил лампу у археологов только для того, чтобы джинна из нее выпустили не они, а ты.
– Да может, там и нет никого. Она же сколько лет тут валялась. Если бы в наших краях объявился настоящий джинн, мы бы об этом знали, разве нет?
– Зависит от обстоятельств, – возразила Алика. – Но я совсем не готова с ним встречаться. Сомневаюсь, что сидение взаперти сделало его душой компании. Скорее всего, он будет зол. Очень.
Трое снова посмотрели на лампу.
– Так, – сказала Алика. – Я схожу за книгой, а вы пока ничего не делайте, ладно?
– А можно нам все-таки сделать кофе? – спросил Серега.
– Можно. Но больше – ничего.
Ребята кивнули. Алика нырнула за занавеску, в маленькую комнатку, бывшую одновременно и кладовой, и кабинетом, и библиотекой. Здесь стоял стол, привезенный Финистом из какой-то восточной сказки, и стул, сколоченный им же из сосновых досок. Стены комнатки были расчерчены полками, на которых громоздилась всякая всячина, от книг до странных полупрозрачных склянок. Алика подтащила стул и потянулась к самой верхней полке. Пальцы нащупали корешок книги…
И тут домик тряхнуло. Алика оступилась и рухнула вниз, сверху на нее посыпался хлам с полок. За занавеской кто-то завыл. Девушка нащупала что-то, напоминающее дубинку, и выскочила в зал.
Серега прятался под стулом. Финист, ставший птицей, сидел на карнизе. Волшебная лампа валялась на полу и выглядела подозрительно пустой.
– Та-ак… – сказала Алика.
– Это случайно получилось! – донеслось из-под стула. – Финист полез за кофе и задел лампу… А потом еще раз…
Птица спрятала голову под крыло.
– Чудесно. И где джинн?
– Понятия не имею, – ответил леший.
– Превосходно. Может, вылезешь из-под стула?
– Только после того, как ты положишь вантуз.
– Что?.. А. – Алика, наконец, посмотрела на предмет, который держала в руках.
– Пойми меня правильно, я знаю, что виноват, и даже готов понести наказание, – объяснил Серега, по прежнему из-под стула. – Но перспектива получить вантузом кажется мне слишком унизительной.
Алика улыбнулась. На Серегу решительно невозможно было долго сердиться. Грозное оружие скрылось под прилавком, и леший, наконец, выкарабкался из укрытия. Он потянулся было к лампе, но Алика его остановила.