— У них в Капитолии что-ли новая мода? — бросила Твилл своей ученице.
— Да уж, от этой белой розы Сноу ничего не жди хорошего, — ответила Бонни, взгляд которой остановился на цветке, украшавшем завязанную в тугой узел копну светлых волос “профи”,
Впрочем, в её костюме не было ничего, кроме белой розы, что напоминало бы Капитолий. Такая же, как у Бонни и Твилл, льняная рубашка, только дополненная юбкой и стянутой шнуровкой жилеткой-безрукавкой из грубой темно-серой ткани. «Конопля», — одновременно пронеслась мысль в головах обеих беглянок. У них из этой ткани никогда не делали одежду — только мешки. И никаких украшений, разве что… а что это там за медный кулон, что висит на синей веревочке над вырезом жилетки и поблёскивает на фоне некрашеного льна… Нет… Этого не может быть… Сойка-пересмешница… Вместе с белой розой… Невероятно…
Нельзя, однако, сказать, что немая сцена приглядывания друг к другу продолжалась долго. Первой её нарушила похожая на профи незнакомка. Быстро оглядев с головы до ног подруг, изобразив явное одобрение в адрес Твилл (только в этот момент учительница и заметила, что девушка у окна тоже была босая), она заговорила. На языке для них родном и понятном, несмотря на какой-то совершенно невообразимый акцент:
— Прекрасные дамы, добро пожаловать в Валльхалл. Меня зовут Труде, но вы можете называть меня по-вашему Фиделия (1). Если вы хотите жить, вы всё мне расскажете про этот ваш Панем. Всё, что знаете…
Комментарий к Вместо введения. “Зовите меня Фиделией”
1. Древнегерманское имя “Труде” означает “верная” (в т.ч. Гертруда - “верное войско”). Фиделия - его дословный перевод на латинский.
========== 1. Улыбка ласковой судьбы ==========
— Это Агария — вице-премьер и доверенное лицо Сноу, — на эту краткую характеристику Труде хватило нескольких мгновений, пока открытый автомобиль встречающих приближался к их делегации. Рослая импозантная дама, чья отливающая медью кожа и коротко остриженные, цвета вороньего крыла волосы выдавали ее происхождение от народа, жившего на этих землях за много столетий до основания Капитолия, восседала в специальном парадном сиденье настолько высоко, что могла казаться поставленным в полный рост памятником самой себе. Советник тоже приподнялся со своего кресла спусковой гондолы, представлявшей собой электрическую карету-трансформер, её крышу Ялмар, занявший водительское место на облучке, опустил в ту же самую минуту, как колеса коснулись земли. Несмотря на свой высокий рост, Сёрену тем не менее пришлось смотреть на сидящую Агарию снизу вверх. «Можно ли считать этот вступительный раунд проигранным?» — вертелось в голове валльхалльца.
Тем временем машина вице-премьера подъехала вплотную к гондоле, и знатная капитолийка, встав со своего места и ещё более вознесшись над гостями, сказала несколько слов.
— Она приветствует нас от имени президента, господин советник, — не столько перевела, сколько пересказала Труде.
— Скажи, что мы тоже желаем им всем всего наилучшего, — поручил девушке Свантессон.
Агария выслушала перевод, который получился несколько более громоздким, чем ответная речь Сёрена, слегка склонив голову и в конце чуть-чуть улыбнулась. Крылась ли насмешка в этом едва уловимом движении кончиков губ на её ухоженном лице или то была похвала? Пожалуй, думала Труде, она переоценила уроки Твилл… Что ж, будем учиться дальше…
— Что она говорит?! — недовольный голос Улофа, старшего референта, нарушил столь неуместную в этих обстоятельствах задумчивость переводчицы, и она, собравшись, вновь ограничилась пересказом услышанного:
— Ничего особенного, предлагает нам проследовать в резиденцию. Интересуется, хватит ли запаса хода нашей, как она выразилась, колымаге.
— Скажи ей, что запаса хода хватит, чтобы доехать до Тринадцатого, — обиженно произнёс Бьорн.
— Так и перевести, господин советник, — Труде повернулась к главному, поймала его взгляд, после чего со всей на какую была способна учтивостью обратилась к встречающей, — наша делегация сердечно благодарит Вас, госпожа вице-премьер, за гостеприимство и заботу, а также просит показать нам путь следования. Мы желали бы придерживаться нашего намерения использовать знакомый нам экипаж и его водителя…
К их миссии все пятеро посланцев штатгальтера, разумеется, готовились. В том числе, изучали виды Капитолия на картинках, роликах, спутниковых планах и объёмных макетах. И руливший гондолой Ялмар Биргирсон был уверен, что дорогу от площади Парадов мимо городского сада и Большого канала через бульвар Примирения по проспекту Славы до ворот президентского дворца он проложил бы сам. Но раз уж надо ради приличий следовать за урчащим и воняющим дымом экипажем заносчивой тётки, значит надо. Тем более, что справа, слева и сзади ехали три броневика ярко белого цвета. «Никакой маскировки», — думал про себя опытный охранник, — «Собственно, а зачем им маскировка? Им ведь не от врагов приходится прятаться, а недовольных запугивать…» Так или иначе, ему приходилось следить за идущей впереди машиной, и пропустить те виды столицы, на которые во все глаза смотрела четвёрка сидящих лицом друг к другу в пассажирском отсеке.
— Попросите Агарию познакомить меня вот с ней, — Труде, к которой была обращена эта реплика Бьорна оторвалась от созерцания небоскрёбов на противоположном берегу канала и их отражений в его блестящей, словно зеркало, глади, и повернула взгляд на экран, расположенный так, что он казался висящим над крышами домов фешенебельного квартала, называемого капитолийцами за его форму «Бриллиантовым ромбом».
— Зачем вам чужая невеста, Бьорн? — вообще-то переводчица не стеснялась тыкать коллеге, но присутствие советника и Улофа заставляло в известном объёме соблюдать служебный этикет.
— Хочу высказать восхищение её отвагой и поздравить с её избранником…
— Думаете, — в этот момент, как будто повинуясь её мыслям, на экран выплыла широкая немного приплюснутая по вертикальной оси физиономия светло-рыжего парня с двойным подбородком, — с этим её можно поздравить?
— Любовь, как говорят у нас, Труде, добра — полюбишь и бобра, — парировал выпад девушки Бьорн, — если они…
— Вы верите в их любовь, господин секретарь? Вы же зачем-то три раза отсмотрели все их эпизоды, мне ли не знать. И вы там увидели любовь?
— Если это их игра на публику, дорогая Труде, — подал свой голос советник, — значит у нашего медвежонка (1) есть шансы…
Подняв глаза на сидящего напротив Бьорна, на его гуляющие по лицу желваки и сжатые губы, переводчица поняла, что Свантессон попал в цель, но щадить своего коллегу не входило в её намерения:
— Только не вздумайте, Бьорн, петь ей зонги — наш язык покажется ей белибердой, пахнущей пороховым дымом и горелой плотью. Она не оценит. Точнее оценит… по-своему.
— Это вам сказала одна из ваших дурочек-ткачих? — не остался в долгу секретарь, — Вот уж авторитет…
Ответить на афронт девушка не успела — кортеж уже остановился у цели, небольшого особнячка в президентском квартале. Наблюдательные глаза отметили бы, сколь долгое время был он в запустении. Видимо в момент его постройки ещё не подозревали, что дипломатия в Панеме надолго потеряет актуальность.
— Ялмар, проверь здесь каждую комнату, — распорядился Свантессон и, обернувшись к Агарии, ещё раз поблагодарил хозяйку за предоставленный кров.
— О делах будем говорить завтра, — господин советник, — ответила та, выслушав требуемые протоколом формулы, — сегодня вечером моя дочь Теренция устраивает вечеринку в честь самой известной пары Панема. Она была бы рада видеть всех вас.
— Мы очень признательны Вам за приглашение, но, наверное, предпочли бы отдохнуть после дороги и обсудить кое-какие вопросы, — ответил Свантессон, слегка поклонившись, — хотя, если наша молодежь пожелает, — покосился он на Труде и Бьорна, — они могли бы съездить вдвоем.
Переводчице не составило усилий понять, что секретаря их миссии окончательно накрыла волна счастливых ожиданий, которые она втайне готова была разделить, но она тем не менее заставила себя бросить в сторону советника протестующий взгляд.
— Вы же не оставите, дорогая Труде, нашего медвежонка одного в этой дикой пустыне на съедение страшной охотнице с убийственным луком… Переведите Агарии, что вы согласны.
Как только поручение советника было выполнено, вице-премьер улыбнулась всё той же улыбкой (надо будет потренироваться так вытягивать губы перед зеркалом, подумалось в этот миг Труде), и впервые с начала встречи обратилась непосредственно к девушке, будто решила для себя, что в этой паре с Бьорном держит её за главную:
— Через пару часов за вами заедет человек по имени Плутарх. Он будет сопровождать вас сегодня до вашего возвращения в резиденцию. На втором этаже особняка направо от главной лестницы найдёте гардеробную. Всё её содержимое в вашем распоряжении. Вам не нужна помощь для разгрузки багажа?
Получив от Свантессона отрицательный ответ, она попросила пожелать всей компании от её имени доброго вечера и покойной ночи, и удалилась вместе с кортежем.
— Идите выбирать наряд, фройляйн Эйнардоттер, мы разгрузим багаж без вас, — советник отпустил переводчицу, после чего повернулся к остолбеневшему от его распоряжений Улофу, — надеюсь, ты понимаешь, что нас сюда послали не только за тем, чтобы спасать задницу Сноу… Нам надо искать контакт с теми, кто хочет его скинуть, и если все, что наша премудрая Труде выведала про птичку, не ложь, то она приведет нас…
— Ее замучают в застенках Капитолия…
— Кого? Труде? Не смеши меня, Улоф. Она такой же посол, как и мы с тобой, — пожал плечами советник.
— Тьфу, Серен, почему Труде? Сойку!
— Пусть это будут ее проблемы… дай мне сюда лучше вон тот ящик.
Комментарий к 1. Улыбка ласковой судьбы
1. Надеюсь, все знают, что имя “Бьорн” значит “медведь”, но если кто не знает…
========== 2. Каждому миру - своя игра… ==========
Плутарх Хэвенсби испытал целую гамму смешанных чувств, получив поручение слегка «пощупать» приезжих. Оно настолько вписывалось в его идущие в неведомую даже для него самого даль планы, что осторожный распорядитель начал накручивать себя, подозревая подвох со стороны кого-то из ищеек Сноу. За их встречей непременно будет организована слежка, и не скомпрометировать себя будет очень непросто, тем более, что ничего определенного о гостях и том, что от них ждать, Плутарх не имел понятия. По дороге он пересмотрел кадры их встречи с Агарией, но ясности они не добавили. Радовало только то, что на раут к Теренции валльхалльцы решили не заваливаться всей компанией, а отправили двух своих «трибутов». Именно так не без злорадства он окрестил секретаря и переводчицу. «Интересно, как бы они выглядели на арене…», — вертелось у него в голове. Насколько мысль была дурацкой, Хэвенсби отлично понимал, и всеми силами старался ее прогнать, чтобы думать о чем-то более насущном, но так и не смог справиться с собой до того момента, как машина затормозила у ворот резиденции.
По всей видимости, новые ее обитатели уже организовали наблюдение и поджидали Плутарха — тому не пришлось пользоваться звонком, ворота раскрылись, лишь только распорядитель вышел из машины. Увидев на пороге Труде и Бьорна, он отметил, что, пожалуй, слегка их недооценил. Ну, конечно, очень слегка, самую-самую малость. Переводчица выбрала себе длинное темно-синее закрытое платье с заметным серебряным отливом, дополненное палантином из прозрачной серебристой же ткани. Излишне было бы сказать о неизменной белой розе, украшавшей прическу. О пристрастии девушки кое-кто в Капитолии уже знал и даже успел послать в посольский особняк целую охапку этих цветов. Впрочем, Труде позаботилась о том, чтобы доставить из дома маленький кустик, с которого она и взяла один из бутонов, не прикоснувшись к подарку. Только в одном, подумалось Хевенсби, гостья явно дала маху, надев какие-то бессмысленные мягкие балетки, никак не вязавшиеся с изысканным платьем. Её спутник, насколько мог понять Плутарх, облачен был только в то, что привёз с собой: короткая кургузая курточка и обтягивающие ноги штаны в крупную оранжево-салатную клетку. На голове шапка с расходящимися в стороны концами, на ногах — ботинки с острыми носами, настолько длинными, что они были привязаны к коленям. Колокольцы на шапке и ботинках издавали бряцание при каждом шаге Бьорна… «Королева и её шут», — обрадовался своей догадливости распорядитель. «Что ж, для начала неплохо…»
Обменявшись с Плутархом дежурными приветствиями, все погрузились в машину, и устроившийся рядом с девушкой на заднем сиденье Хэвенсби решил использовать момент, чтобы задать ей вопрос о ее розе. Знает ли она о том, что значит этот цветок здесь в Панеме, и хочет ли она кому-то что-то им сказать…
— Ваш президент любит белые розы, и я их люблю… — подчеркнуто просто ответила Труде, и поспешила поменять тему, — Тогда и вы мне, может быть, поведаете, что здесь в Панеме значит вот это? — она достала спрятанный на груди кулон и протянула его Плутарху, нарочно скопировав его интонацию, когда произносила «здесь в Панеме». Переводчица вспоминала потрясение Твилл, но распорядитель был далеко не столь простодушен и непосредствен, как учительница из дистрикта, и легко подавил в себе волнение:
— Ничего особенного не означает… А у вас? — перебросил он мяч на сторону Труде.
— Это куккулус, единственная птица на земле, которая умеет называть свое имя… Когда в новом году впервые звучит его голос, владыка Доннар начинает играть своим небесным молотом и крушит зимний лед. Символ весны и доброй надежды, — и она попыталась, как ей показалось, удачно, изобразить улыбку Агарии, потому осталась очень довольна собой.
Плутарх ответил смешком. Улыбка получилась далеко не столь удачной, как мнилось переводчице. «Она ещё не провела и дня в Панеме, а хочет выглядеть знатной дамой… Впрочем, что я от нее хочу? Она же дочка какого-нибудь ихнего Джона Сноу… Уломала папеньку организовать ей каникулы в Капитолии. Теперь напялила балетки и потащилась блистать. Вспоминать сегодняшний вечер будет, пока склероз её не прихватит… Куккулус. Ой-ой… Символ надежды, однако… Надо будет использовать». Претенциозная варварка совсем упала в его глазах, и распорядитель решил попробовать вывести Труде из равновесия, надавив на её тщеславие:
— Вы превосходно освоили наш язык, — похвала была явным преувеличением, хотя с момента встречи с Твилл девушка из Валльхалла и продвинулась далеко вперед. В словесницу она буквально впилась, работала с ней часами, но избавиться от акцента, конечно, не могла.
— Это была моя Авантюра, — с заметным удовлетворением ответствовала Труде.
— Авантюра? — Хевенсби с трудом скрывал радость. «Попалась, кукушечка!» — Авантюра… Что это? — в его удивлённой интонации была, разумеется фальшь, но он надеялся, что варварка уже ничего не заметит и начнет откровенничать…
— Авантюра — одна из двух опор, на которых стоит наш Валльхалл: Авантюра и Обет, как говорили когда-то «квест» и «челлендж», questio и votum, как вы могли бы сказать в Капитолии, если бы только могли… — с гордостью произнесла переводчица. — В самый короткий день года, в Йоль, каждый из нас, кому исполнилось с прошлого Йоля семнадцать лет, выбирает свою Авантюру. Это примерно в возрасте вашей Жатвы, — последние слова были сказаны с явным пренебрежением в адрес обычая, дикость которого Труде посчитала нужным поставить на вид собеседнику.
— Интересно… — процедил Плутарх, — и что выбирают?
— Большинство выбирает что-нибудь типа прыгнуть со скалы в море, подняться без снаряжения на Аконкагуа, пройтись по канату над Игуасу, переплыть озеро Титикака в холодный зимний день, пересечь без воды пустыню Атакама… На подготовку и исполнение Авантюры дается пять лет.
— И что же, никто во время этого не умирает? — наигранно удивился распорядитель.
— Многие умирают… — не оценив его иронии молвила переводчица, — А некоторые бросают вызов, желая смертельной схватки, готовятся к ней, поджидая противника. Наш охранник Ялмар Биргирссон по прозвищу Большой Топор зарубил пятнадцать человек. В тот год было особенно много участников битвы. Потом его назвали Годом Великой Резни.