— Да ты!.. Ты совсем совесть потеряла?
Рин не ответила.
— Открой немедленно!
Тишина была ему ответом.
— Рин, ну пожалуйста, открой.
«Этим карандашом неудобно рисовать», — подумала она, не обращая внимания на возгласы за дверью.
— Когда высадимся в Лейгесе, я куплю тебе жемчужное ожерелье.
Рин только издевательски фыркнула.
— О чем я и говорила! Ты пытаешься купить мою любовь.
— А как тебе такое предложение: по приезде в Лейгес я куплю тебе все твои самые любимые сладости! Все, что только есть в кондитерской.
Это заставило Рин подняться и открыть дверь.
— Но если ты этого не выполнишь, всю дорогу до Левадии я буду спать в отдельной каюте, — предупредила она. Анхельм посмотрел на нее снисходительно.
— Уж это я тебе могу гарантировать.
Рин прищурилась и оглядела его с ног до головы. Одежда Анхельма облепила тело, с мокрых волос капала вода.
— Ладно, заходи, — сказала она и снова уселась за ведение дневника. Герцог надолго скрылся в уборной, а когда вышел, взял из чемодана сухие вещи, переоделся и лег в постель.
— Что ты пишешь? — спросил он, пытаясь заглянуть ей через руку. Рин загородила страницы.
— Дневник.
— О! Ты ведешь дневники? — он оставил свои попытки, уважительно глядя на девушку.
— Ты как будто в первый раз видишь, — буркнула Рин.
— Просто не обращал внимания. Ты пишешь каждый день? Зачем? Должно быть, много уже накопилось.
Рин поняла, что он не отвяжется, вздохнула и объяснила:
— Я ношу с собой примерно два-три месяца записей. Остальные лежат дома в сейфе. Я не всегда их вела, это привычка с тех времен, когда я застряла в госпитале.
— Госпитале? — переспросил Анхельм.
Рин кивнула.
— Мне там нечем было заняться, а лежать без дела долго я не могла. Когда мне развязали руки, я стала писать дневники, записывать все, что думаю, делаю, свои впечатления. А еще это помогало от провалов в памяти.
— Провалов в памяти?
Рин кивнула.
— У меня ведь была травма мозга. После лечения я стала замечать, что со мной что-то не так. Мне что-то говорят или что-то происходит, через пару дней напоминают, а я этого не помню совсем. Это было очень странно, учитывая то, как меня в академии учили запоминать любую информацию. Варданис посоветовал записывать все, что меня беспокоит, я пошла дальше и стала писать дневники. В них половина моей жизни. Напоминания, воспоминания, рисунки, стихи.
— Ты пишешь стихи? — удивился Анхельм.
— Ну, два или три стиха у меня есть. Это так, для себя, любительские почеркушки школьного уровня. Что? О, нет, не надо на меня смотреть таким взглядом. Не покажу. Нет, Анхельм, даже не думай! Ты как собака, которую забыли покормить!
— Я полагал, что похож на кота.
— Ничего подобного, — чуть улыбнулась Рин. — Ты похож на собаку. На альси.
— Это что за порода такая?
— Аирги вывели, — Рин зевнула. — Горные собаки. Длинные лапы, вытянутое тело, густой белый мех. Раньше их использовали как охотничью породу. У нас был такой пес, когда я маленькая была, ты очень на него похож… — Рин вдруг с неудовольствием ощутила, что беседами ни о чем он почти вывел ее из сварливого состояния, и поспешила в него вернуться: — Так! Анхельм, не мешай, я должна все записать.
Анхельм повернулся на бок и завозился, стараясь найти удобное положение. Ноги у него не помещались на кровать, поэтому он либо ложился по диагонали, закидывая их на Рин, либо поджимал. Вскоре он мирно засопел.
День был в разгаре, когда капитан позвал их на обед. За пять дней путешествия морепродукты так надоели Рин, что она сначала хотела отказаться, но передумала, когда Анхельм сказал, что поймали здоровенную акулу. К акульему мясу Рин питала особую страсть: в молодости ей довелось попробовать суп из акульих плавников и с тех пор она никак не могла забыть вкус того блюда. Поэтому пропустить этот обед было непозволительно. Однако ее ожидания не оправдались: было вкусно, но совсем не так, как тогда. Кастедар молча съел свою порцию, тихо поблагодарил капитана и ушел.
Рин стояла перед дверью с тарелками в руках. Фрис не пришел на обед, на ужине его тоже не было, поэтому она решила на некоторое время сменить гнев на милость и принесла ему еду:
— Фрис? Я принесла ужин. Откроешь?
— Заходи. Открыто.
Рин толкнула дверь плечом, прошла в каюту и поставила на стол тарелки. Фрис лежал на кровати, уставившись в окно. Из одежды на нем были лишь белые брюки, рубашка валялась на полу.
— У тебя все хорошо? — осторожно спросила она, подбирая рубашку и вешая ее на спинку кресла.
— Как раз думаю над этим.
— М-м. Ну, если что, заходи.
Рин вышла, но пройдя пару шагов в сторону, вернулась и сказала в приоткрытую дверь.
— Ты съешь, пока горячее. Это акула. Очень вкусно.
— Девчонка…
Она поспешила закрыть дверь.
— Рин?
Она вздрогнула, когда он назвал ее по имени и вернулась.
— Да?
— Иди сюда, — он похлопал рукой рядом с собой, но она не пошла. Фрис поймал ее взгляд и выдохнул:
— Ну пожалуйста. Подойди.
Рин села рядом с ним. Фрис взял ее за руку, притянул к себе и обнял. Она не стала сопротивляться. Произошедшее утром разъедало ее изнутри, сил не было злиться или обижаться.
— Прости меня за это утро, — шепнул он. — Ты ни в чем не виновата, я сам спровоцировал все это. Прости.
Странное чувство пробрало Рин с головы до ног. Объятия Фриса были горячими и родными. От него пахло тем самым запахом, знакомым ей с детства — ледяной водой из горной реки. Его запах — запах из детства, прикосновения его рук — прикосновения родных рук. Почему-то, откуда-то она помнила все это. Откуда? Рин так и продолжала шептать «откуда», перебирать пряди его волос и вдыхать этот пьянящий, до боли родной аромат. Она подняла голову, вгляделась в его волшебные глаза-омуты и увидела звезды. Они мерцали и манили ее, сразу захотелось коснуться лица, притянуть ближе. Среди звезд появилась она сама, только выглядела гораздо моложе. В его глазах Рин — маленькая девочка, не оформившийся подросток с тощей, нескладной фигуркой, яркими изумрудными глазами на худеньком сиреневом лице и встрепанными волосами. В его глазах Рин улыбалась так, как могла улыбаться только та Рин, которая из детства. Та, которая не знала ни печали, ни горестей, ни предательства, ни смерти. И сейчас она отчетливо видела, как та самая она-из-детства смеется и треплет волосы черноволосого мужчины с медовой кожей и раскосыми глазами без белков. Ее смывало накатившей волной счастья от узнавания, Рин показалось, что она тонет, и она моргнула, разрушив иллюзию обретения памяти. Нечеловеческих усилий ей стоило оторваться от Фриса и отстранить его. Кожа под ее ладонью горела, она чувствовала, как быстро и гулко бьется его сердце.
— Что это было? — попыталась улыбнуться она. Вышло криво и жалко.
— Ты. В детстве. Удивлена?
— Не то слово… Я могла так улыбаться?
— Для меня ты всегда так улыбалась, — нежно прошептал он. Рин потрясла головой.
— Я что, была с тобой знакома раньше? Тогда почему я тебя не вспомнила?
— Это мои воспоминания, Рин. Не твои.
— Но почему я не помню? Что со мной сделали? Как они посмели? Ведь моя память — это же моя жизнь!
— Не цепляйся за прошлое, девочка. Это не страшно, что ты не помнишь, ведь я помню за тебя. Моя память хранит все.
Рин отвернулась. Она встала с кровати и прошлась по каюте, пребывая в некотором потрясении. Состояние было весьма и весьма странное: ей хотелось ущипнуть себя, чтобы проверить, не сон ли все это. К тому же, в душе поднималась непонятная, неприятная волна от такого внезапного и довольно грубого вторжения в ее личное душевное пространство.
— Это… все равно неприятно. То, что ты знаешь меня лучше, чем я сама себя, — сказала она наконец.
— Не нужно волноваться. Я знаю все и обо всех. Потому что я дух Воды, — улыбнулся Фрис.
— Я не верю, — пробормотала Рин. — Может быть, поэтому ты казался мне таким знакомым, таким родным… Я никогда не чувствовала тебя как чужого, мне казалось это странным. А теперь, когда у меня есть объяснение, я просто не могу в него поверить…
Она почувствовала, что начинает нести бред и замолчала.
— Ну, теперь, когда мы выяснили кто есть кто, что ты сделаешь? — спросил Фрис осторожно глядя на нее. Подтверждали ли его слова правильность ее догадки? Она действительно знала его раньше? Тогда… Где же он был все это время?
Рин грустно улыбнулась, села обратно на кровать и прижалась к его широкой груди, наслаждаясь звуком биения родного сердца, запахом чистой ледяной воды.
— Наконец-то, — шепнул Фрис, щекоча горячим дыханием ее шею.
[1]Фрису сказали составить список — Фрис составил. См. полную хронологию истории в конце тома.
Глава вторая, в которой все в опасности
Жизнь в портовом районе города Лейгес кипела. Отовсюду слышались разговоры и брань моряков и грузчиков, в закоулках девицы в легкомысленных нарядах предлагали поразвлечься, туда-сюда сновали мальчишки, торгующие кустарными поделками вроде бус из ракушек. У одного здания стояла группа торговцев в зеленых плащах, все они обсуждали последнюю новость: «Златокрылый» привез из Соринтии ткани, парусину, конопляный сырец и пеньку для такелажных работ. Среди толпящихся на пристани людей Рин видела множество одетых в драное тряпье людей с красноватым оттенком кожи, выходцев с севера Маринея. Они обступили корабль, тянули руки к пассажирам и кричали наперебой. Кто-то бросал оскорбления в адрес «зажравшихся богатеев», кто-то волочился за обеспеченными гражданами, прося милостыню или работу. Рин взглядывала на них и тут же отворачивалась: видеть результаты провала своей миссии было невыносимо.
Четыре пары каблуков глухо стучали по узенькой улице, вымощенной брусками из дерева кокосовой пальмы. День был в разгаре, жаркое южное солнце нещадно пекло, словно старалось прижарить всех до золотистой корочки. Рин обмахивалась и рукой, и шляпкой, Анхельм развязал галстук и расстегнул три верхних пуговки на рубашке. Фрис шел расхристанный до пояса, обращая на себя восхищенно-стыдливые женские взгляды и возмущенно-завистливые мужские. А Ладдару, казалось, все равно, какая на улице температура. Он так и оставался в своем черном костюме и сюртуке, застегнутом наглухо.
Вдруг Рин увидела впереди примечательное здание и поспешила вперед, обогнав товарищей. Подойдя ближе, она сложила руки на груди и задумчиво рассмотрела вывеску ресторана «Оленье рагу». Она была готова поклясться, что перед ней была копия того заведения в Лонгвиле: интерьер в тех же коричных цветах, тоже есть рояль и официантки в шапочках с оленьими рожками.
— Да вы шутите, — цокнула она языком, приглядываясь к чучелу оленя у входа.
— В чем дело? — спросил Анхельм, подходя к ней.
— Оленье рагу. Такое же, как в Лонгвиле.
— Ну да. В Зальцири тоже есть такое. И в Девори. И в Гор-ан-Маре. Их много. Целая сеть, и все одинаковые. Это проект одного из совладельцев торговой гильдии Хэмлоу, помнишь, он однажды приезжал ко мне? Мы с ним решили открыть сеть таверн по всей стране, а со временем превратим некоторые из них в высококлассные рестораны. Это очень удобное и прибыльное дело, — объяснил Анхельм. — Честно говоря, поначалу мы всерьез волновались об успехе. Но потом один из управляющих маршрутами из центрального отделения Хэмлоу в Синтаре подбросил нам одну любопытную идею. По его совету мы сделали единое название для всей сети и одинаковую одежду для работников. А слухи о симпатичных официантках в шапочках с рожками оленей сделали свое дело.
— Так вот как ты зарабатываешь деньги. На хорошеньких официантках. А я-то голову ломала.
— Один из способов… — засмеялся Анхельм.
Рин хмыкнула и зашагала дальше.
— Как же здесь жарко! Еще чуть-чуть, — и на мне можно будет яичницу жарить. Когда мы придем? — выдохнул герцог, обмахиваясь.
— Почти на месте. Нам вот туда.
Спустя пять минут они повернули на Третью Портовую линию, где имели удовольствие лицезреть замечательную драку. Два рослых матроса, судя по кривой траектории движений, находившиеся в приличном подпитии, устроили дебош как раз в том месте, куда направлялась Рин.
Анхельм опасливо покосился на девушку и робко предположил, что, может быть, выбрать другое время, другое заведение и другую дорогу, но та лишь фыркнула и посоветовала держаться за ней. Один матрос — обладатель большой лысой головы, похожей на картофелину, — с видимым удовольствием избивал посетителя кондитерской. Его пьяный товарищ — высоченный, похожий на шкаф бородач, — громил витрину стулом. Стекла сыпались дождем во все стороны так же, как и обломки столов и стульев, на дорогу летели пирожные и тортики, а откуда-то из глубины здания слышались громкие визги хозяйки заведения. Рин растолкала толпу зевак и направилась внутрь, уклонившись от пролетевшего прямо перед ее носом стула.
— Мы закрыты! Мы закрыты! — кричала хозяйка, забившись в угол под стойкой и размахивая руками. Это была немолодая уже женщина сухонького и хрупкого телосложения. На ней был белый передничек и сине-серое платье, щедро обляпанное кремом и мукой. Впрочем, мука и крем теперь были везде: на стенах, на остатках мебели, на побитых посетителях, лежавших на полу без сознания. Рин перешагнула через молоденького парнишку, дергающего ногой, и подошла к хозяйке.
— Альберта, а ну-ка вылезай оттуда.
Хозяйка подняла на нее взгляд и неверяще уставилась.
— Ты… Рин?! — выдохнула она, и та тут же приложила палец к губам.
— Что происходит?
— Да вот эти двое! — Альберта всплеснула руками, показывая на матросов. — Пришли из меня деньги выколачивать! Я уже давно говорила Массаму, что не буду ему платить! А этот вымогатель все равно своих громил прислал! Рин, сделай что-нибудь! Ах! А ну пошел прочь, негодяй! Этот торт для дочки губернатора!
Хозяйка вскочила на ноги и запустила первой попавшейся чашкой в голову матросу, который подбирался к огромному торту с вафельными лебедями. Тот даже не обернулся, когда она разбилась вдребезги об его голову. Рин посмотрела на своих спутников. Герцог шокированно оглядывал заведение, Фрис уже развалился на низенькой табуретке, привалившись к стене, а Ладдар нервно поглядывал на часы.
— Стойте тут, — сказала она. — Придется разобраться. Чувствую, тортиков мне сегодня поесть не удастся, — проворчала Рин, засучивая рукава рубашки. Подойдя к бородатому матросу со спины, она похлопала его по плечу. Тот обернулся, мелькнула рука Рин — она ударила его в кадык, а затем коленом в пах. Верзила захрипел, завыл, согнулся пополам и грохнулся наземь. Его товарищ, увидев это, побежал к Рин. Девушка без труда увернулась от его огромных кулаков, ударила в точки на сгибах локтей, и точно так же, как и бородача — по кадыку и в пах.
— Значит так, ребятки. Дернетесь — оторву бошки к хренам собачьим, — сказала она, надавливая пальцами на болевые точки на их шеях. — Сейчас вы попросите у этой милейшей женщины прощения и вылижете здесь все, включая стены и посетителей. Ясненько?
Рин отпустила лысого, и он тут же прорычал:
— Ух, погоди, вот встану…
Фраза так и осталась недосказанной, потому что к его горлу прижалось лезвие кинжала.
— И что тогда? — с нежностью разъяренной кобры прошипела Рин ему на ухо. — Дернешься — мой кинжал приятно охладит твою горячую кровь. Попытаешься драться — я изобрету новый цвет. Назову его «мозги в шоколаде». А труп скормлю акулам. И никто не вспомнит, что был такой замечательный лысенький паренек, который любил бить беззащитных и громить лавочки законопослушных пожилых леди. Я голодная. А когда я голодная, я очень злая. И неизвестно, что мне взбредет в голову.
Лезвие пропутешествовало от его горла по спине и уперлось в бок.
— Вставай, позорище. Шагом марш вылизывать стенки.
Она пинками подняла на ноги обоих матросов и уселась на стол, сложив руки на груди. Хозяйка кондитерской незамедлительно вручила матросам ведро с водой и тряпки и стала командовать. Анхельм осторожно подошел к Рин и тихонько спросил ее:
— Милая, какого демона тут происходит? Ты уверена, что у нас есть время заниматься этой ерундой? До сих пор я потакал твоим желаниям, но сейчас я начинаю терять терпение.