Но он все равно проснулся, о чем свидетельствовала изменившаяся тональность хрипа, заменявшего ему дыхание. И резко усилившийся запах. Хотя это, скорее, чисто психологические выкрутасы, не может от живого человека так пахнуть. Впрочем, это уже не имело значения.
Аликс вскочила на подоконник.
— Эриданец… Эриданец, постой…
Хрип почти не изменился. Да и звучало это совсем не так, поскольку согласные он не выговаривал почти что все, она скорее догадалась, чем услышала, но вот обертона…
Радость. Облегчение. Болезненная надежда. И все это — в тугом клубке с мстительной яростью и наконец-то подвернувшейся возможностью свершить возмездие.
Опасность! Опасность! Опасность!..
Она села на подоконнике. Опустила длинные ноги в палату.
Это становилось интересным.
— Эриданец… Это судьба… У меня есть товар… Высшей пробы…
Радость. Злоба. Удовлетворение.
Опасность!
Докторская степень, несколько неудачных экспериментов на грани законного. Изгнание. Ого! Здесь, на Талерлане, исчезающе малое количество медицинских экспериментов имеют честь стыдливо именоваться не совсем законными, да и тогда суды смотрят сквозь пальцы.
— Эриданец… Ты покупаешь информацию?
Вот оно что.
Ты ведь, дядя, по трупам шел, как по бульвару. Пожалуй, даже не военные, что-то из секретных правительственных… Вот откуда этот запах, действительно — чистой воды психосоматика, подсознание сработало. И товар у тебя наверняка такой, что потом вовек не отмоешься.
— Не глядя — нет. Да и от цены зависит.
— Понимаю… Информация о дилонгерах… Живых, вполне здоровых… И, главное — активно практикующих… Цена — новое тело… Не все, конечно… Кожа, кости, лицо… зубы… пальцы… пальцы — очень важно… И — услуги хирурга-реаниматора… Стоит этого такая информация?
Он не врал.
Опасность!
Он действительно знал. А, значит, вполне могли знать и другие…
Аликс закрыла раму. Это становилось не просто интересным — интересным смертельно.
— А поточнее?
— Целая планета дилонгеров… Как тебе такое, а, эриданец?.. Их там несколько сотен тысяч… никто не считал… Стоит целая планета дилонгеров одного нового тела, эриданец?
Ей захотелось рассмеяться. Дело из разряда смертельно опасных перешло в разряд просто любопытных, не более. Но менее интересным от этого не стало. То, что знает он и кто-либо там еще, не имеет ни малейшего отношения к Эридани. Да и глупо было даже на секунду предположить, нет ведь никаких предпосылок. Еще одна планетка собратьев по странному гену, позволяющему некоторым из своих носителей влиять на реальность при помощи голоса. Пожалуй, интересно. Но не более.
Странно вот только, что не исчезает ощущение опасности…
— Да, такое, пожалуй, стоит нового тела.
====== Любое исключение рано или поздно становится правилом ======
Джуст.
Космопорт Владимирско-Центрального
Лайен
Будем исходить из того, что реального времени у нее тогда было очень мало. А финансового — и того меньше. Стало быть — хирургия и пластформация отпадает. Что остается?
Волосы.
Это — в первую очередь. И обязательно. Нет, она, конечно, не тянет на уроженку Ирланда, но достаточно рыжая, чтобы отсвечивать в любой толпе стоп-сигналом на полгалактики. И еще этот красноватый отлив…
Итак — волосы. Два крайних варианта по цвету и два промежуточных… Ладно — один промежуточный, ближе к темному. Теперь — фактура. Мелкая кучеряшка, крупная, прямые. Это уже девять вариантов. Длина дает еще три — итого двадцать семь. Теперь форма… Наиболее меняющих лицо немного — всего пять-шесть. Драконье гнездо, прямой пробор, каре, пиня, беби и вуди. Ладно…
Теперь — глаза.
Свои у нее светлые, паскудство какое! Даже линз не надо — в каждом аптечном автомате полно подкрасок на любой вкус. Если она стала брюнеткой — то и глаза наверняка затемнит, чтобы внимания не привлекать. Будет ли делать это для блондинки? Хм-м… А пес ее знает! Значит — удвоим. Так надежнее.
Кожа… Снять загар — пара пустяков. Или — усилить. Изменить цвет. Четыре основных оттенка — как минимум. А ведь есть еще и экзоты.
Это — уже более двух тысяч вариантов.
Пол… Да запросто! Значит — еще удваиваем.
Рост… Ну, тут посложнее. Плюс-минус сантиметров пять, ну — десять, не больше.
Вес… Тут простор неограничен. При желании она может выдать себя даже за беременную тройней хиятанку. Если, конечно, сможет таскать на себе лишние двести-триста фунтов.
Стоп. А это идея. Не насчет хиятанки — насчет беременных вообще. Мы почему-то полагаем, что свое состояние она будет скрывать. А если нет? Если наоборот — постарается усилить и сыграть? Их же стараются проверять как можно реже после того скандала с мутациями на Тайжере… Идея удобная, вполне могла сработать.
Лайен отложил интдок. С верхней иконки на него смотрел ушастенький негритенок, мало похожий на расположенную ниже холодноглазую Бругнильду, мечту любого викинга. И еще меньше — на взятую за основу галлографию Стась.
Но существуют люди — наверняка существуют! — на которых эти виртуальные личности окажутся похожими как две капли воды. Закон подлости в действии. Как раньше вообще умудрялись кого-то найти без повсеместного генсканинга?!
Лайен вздохнул, сунул интбок в сумку.
—…идет на посадку. Просьба к пассажирам занять свои места и пристегнуть ремни.
В смотровом иллюминаторе возник краешек посадочного круга. Маленький шестиместный ботик завалился на крыло и мягко спланировал на светящийся пятачок, мимо шпиля направляющей антенны. Теперь посадочное поле было видно почти целиком — пара грузовиков, несколько мелких яхточек-внутрисистемок, огромный круизер линкорного типа — явно какой-то экстравагантный денежный мешок развлекаться изволит! — и рейсовый «Пангалакстис».
Надо же, даже в такую дыру они проложили регулярную трассу.
Джуст
Космопорт Владимирско-Центрального
Стась.
Маленький юркий ботик завалился на крыло и мягко спланировал на светящийся пятачок посадочной площадки мимо острого шпиля направляющей антенны.
Ботик, впрочем, был не таким уж и маленьким — шестиместка как минимум, плюс дополнительная масса крыльев для маневрирования в атмосфере. Плюс багажное отделение. Плюс дополнительные баки для горючего. Он мало походил на юркие одноместные кабинки внешней защиты, на которых работало большинство честиток, а уж асы — все поголовно.
Но он тоже был класса «Единорог»…
Стась следила, как он шел на посадку — такой маленький на фоне огромной двадцатипалубной яхты-круизера. Уверенный, шустрый. Фыркнула — слишком длинный вираж, явное рысканье, перерасход горючего и к тому же промах метра на три от центра площадки. К аскам такую пилотессу не подпустили бы и на парсек, несмотря на всю ее двухсот процентную честитность.
— Трехминутная готовность. Просьба к пассажирам пристегнуть ремни и воздержаться от приема наркотиков и алкоголя на время взлета.
Стась оторвалась от иллюминатора, шевельнула ноющими ногами, поморщилась — Бэт заставлял ее носить специальную обувь с продольной планкой на подошве — типа высоких коньков. Для постоянного тренинга голеностопа. Сидящая напротив Железнозубка заметила ее гримасу, ухмыльнулась, довольная.
Отношения с командой у Стась не сложились. Не то чтобы ее это особо задевало — просто было немного грустно. И как-то не совсем понятно — чего, в сущности, им от нее надо?
Отборочные игры они прошли все, но только Стась выбилась в транслируемый на весь сектор персональный марафон предфиналья, в котором против тебя может оказаться по жребию или выйти осознанно любой претендент на финал и ограничений по времени не существует, фиксируется лишь чистая победа. И, хотя приглашение на чемпионат Деринга распространялось на всю команду целиком — все они отлично понимали, кому этим приглашением обязаны. Но только если парня такое положение вполне устраивало — его устраивало все, что не отрывало от сна, еды, тренировок и собственно драк, — то обе девицы просто бесились. К тому же они, похоже, еще и то ли ревновали, то ли искренне полагали, что она обижает Бэта — положение братишки имеет свои сложности, особенно если твой хозяин постоянно умудряется где-то наставить себе синяков.
Стась закрыла глаза, притворяясь, что спит.
А стюардик-то смотрел просто-таки с восхищением. И место дал у окошка, и суетился всячески. Хотел даже автограф попросить, но так почему-то и не решился. Популярность Реддрака растет, в этом нет сомнений. Вон даже пилот со штурманом перед стартом прогулялись по проходу, словно бы невзначай.
Мелочь, а приятно.
Забавно, но процентов на семьдесят эта популярность обязана отсутствию в ее послужном списке трупов. В этом Бэт тоже оказался прав. Слишком уж необычно для хитчера, особенно — для начинающего, они же каждым собственноручно приконченным гордятся, словно какой-нибудь древний лорд — редкостным охотничьим трофеем. А тут — по нулям. При, заметьте, весьма неплохих результатах. Бэт — мальчик умный, сразу сообразил. А некоторые идиотки тупые еще и кубиком перед его носом самодовольно размахивали.
Клиника…
— …Помотай его на длинной, но будь осторожна…
Свет.
Свисток.
Пружинящий мат под ногами. Темный силуэт, ускользающе быстрый, подвижный, словно ртуть, словно стремительно тающие шарики воды на раскаленной сковородке. Его никак не поймать взглядом, не зафиксировать, не разглядеть, словно руками ловишь юркую скользкую рыбу, и остается лишь след на краю зрения, легкое касание, тень, а пальцы хватают лишь воду…
Стойка-тени-за-левым-плечом…
Будь осторожна!
Это тебе не тень-за-спиной.
И даже не Тень-лицом-к-лицу.
Будь осторож…
Поначалу удар показался несильным.
Быстрым — да. Но не сильным. Просто — слишком быстрым. Она не успела поставить блок. Да что там блок — она это движение даже заметить-то толком не успела! Так, вихрь вспененного воздуха, ветер, стремительная тень…
Но кольнуло под грудь. И онемели ребра. И тряхнуло так, что лязгнули зубы. И пережало дыхание.
Такое бывает, когда пропустишь удар пяткой в солнечное сплетение. Но он-то ударил выше.
Рукой…
Недоумевая, Стась машинально взглянула туда, куда он ударил.
И увидела осколки ребер, острые и белые, прорвавшие намокшую красным желтую майку.
Его удар смял защитную бронежилетку, словно та была из картона, и вдавил ее смятый кусок глубоко в грудную клетку, ломая ребра, в капусту шинкуя легкие и выдавливая их, словно фарш сквозь дырочки в мясорубке. Забавно, но майка при этом осталась целой, только в трех местах ее проткнули обломки ребер.
Боли не было.
И страха пока еще тоже. Наверное, это и называют шоком. Когда ни страха, ни боли, и только дурацкий вопрос: «Как же так?»
Стась попыталась вздохнуть. И вот тут пришла боль. Навалилась душной волной, когда зашевелились обломки ребер в хлюпающем пузырящемся месиве, а острая грань осколка бронежилетки, повернувшись, воткнулась прямо в дергающееся сердце…
Стась вздрогнула, застонала.
И проснулась.
Боль сразу уменьшилась от запредельной до терпимой, не слишком сильной.
Это был кубик.
Всего лишь кубик — во время сна она неудобно прижала его локтем, и он уперся острой гранью в ребра.
Вот и все.
Система Маленькой-Хайгона
Медицинская база № 28
Марк Енсен
У Марка Червиолли-Енсена (да-да, именно так, поскольку мамочка его действительно была той самою Червиолли, прославившейся на полгалактики не только неподражаемыми ногами, но и не менее неподражаемым упрямством, а папочка происходил прямиком из потомственных Енсенов, ни один из многочисленных предков которых не мог бы похвастаться чем-либо хоть мало-мальски примечательным, кроме того же самого неподражаемого… догадались? Да-да, именно. И, поскольку в дружно упершейся рогами чете слово «компромисс» считалось грубейшей непристойностью и употребление его влекло за собой немедленное промывание рта с хозяйственным мылом, пришлось их единственному чаду терпеливо носить обе фамилии разом, но это так, к слову) была своя теория, объясняющая, почему дежурство на двадцать восьмой базе поручили именно ему.
Теория эта касалась присутствия во Вселенной некоей высшей справедливости.
За свои тридцать четыре года он успел побывать в гостеприимных лонах шестнадцати религий и десяти более мелких культов, в каждой пройдя путь от отчаянья, надежды, обретения веры, восторга, преклонения через последующие сомнения, метания, разочарования, к новому отчаянью.
Полтора года назад у него как раз случился острый приступ воинствующего атеизма, и в туалете студенческого общежития (а надо отметить особо, что все свои религиозные искания Марк вполне успешно сочетал сперва с учебой, а потом и с аспирантурой) был торжественно предан сожжению весь накопившийся к тому времени «мистический хлам», хранимый до этого, кстати сказать, в течение двадцати лет весьма бережно, несмотря на постоянно менявшиеся убеждения.
Атеизм казался чем-то настолько новым, что возникла даже было надежда, что это — насовсем.
Надежда рухнула где-то в середине прошлого года, а три месяца назад он испытал жесточайшее разочарование и даже попытался покончить с собой, но как-то робко и неумело, поскольку раньше никогда ничем подобным не занимался. Впрочем, может быть, именно поэтому сия попытка чуть было не увенчалась успехом — помешало короткое замыкание, происшедшее в электросети как раз в тот момент, когда обмотанный оголенными проводами с ног до головы Марк собирался с мужеством над вскрытой электрической розеткой.
Так что теперь, живой и вполне здоровый, Марк Червиолли-Енсен был вполне доступен новым мистическим озарениям, буде таковые появятся. Да вот беда — появляться на двадцать восьмой станции не спешил никто. Ни клиенты, ни строгие инспектора санэпида или раднадзора, ни тем более озарения.
Может быть, все дело было в том, что Марку никак не удавалось впасть в нужную степень отчаянья — ну не получалось у него, и все тут! Как прикажете впадать в отчаянье, если рядом нет никого — ну абсолютно никого! — кто бы мог тебя в это отчаянье привести?!
В отчаянье Марка Червиолли-Енсена не могли привести ни бездонная мгла за иллюминаторами, ни паршиво работающая связь, ни однообразный рацион, ни даже отсутствие элементарных удобств, из-за чего постель приходилось убирать самому, самому же загружать в тамбур посуду для вакуумной чистки и самому же постоянно программировать допотопного робота-уборщика.
В отчаянье Марка обычно приводили люди.
А вот людей-то как раз на двадцать восьмой станции не было…
Ну, разумеется, кроме самого Марка Червиолли-Енсена.
Так что вот уже шестую неделю Марк пребывал в странном и непривычном состоянии, которое буддисты вполне обоснованно могли бы назвать нирваной, а христиане — райским блаженством, правда, с несколько меньшим на то основанием.
Ему было хорошо и спокойно. Он ничего не хотел и ничего не боялся. Даже непривычное умиротворение больше не пугало его. Он просто жил, радуясь каждому новому дню.
И в этом вот состоянии тихой радости начал потихоньку склоняться к чему-то типа космического язычества, приняв за аксиому существование во вселенной некоей высшей силы, может быть даже и не совсем разумной, но свято блюдущей принцип справедливости. Который и был осуществлен при назначении на двадцать восьмую станцию именно его, Марка Червиолли-Енсена.
Когда-то давно его единокровный брат Вайминг сказал, что это только умирать хорошо в компании. А будь на то его воля — ушел бы он в одиночное плавание куда-нибудь подальше от нашей чересчур густо населенной Галактики.
Марк тогда с ним не согласился, поскольку как раз исповедовал учение пресветлого Яцзыня, утверждавшего, что все беды идут именно от человеческой разобщенности. А вот ежели удалось бы слиться всем особям рода людского в единовременном вселенском оргазме — вот тогда и только тогда бы и наступило царство Божие на всех землях, сразу и навсегда.
Позже, глубоко разочаровавшись в Пресветлом и пройдя курс лечения от какой-то венерической фигни, Марк вспомнил тот разговор и подумал, что Уве прав. Сумей они выиграть в лотерею или получить шальное наследство (о «заработать» речи не идет, такого количества не заработаешь и за десять лет, а работать дольше — это же просто смешно!), они бы, возможно, действительно купили два одноместных корабля — именно два и именно одноместных! — и подались куда глаза глядят.