– По-видимому, – объяснил мужчина, – имеется нехватка женщин для запланированной пьесы.
Сенлин не совсем понял, что к чему, но решил притвориться, будто понял; ни к чему демонстрировать свое невежество.
Новый знакомец Сенлина был одет в строгий костюм-тройку темно-синего цвета. Тонкие усики – хорошо ухожены и навощены. Окажись он на улицах Исо, его бы признали записным модником. Он представился как мистер Эдсел Пининг. Сенлин принял его за мелкого аристократа.
Пининг спросил, первый ли это визит Сенлина в Салон. Попытавшись ответить, Сенлин сглотнул невпопад, и слова прозвучали тихо и невнятно. Он всегда делался особенно неловким в светском обществе. Умение аристократов беззаботно общаться лишь выбивало Сенлина из колеи: их уверенность в себе подрывала его собственную.
– Я спрашиваю только потому, что вы выглядите слишком невозмутимым, – добродушно сказал Пининг. – Как будто вас ничто не тревожит. И тут я, такой взволнованный, что хочется бегать по стенам. – Он наклонился вперед, сцепив руки за спиной.
– Я думал, новички нервничают сильнее, чем ветераны, – сказал Сенлин, вновь обретая дар речи.
– Нисколько. Вы понятия не имеете, что вас ожидает. Для вас это просто слово: Салон. Параграф в путеводителе. Точка на карте. Но стоит один раз посетить Салон, и всю оставшуюся жизнь будете планировать возвращение. – Пининг провел рукой по смазанным маслом темным волосам на виске. Сенлин предположил, что они с Пинингом примерно одного возраста, хотя их зрелость и выражалась по-разному. – Взгляните на меня. Я витаю в облаках! Мне такое не свойственно. Дома я неучтивый, угрюмый инвалид. Я бухгалтер. У меня на пальцах мозоли от костяшек на счетах и пера. Нет, вы не представляете себе, как Салон вас преображает или позволяет преобразиться самим. Это мой четвертый визит.
Разговор, сердечный и беззаботный, сбил Сенлина с толку. Он противоречил всему, что произошло раньше: бедолагам у стены Бюро находок, крушению корабля, предательству Адама и зловещим предупреждениям Финна Голла про аппетиты башни и легкость, с которой та поглощала женщин. У него все еще болел живот от недавнего подлого удара. Но вот он здесь, ведет светскую беседу с денди.
– Разве это не надоедает?
– Обещаю, мистер Сенлин, это никогда не надоест. Сюжеты переписываются каждый месяц, комнаты заново обставляются, и игроки, конечно, меняются местами. Я мог бы посетить Салон сто раз и никогда не насытиться. Нужно лишь немного воображения. Острый ум, конечно, не помешает, но даже фермер сможет здесь развлечься. Жаль только, что представления такие короткие – как правило, неделя. Потом спектакль заканчивается, и мы должны снова стать собой. – Казалось, он сейчас расплачется.
Сенлин не совсем понял, о чем говорит Пининг. «Популярный путеводитель» отзывался о втором уровне башни, Салоне, как о театральном районе, который за много лет произвел на свет массу прекрасных действующих трупп. Они с Марией планировали посмотреть представление перед тем, как отправиться на отдых в Купальни с их доступными номерами и многочисленными минеральными источниками. «Путеводитель» содержал кое-какие предложения по анализу пьес и указания по зрительскому этикету, но в нем не было ничего относительно расписаний или конкретных деталей, потому что все это очень быстро устаревало. Уже не в первый раз после прибытия в башню Сенлин почувствовал себя неподготовленным. И все же, вспомнив совет Голла: «Сливаться с окружением и вести поиски, не вызывая подозрений», он решил приложить все усилия к тому, чтобы сохранить внешнюю невозмутимость.
Впрочем, он не мог представить себе пьесу, даже самую масштабную эпопею, которая шла бы неделю. Несомненно, это преувеличение.
Очередь медленно продвигалась. Пининг без умолку болтал, выдавая весь репертуар юмористических наблюдений и бесцветной философии, а Сенлин, обрадованный тем, что собеседнику для поддержания светского разговора помощи не требовалось, лишь время от времени улыбался и поддакивал. Вскоре устремленная вверх спираль превратилась в площадку у занавешенного арочного входа, за которым обнаружилась комната, напомнившая Сенлину театральный вестибюль. Перед ними были четыре кассы, украшенные богатой резьбой, а за каждой стоял сверкающий турникет. В кассах, которые размерами немного превосходили гробы, сидели мужчины в белых ливреях и пепельно-серых жилетах. Их лица – восково-бледные, как у трупов, – лишь усиливали сравнение.
За одетыми в форму людьми располагались четыре двери: первую отмечала латунная буква «К», вторую – «Ш», третью – «Э», а последнюю – «И».
– Это капельдинеры Салона. Они скажут, какую роль вы будете играть, и объяснят правила поведения на сцене. Обратите внимание на правила, мистер Сенлин. Эти вещи утомительны, но у каждой шестеренки есть свое предназначение, верно? – сказал Пининг без малейшего намека на серьезность.
Он поправил концы воротника, и тут капельдинер вызвал его вперед. Пининг рассмеялся – сердечно, но беспричинно. Таков был его способ смазывать шестерни, впрочем без особого эффекта. Капельдинер остался мрачен, как судебный пристав. Несмотря на весь энтузиазм, с которым Пининг говорил о прелестях Салона, во всей этой сцене было маловато гостеприимства.
Сенлину махнул другой капельдинер, у которого была яйцеобразная голова с морщинами, начинающимися от лысой макушки, окруженной ухоженным «бордюром» белых волос.
Капельдинер вручил ему карманного размера печатный буклет. Книжка напомнила Сенлину буквари его учеников: потрепанная, с грубым переплетом и неровным передним краем.
– Вы будете играть дворецкого, сэр, – объявил капельдинер, и морщины на его лице не дрогнули.
На обложке сенлиновского буклета красовался штамп с именем персонажа: «Исаак».
– Я ничего не понимаю. Я не актер. Я бы хотел присесть, может быть, где-то сзади… – начал Сенлин.
Взгляд капельдинера был настолько пустым, что Сенлин не понимал, выражает ли длинная пауза неверие или отвращение. Мужчина выглядел невыразительным, как дверной молоток. Сенлин шумно сглотнул.
– Вы и актер, и зритель, сэр, – сказал капельдинер. – Вы можете присесть, если хотите. Правила Салона перечислены на обороте программы; я предлагаю вам ознакомиться с ними. Самое важное, сэр, чтобы вы проходили только через двери, помеченные буквой «И». «И» – от Исаак. Вход в дверь другого персонажа приведет к удалению из Салона.
– А нельзя меня удалить прямо сейчас? Я спешу в Купальни. – Он не собирался посещать театр, каким бы оригинальным и современным тот ни был, пока Мария неизвестно где. Должен ведь существовать коридор для туристов, которые идут дальше…
– Никого не удаляют на верхние этажи, сэр, только в Цоколь. Если вы хотели обойти наши развлечения, вы должны были взять билет на корабль, – сухо сказал капельдинер. – Во-вторых, мы просим вас разжечь огонь в каждой комнате, куда вы войдете. Топливо предоставлено, и я могу заверить вас, что всем персонажам положено заботиться о каминах, а не только тем, кто играет роль дворецкого. Отказ поддерживать огонь в очагах приведет к удалению.
Билетер попросил двенадцать шекелей, которых хватило бы, чтобы заплатить за гостиничный номер на три ночи. Сенлин был удивлен и недоволен суммой, но не увидел иного выбора. Он недавно узнал, к чему приводит торг из-за вступительного взноса. Он мог вернуться в Цоколь – или заплатить и пойти дальше.
Для оплаты пришлось снять ботинок. Он бы смутился сильнее, если бы не заметил краем глаза, как новый знакомый, Пининг, снимает тщательно отполированную туфлю по той же причине. Похоже, Сенлин не первый, кто ходит по собственным сбережениям. Открытие заставило его почувствовать себя менее умным.
Сенлин прошел через отполированный турникет, но прежде, чем он открыл дверь, украшенную латунной «И», Пининг коснулся его руки и сказал:
– Через неделю вас вытащат из приключения, и это будет похоже на будильник, прерывающий прекрасный сон!
Глава восьмая
Не позволяйте, чтобы строго определенный маршрут мешал неожиданным приключениям.
Невзирая на загадочные объяснения капельдинера и энтузиазм Пининга, Сенлин по-прежнему ожидал увидеть ряды кресел, обтянутых бархатом, сцену, просцениум и занавес, – короче говоря, он ожидал увидеть театр.
Вместо этого он очутился на пороге вымощенного белой плиткой коридора, напоминающего раздевалку пансиона, в котором он учился много лет назад. Вдоль стены располагались кедровые скамьи и кабинки. Десятки одетых в белое прислужников со скучными лицами сновали туда-сюда, толкая вешалки с костюмами, таская стопки полотенец, волоча корзины, полные отполированных туфель. В отличие от капельдинера, которому он только что заплатил, по нарядам этих людей было видно, что они обычные трудяги. Воздух был тяжелым от пара и агрессивных ароматов одеколона, мыла и лосьона для волос. Он понял, где оказался: за кулисами! Но где же сцена? И кто на ней?
Сенлином занялся прислужник, который принес аккуратно сложенное белое полотенце с квадратиком розового мыла сверху. У прислужника были прилизанные волосы цвета камня и худые щеки, розовые от тщательного бритья; он выглядел претенциозным, как торговец рыбой. Сенлин слегка встревожился, обнаружив, что этот человек вооружен. На поясе у него висел однозарядный пистолет. Вновь окинув взглядом других прислужников в помещении, Сенлин увидел, что большинство вооружены. Непривыкший к свободному ношению пистолетов – даже констебль Исо не всегда носил свой, – Сенлин решил: это знак, что он вступил в более законопослушную часть башни.
Сенлин сердечно улыбнулся нелюбезному прислужнику. Тот в ответ не столько повел, сколько потащил его к незанятой душевой кабинке.
Невзирая на тревогу, Сенлин насладился горячей водой и грубым мылом с ароматом сандалового дерева. Похоже, это была первая настоящая роскошь, предложенная башней. Он бы постоял еще немного под источающими пар струями, не вмешайся сердитый прислужник.
Он измерил завернутого в полотенце Сенлина портновской лентой, потом ушел и вскоре вернулся со сменой одежды: фраком дворецкого и накрахмаленной манишкой. И то и другое подошло, но не польстило долговязому Сенлину. Дворецкий из него получился неубедительный. Красный галстук-бабочка на нем смотрелся так абсурдно, что Сенлин его сразу снял. Но прислужник быстренько подобрал выброшенный галстук и без нежностей вернул на шею Сенлина.
– Вы не можете менять костюм, сэр, – сказал человек с волосами цвета стали. – Взгляните на правила в программе.
Постепенно до Сенлина дошло, что ему пытались объяснить: он был и актером, и зрителем. Это не театр. Это шарада. Детская игра в «верю – не верю». Конечно, здесь нет настоящей публики. Кому захочется на такое смотреть?
Служитель велел Сенлину упаковать одежду и ценные вещи в портфель, что он и сделал с опаской. Ему претила идея расстаться с деньгами, билетами на поезд и путеводителем, но, похоже, выбора не было. Тот факт, что здесь все было устроено так по-деловому и так много внимания уделялось безопасности, давал некоторую надежду. Кроме того, выяснилось, что он не единственный, кто держит деньги в ботинке, – и насколько же это безопасно?
Затем его портфель заперли в тяжелом шкафу на колесиках, вместе с личными вещами других мужчин – все они, похоже, гораздо спокойнее расстались с имуществом. А почему нет? Никто в театре не волнуется, что пальто украдут из гардеробной. Эти люди пришли скрыться от действительности, играть, действовать! Они шутили, смеялись и вели себя как школьники, хотя большинство уже седовласы или вовсе лысые. Молодые мужчины тоже встречались, но были, как правило, толстоватыми, слегка неуклюжими или непривлекательными. Похоже, билетеры назначали на роль дворецкого мужчин, чьей наружности чего-то не хватало. Сенлин с горечью подумал, что ему среди них самое место.
Пока сопровождающий одевал и причесывал Сенлина, он прочитал программу. Программа описывала в общих чертах сюжет, который им предстояло приукрасить собой. Действие пьесы разворачивалось в особняке, поэтому сцена охватывала множество комнат, включая столовую, кабинет, кухню и еще дюжину домашних помещений. Героев было четверо: богатые муж и жена, поименованные Керрик и Элис Мейфэр, молодой подручный в делах по имени Оскар Шоу и Исаак, дворецкий – его роль в этом фарсе.
Игроки должны были вести импровизированный диалог на основе предоставленного сюжета. История оказалась достаточно банальной. Муж, мистер Мейфэр, поглощен деловыми вопросами. Он думает о молодом партнере, мистере Шоу, как о сыне, которого у него никогда не было, и много времени тратит на его подготовку к деловому миру. Между тем миссис Шоу, чувствуя, что муж ею пренебрегает, начинает флиртовать с мистером Шоу. Мистеру Шоу приходится выбирать между деловым будущим и чувствами, которые у него зарождаются к миссис Мейфэр – привлекательной, пускай и не без изъянов, женщине с переменчивым настроением.
Сенлин испугался, обнаружив, что дворецкому Исааку в конечном итоге придется решать, поддерживать ли сумасбродную хозяйку в ее неразумном поведении или раскрыть потенциальную измену своему работодателю, мистеру Мейфэру. Жуть кошмарная. Сюжет представлял собой именно ту разновидность тухлой мелодрамы, от чтения которой он отговаривал учеников. Подтекст был очевиден: любовь, чистая и вечная, побеждала все. Сенлин не верил в такую любовь: внезапную, эгоистичную и ненасытную. Любовь, какой ее часто изображали поэты, была лишь лысой похотью в пышном парике. Он верил, что у истинной любви больше общего с ученостью: она глубока, тонка и никогда не всеобъемлюща.
Капельдинер схватил утопающего в сомнениях Сенлина за плечо мозолистой рукой и повел через дальний конец раздевалки в зал с ковром на полу. Коридор перед ним мог бы быть коридором роскошного отеля. Выкрашенные в белый цвет двери размещались по обе стороны на равном расстоянии друг от друга, хотя в отличие от любого отеля, который он когда-либо посещал, в этом коридоре не было углов. Он тянулся и тянулся до тех пор, пока, постепенно изгибаясь, не исчезал с глаз долой. Коридор заполнили сотни мужчин разного облика, но каждый был одет в такой же черный фрак и накрахмаленную манишку, как Сенлин. Вездесущий красный галстук-бабочка, от которого зудела шея, делал владельца менее заметным в толпе, но зато более абсурдным.
Словно он шагнул между двумя зеркалами и теперь наблюдал, как удваивается снова и снова, превращаясь в тусклую бесконечность. От увиденного закружилась голова.
Грубый сопровождающий вручил ему ключ и сказал:
– Найдите незапертую дверь в коридоре. Если она не заперта, пьесе внутри все еще нужен кто-то на роль Исаака, дворецкого. Другие игроки, возможно, уже начали пьесу. Закройте за собой дверь. Ваш ключ откроет все межкомнатные двери, которые не отмечены, и дверь, через которую вы войдете. Если вы выходите в коридор, то не можете повторно войти в пьесу. Если вы выйдете через дверь другого персонажа, будете удалены из Салона. У вас есть вопросы?
Немного ошеломленный, но понимающий, что не в его положении задавать вопросы куратору – который, впрочем, все равно не в настроении отвечать, – Сенлин покачал головой.
– Наслаждайтесь вашим представлением.
«Пройди через Салон. Доберись до Купален. Она будет там», – снова сказал себе Сенлин.
Его охватили знакомые ощущения – комок в горле, пульсация в кончиках пальцев, сужение поля зрения, – предвещающие приступ паники. В тесном коридоре было слишком много народу. Ему надо вырваться. Он принялся прорываться через толпу дворецких, которые бродили туда-сюда и болтали, не очень-то спеша отыскать незапертую дверь. Это ведь, в конце концов, их приключение в отпуске! Они экспериментировали с театральными акцентами и сценическими жестами; они хвастали, какую сторону поддержат, как только начнется спектакль. «Любовь должна победить!» «Нет, брак – это святое!»
Ему захотелось кричать.
Мысль о том, чтобы вломиться в некую странную комнату, нервировала его, но не так сильно, как полный коридор дворецких. Он случайно попробовал дверь и обнаружил, что она заперта. Дернул другую – и тут неудача. Со следующей тоже не вышло. Ладони вспотели, и дверные ручки скользили под рукой. Его душевные страдания росли с каждой неудачей. На миг он словно отделился от собственного тела и увидел со стороны, как обезумевший тощий дурень дергает одну дверную ручку за другой.