Со временем Гек стали третьей стороной, подписавшей соглашение, а совсем недавно к нему присоединилась еще одна раса — Рррррр. Теперь же появилась третья нечеловеческая раса, желающая подписать договор, и Пресгер созвали конклав, чтобы рассмотреть и решить этот вопрос. Наверняка во всех отдаленных уголках космоса, населенных людьми, имелось по этому поводу собственное мнение, им хотелось знать детали, чтобы понять, как решения конклава скажутся на их будущем. И только Ингрей относилась к этому абсолютно безразлично.
— Я не могу ждать два дня, — сказала она.
Капитан Уйсин ничего не ответил, не стал повторять очевидное — ожидание неизбежно, и он не контролирует ситуацию. Руку с крышки контейнера он тоже не убрал. Мудрое решение, потому что Ингрей не знала, как отключить приспособление.
— Я просто не могу.
— Почему? — серьезно спросил он.
С чего ему проникаться ее личными проблемами? Ингрей закрыла глаза. Только не плакать! Открыла, вздохнула и сказала:
— Сегодня утром я потратила все, что у меня было.
— На мели, значит. — Капитан Уйсин бросил быстрый взгляд на ее сумку, пиджак и сандалии, лежавшие на контейнере.
— Я уже два дня ничего не ела.
Нужно было позавтракать или хотя бы съесть пирожные во время встречи с координатором.
— Подождать–то все равно можно, — заметил капитан Уйсин. — Лишь бы вода была. А что насчет вашего приятеля?
Ингрей нахмурилась.
— Какого приятеля?
— Того, кто путешествует с вами. Может, он вам чем–то подсобит?
— Гм…
Капитан Уйсин ждал, не связывая себя никакими обязательствами. До Ингрей дошло, что оплата груза стоит меньше пассажирского билета. Возможно, ей даже хватит на то, чтобы пару раз поесть до отлета.
— Пока вы думаете об этом, — сказал капитан, — давайте посмотрим опись содержимого контейнера.
Ингрей запаниковала и стала лихорадочно сочинять аргументы, чтобы объяснить, почему ей не нужно ничего показывать. Но затем вспомнила, что координатор наверняка знало, что ей понадобится, чтобы забрать контейнер с собой. Она вывела все личные сообщения и нашла опись.
— Только что переслала ее вам, — сказала Ингрей.
Капитан Уйсин моргнул и уставился в пустоту.
— Различные биовещества. — Он посмотрел на Ингрей. — В контейнере такого размера и формы? Простите, светлость, но я же не вчера вылупился. Мне придется использовать свое право на личный досмотр содержимого, как это указано в договоре на перевозку. Иначе я не приму контейнер на борт.
Проклятье!
— Здесь находится человек, с которым я путешествую.
— В контейнере?
Похоже, капитана это совсем не удивило.
— В капсуле жизнеобеспечения, которая лежит в контейнере. Не знала, что оно будет в таком виде. Думала, просто встречу его, приведу сюда и… — Она запнулась, не зная, как еще объяснить.
— У вас есть разрешение на вывоз этого человека с Тир Сииласа? И прежде чем вы что–либо скажете: я в курсе, что подобное разрешение не всегда необходимо по закону. Но это мое требование.
— Разрешение провести кого–то на ваш корабль? — нахмурилась Ингрей, окончательно сбитая с толку. — Но вы же не спрашивали подобного у меня. И не просили такого для… моего приятеля.
Не меняясь в лице, капитан Уйсин сказал:
— Я не собираюсь перевозить кого–то против воли. И в договоре о перевозках это указано.
Конечно же, Ингрей его прочитала, она же не дура, только вот не запомнила. Даже не подумала, что будут сложности.
— Я всегда могу спросить вас, желаете ли вы покинуть Тир Сиилас и полететь на Хвай…
— Да!
— …и вы можете мне ответить, — закончил он серьезным спокойным голосом. — А человек в капсуле не может сказать, хочет ли полететь туда, куда вы его везете. Не сомневаюсь, что у вас есть веская причина провезти его на борт в капсуле жизнеобеспечения. Но я хотел бы убедиться в том, что это его веская причина, а не ваша.
— Но…
Он уже сказал, что дело не в законах Тир Сииласа. И если капитан вернет деньги, она сможет найти другой корабль, только снова придется иметь дело с кассой дока и платить им за услуги, а средств нет. Если ей и удастся договориться самой, на это потребуется время. Возможно, очень много времени.
Она вздохнула.
— Я не знаю, почему оно в капсуле жизнеобеспечения. — На самом деле у нее были некоторые соображения, только в споре с капитаном Уйсином они не помогли бы. — Я пошла встречать, а его доставили в таком виде.
— Может, оно там по медицинским причинам?
— Если и так, то я не знаю, — честно ответила она.
— Оно не оставило вам никаких сообщений или указаний на этот счет?
— Нет.
— Что ж, светлость. Предлагаю открыть капсулу и спросить его самого. Мы можем вернуть его обратно, если оно захочет.
— Что? Прямо здесь?
Отсек не был отгорожен, и обитатель капсулы мог почувствовать себя неудобно, оказавшись в таком унизительном положении. По крайней мере, так Ингрей думала. Пока она катила контейнер сюда, она решила, что лучше отсрочить их знакомство и неизбежные объяснения.
— Правила для крупногабаритного багажа существуют не ради развлечения. Поднять контейнер на борт можно исключительно через доступ к грузовому отсеку. И какие бы у вас ни были очевидные причины, я не могу с ними согласиться.
Если бы этим делом занималась Нетано, приемная мать Ингрей, она бы наверняка достала нужное разрешение. Или купила бы билет на другой корабль, где капитан и члены экипажа по какой–то причине оказались бы у нее в долгу или под ее влиянием.
Данак, ее сводный братец, скорее всего, стал бы угрожать капитану Уйсину, или очаровал бы его, или дал взятку, но так или иначе заставил бы сделать то, что ему нужно. Может, она должна блефовать? Или расплакаться — она уже и так готова.
Только вряд ли это сработает, судя по тому, как капитан отреагировал на заявление, что она два дня не ела. Нужно что–то сделать, нужно пробраться на корабль и протащить человека в капсуле. Другого выбора нет, иных путей тоже нет. Иначе придется остаться на станции без средств и голодать до конца жизни.
Только не плакать!
— Послушайте, — сказала она. — Мне нужно вам кое–что объяснить.
Капитан Уйсин уже описал ей худший вариант. Вряд ли что–то изменится, если они откроют капсулу. Ингрей оглянулась на вход в отсек: в коридоре никого не было. Посмотрела на капитана, вздохнула.
— Я заплатила, чтобы вытащить этого человека от «Милосердного устранения».
На лице капитана Уйсина не появилось ни проблеска понимания. Она использовала термин, известный всем жителя Хвай, говорящим на бантийском. Может, он языка не знает? Ингрей попыталась найти эквивалент на йиирском, который употреблялся на Тире, — на нем она и говорила с капитаном Уйсином, — но такого слова просто не было. Здесь, на Тире Сииласе, за любое преступление налагался штраф. Во всех учебниках йиирского и даже в новостях о преступлениях и наказаниях использовался лишь такой термин. Она нашла словарь и принялась его просматривать. Бесполезно.
— Понимаете, когда кто–то нарушает закон, снова и снова совершает преступления или когда делает что–то настолько ужасное, что нельзя позволить ему повторить… В общем, таких посылают в «Милосердное устранение».
— Вы имеете в виду тюрьму? — спросил Уйсин.
Краем глаза Ингрей нашла в словаре слово и его значение.
— Нет, не в тюрьму! У нас нет тюрем. Это специальное место. Где такие люди находятся вдали от всех. Они могут делать там все, что захотят, ходить, куда захотят, понимаете? Но они должны оставаться там. Когда туда попадаешь, назад уже не вернуться, потому что с юридической точки зрения ты мертв. Просто убивать их физически было бы неправильно.
— Значит, вы отдали все, что у вас было, а судя по вашей одежде и манерам — немало, чтобы вытащить вашего приятеля из очень хорошо охраняемой тюрьмы с названием, которое звучит как эвфемизм уничтожения вредителей.
— Оно не мой приятель! Мы с ним даже не знакомы. Я была с ним на одних и тех же мероприятиях. Пару раз. Но лично мы не встречались.
— Что оно натворило? — спросил капитан Уйсин.
— Это Палад Будраким.
Она многозначительно подмигнула. Неужели она и впрямь это сказала? А что делать? Другого выбора нет.
После бесконечно долгого молчания капитан Уйсин спросил:
— По–вашему, я должен знать это имя?
— А вы не знаете? — удивилась Ингрей. — Совсем?
— Совсем.
— Палад Будраким — ребенок Этьята Будракима, пролокутора Третьей ассамблеи на Хвай.
Никакой реакции.
— Пролокутор — это…
— Да, — спокойно сказал капитан Уйсин. — Пролокутор руководит заседанием Ассамблеи и является ее представителем перед Высшей ассамблеей. Я бывал на станции Хвай несколько раз и смотрел местные новости. В курсе, кто такое Дикат, пролокутор Первой ассамблеи. Его именем подписаны разные правила, которые мне приходится соблюдать, когда я швартуюсь там. Но я ничего не знаю о Третьей ассамблее.
Теперь стало понятней. Станция Хвай и несколько внешних хвайских станций и межсистемных шлюзов находились под властью Первой ассамблеи. Не удивительно, что капитан Уйсин слышал о ней, хотя и не следил за делами других ассамблей, которые размещались непосредственно на Хвай. Ингрей моргнула и набрала воздуха.
— Пролокутор Будраким занимает это место уже не одно десятилетие. Несколько лет назад прошли выборы. Они были очень напряженными. Он едва не проиграл. Именно поэтому… Палад стало… ну… одним из его приемных детей. Этьят Будраким наполовину гарседдианин.
— Он и миллиард других людей, которые считают, что быть гарседдианином очень трагично и романтично, — презрительно сказал капитан. — Из всех бесчинств радчааи это самое отвратительное. Радчааи уничтожили всех до единого и оставили после себя сожженную безжизненную систему, потому что гарседдиане — единственные, кто смог им противостоять. Такие люди, как ваш пролокутор Будраким, любят хвастаться либо доблестными предками, либо заслуживающими сочувствия, в зависимости от того, что им требуется в данный момент. Их счастье, что ни то ни другое доказать невозможно. Дайте угадаю, он наверняка потомок Избирателя, который успел тайно покинуть систему, прежде чем радчааи ее сожгли.
— Но ведь все так и есть! — с жаром сказала Ингрей. — И доказательства у него есть. Часть внутренней обшивки челнока, на котором улетел его предок, рубаха с пятнами крови. И много чего еще. Украшения и с полдюжины маленьких пятиугольных жетонов с изображением цветов, видимо, от какой–то игры. Вообще–то у него все это было, но доказательства украли. Неужели вы в самом деле ничего не слышали?
— В самом деле, — саркастично отозвался капитан Уйсин.
Можно подумать, что это событие, которое занимало умы всех, кого только знала Ингрей, и долго мелькало в новостях системы Хвай, казалось ему смехотворным.
— Понимаю, наши внутренние дела. Палад выросло в доме Этьята Будракима, и его поставили руководить ларием, где хранилось все, что осталось от гарседдиан.
Многие спорили о том, как такое вообще могло произойти. Выдающиеся граждане проявляли удивительную щедрость, воспитывая приемных детей, взятых из менее благополучных семей или даже из общественных приютов, но как же глупо, что Этьят Будраким так безоговорочно доверился Палад. Все же понимали, что только родные дети, признанные наследники, будут близкими и верными друзьями своих родителей. Ингрей, сама приемный ребенок из приюта, невольно ежилась, думая об этом.
— Никто не мог этого сделать, кроме Палад.
— И его навсегда заточили в тюрьме, из которой нельзя убежать, под названием «Милосердное устранение»? И теперь его считают мертвым?
Капитан убрал руку с контейнера, но, заметив, что он снова начинает двигаться, несмотря на то что Ингрей старалась удержать его с другого конца, вернул ее на место.
— Оно предало своего приемного отца! Был огромный скандал. Оно не раскаялось в преступлении, хорошо продуманном и совершенном с особым цинизмом. Каким–то образом Палад сделало копии вещей и положило их в ларий вместо настоящих. Пролокутор Будраким показывал их людям, думая, что это оригиналы, и долгое время никто не подозревал, что там подделки. Приемный ребенок Палад при этом спокойно стояло рядом, словно ничего не случилось. — Потом, когда приговор приводили в исполнение, спокойствием и не пахло. — Копии были почти совершенными.
Капитан задумался и спросил:
— А вам–то это зачем?
— Оригиналы так и не нашли, — ответила Ингрей. — Палад не объяснило, что с ними случилось. Оно настаивало, что вообще ничего не крало и не делало ничего плохого. Но наверняка виновато Палад. А кто еще? Поэтому оно должно знать, где находятся раритеты.
— А! — Капитан Уйсин расслабился и прислонился к воздушному шлюзу, скрестив руки на груди. — Вы надеетесь, что Палад Будраким приведет вас к оригиналам и у вас получится их продать? Или хранить у себя в качестве залога? А может, героически вернуть хозяину?
Ей бы подошла любая из трех перечисленных целей. Но больше всего ей хотелось привезти их Нетано.
— Моя мать — окружной представитель Третьей ассамблеи. Она хочет стать Третьим пролокутором. Уже пробовала на минувших выборах, но в самом конце голоса ушли к Будракиму.
Нетано никогда не относилась к Этьяту Будракиму по–дружески, эту вражду нельзя было объяснить даже разными политическими взглядами. В конце концов, многие представители Ассамблеи вполне мирно уживались друг с другом, несмотря на разногласия по поводу тарифов или ограничений на рыбную ловлю.
— Я одна из трех…
Уже не трех. Ваор ушло из семьи в прошлом году. Оно само так захотело, Нетано его не выгоняла, но как же оно горько плакало, пока собирало свои вещи и стояло у дверей. И с тех пор ни разу не отвечало на ее сообщения.
— Одна из двух приемных детей моей матери. Кто–то из нас со временем займет ее место.
— То есть таким образом вы хотите выделиться в глазах вашей матери? — догадался капитан Уйсин.
— Я не ждала, что Палад привезут в таком виде! — Она больше не могла противиться желанию и сжала шелковые юбки в кулаке. — Я обратилась к посредникам и сделала щедрое предложение тому, кто смог бы вытащить Палад Будраким из «Милосердного устранения».
Честно говоря, она даже не ожидала, что кто–то откликнется на ее предложение. План с самого начала был довольно отчаянный.
— Здесь, на Тире, разрешено почти все, но рабство и торговля людьми входят в число запретов, — заметил капитан Уйсин. — Во всяком случае, с правовой точки зрения. Конечно, именно поэтому они доставили его в упакованном виде. Таким образом они смогут отрицать, что участвовали в деле. Должен сказать вам, светлость, что раз вы не предполагали подобного и не подготовились, то вряд ли сможете последовать по стопам политической карьеры вашей матери.
Ингрей нахмурилась. Только не плакать!
Капитан Уйсин продолжил:
— Я не пытаюсь вас обидеть. У каждого свои таланты. Что случится, если вас не выберут наследницей?
Да ничего особенного. Вероятно, она просто продолжит работать и занимать свое место в семье, как и прежде. Но Нетано всегда говорила, что если браться за дело, то ставки должны быть высоки, или лучше совсем не браться. Большинство семей на Хвай отдавали одного- двух детей приемным родителям, часто сами принимали чужих детей на воспитание или усыновляли. Данак, например, родился в семье сторонников Нетано. Но в каждом округе находились родители, которые не желали или не имели возможности растить детей, и если никто не брал их на воспитание, то о них заботилось государство — такие дети попадали в общественный приют. Ингрей, как и Палад Будраким, как раз из их числа.
— У меня и так не было реального шанса стать наследницей мамы. Никогда.
Но если она уйдет из дома Аскольдов или ее выгонят, то податься ей будет просто некуда. Она останется совсем одна.
— Маме нравится, когда мы проявляем инициативу. Она любит интриги, но терпеть не может, когда мы ее подводим. Если у меня ничего не получится, то, скорее всего, мне придется уйти из дома. Что еще хуже, я увязну в долгах. Я заняла денег в счет моего будущего содержания, чтобы вытащить его. Так что даже если я не потеряю работу, хотя, боюсь, я уже ее потеряла, то останусь без средств к существованию. На несколько лет.