Колдун вскочил, затряс кулаками, встопорщил бороду.
– Вот, ужо, проснутся старые боги, да не абы кто, а сильнейшие! Они тогда всех переберут, кто в чем повинен… наведут порядок… Я…
Старик внезапно осекся, хмыкнул, косо глянул на Алексея и проворчал:
– Будет языком-то трепать, поспешать надо. А то до ночи в Москву-то не придешь.
И, не оглядываясь, проскользнул под еловые ветки, да так, что ни одна не дрогнула. Словно и не человек был, а бесплотный дух.
Прощаясь на опушке, Чурила грустно вздохнул:
– Ты уж не забывай старика, заходи. Коли не заладится с поисками, может, придумаю чего. Есть у меня мыслишка одна. Только уж больно ненадежная.
Старик махнул рукой и исчез в лесу.
Метель стихла, заметно похолодало, мороз пощипывал щеки, хватал ледяными пальцами за уши, а изо рта валили клубы пара. Вынырнув из очередного перелеска узкая, в одни полозья, дорога влилась в широкий оживленный тракт. Алексей облегченно вздохнул – он уже начал опасаться, что Чурила завел его не туда. Но теперь было ясно – большой город близко. Ехали дровни, груженные разнообразной кладью, торопились по каким-то важным делам группы конных стрельцов, пролетел, разбрасывая комья снега, расписной возок, поставленный по зимнему времени на широкие полозья. Самый разномастный народ двигался в обоих направлениях. Не улица современного города в час пик, конечно, но дорога была оживленной, и на одинокого путника внимания никто не обращал. Только лошади всхрапывали и косили настороженным глазом.
Алексей подумал, что надо было спросить у колдуна, нет ли какого-нибудь средства от этой напасти. А то время такое, что приличные люди пешком не ходили. Вон, бояре даже в соседний терем верхом ездили, а безлошадного и за человека не считали. Да и неудобно это, когда от тебя каждая кобыла шарахается, а собаки рычат или воют как по покойнику.
По обе стороны тракта тянулись посады. Приземистые домишки, почти по крыши занесенные снегом, сбивались в кучки, как грибы на лесной полянке. Кучка от кучки стояли далеко, видимо, их окружали огороды и выпасы, сейчас занесенные снегом.
В морозном воздухе плыли запахи дыма и конского навоза. От этой едкой смеси слезились глаза, хотелось чихать, и молодой человек проклинал свое волчье чутье. Время от времени, правда, долетал аромат свежеиспеченного хлеба, от чего в животе начинало урчать, а рот наполнялся голодной слюной. Есть хотелось неимоверно – нехитрый завтрак в избушке колдуна молодой организм уже давно переварил. Алексей старался не бросать на лошадей слишком уж плотоядные взгляды и прибавлял ходу, торопясь попасть в город. Знакомый Сен-Жермена держал трактир, и, значит, с едой проблем не будет.
Дорога пошла в гору, обгонявший молодого человека мужичонка зачмокал, понукая лошадь. Та шла с трудом, скользила копытами по наледи, мотала головой и всхрапывала. На горе воз встал, и Алексей увидел еще несколько дровней, топтавшихся рядом людей и знакомые фигуры с бердышами, только на сей раз кафтаны на стрельцах были не коричневые, а грязно-синего цвета. Увидев рогатки, Алексей понял, что впереди застава, и придется раскошелиться, чтобы избежать ненужных вопросов. Однако стрельцам было явно не до него, они азартно ругались с купцами, чьи воза перегораживали дорогу, старались содрать лишнюю копейку себе на пропой. Только один здоровенный детина с пищалью на плече стрельнул в его сторону подозрительным взглядом, дернулся, было, остановить, но тут же отвернулся, боясь, наверное, упустить свою долю. Молодой человек облегченно вздохнул – ввязываться в очередные неприятности не хотелось, шустро проскользнул мимо, прикрываясь возом с сеном, и бодро зашагал дальше.
С пригорка город был виден как на ладони. Знакомый по историческим фильмам и иллюстрациям в учебниках, и в то же время чужой – иной мир. Широко раскинулось море деревянных изб, заборов, теремов, затянутое, как туманом, сизым дымом. И над этим фантастическим миром зыбких теней плыли золотые маковки церквей и, словно, маяк торчала колокольня Ивана Великого, поблескивая на солнце ярким огоньком купола.
В спину толкнули, обругали, что, мол, застыл столбом, рот разиня. Алексей оглянулся, увидел пару бородатых мужиков, тянувших лошадь, впряженную в груженый доверху воз. Лошадь храпела, упиралась, не желая приближаться к стоящему посреди дороги зверю. Парень опомнился, отскочил в сторону, освобождая проезд, и пошел к городу.
Окраины столицы ничем не отличались от посадов, те же приземистые курные избы, частоколы, да загаженная навозом дорога. Но постепенно избы стали более добротные, выросли и заборы, скрыв от глаз дома и дворовые постройки. Зато улицы стали уже и грязнее. Желто-бурый от навоза, плотно утоптанный снег казался экзотическим дорожным покрытием. На сугробах, на заснеженных крышах лежал слой сажи и копоти, и зимний город был не белым, а серым. Такими же серыми были спешившие по своим делам люди в длиннополых кафтанах, надвинутых на глаза шапках с угрюмыми, озабоченными лицами. На чужака косились недобро, с подозрением оглядывали с ног до головы, словно оценивали справную одежку и оружие или мерку для домовины10 снимали.
Алексей поеживался, отводил глаза, думая, в какой же неуютный мир он попал. «Вот тебе, и Белокаменная Москва, – с недоумением размышлял молодой человек, представлявший русскую столицу XVII века по картинам Васнецова. – И где же расписные терема, стрельцы в разноцветных кафтанах, улыбчивые, румяные женщины в пестрых платках?» Серо-коричневый мир был насквозь пропитан едким дымом, который струился из волоковых окон, плыл по узким улочкам, цеплялся за частоколы. На миг Алексею почудилось, что это и не дым вовсе, а паутина, опутавшая город. Она тянула серые нити от дома к дому, от забора к забору, клочьями свисала с закопченных крыш, липла к рукам, лицу. И большие мохнатые пауки уже бежали, перебирая лапками, норовили забраться за ворот, цеплялись за волосы. Алексей вздрогнул, к горлу подкатил комок, закружилась голова, и он привалился к забору, стараясь справиться с дурнотой. Ощущения омерзения и ужаса были настолько сильными, что захотелось немедленно вырваться из липких тенет и с воем бежать прочь из паучьего гнезда.
Внезапно видение исчезло, мир снова стал обычным, серым и унылым, но без этой потусторонней жути. «Морок!» – мелькнуло в голове. Парень скрипнул зубами, сплюнул горькую слюну и, отдышавшись, пошел дальше. Впереди показался полузанесенный снегом ров с деревянным мостиком, а за рвом вздыбился вал с крепостной стеной и шестиугольными деревянными башнями. «Стена Земляного города! – вспомнил Алексей. – Это же, по сути, граница Москвы».
Построена крепость была сравнительно недавно, уже при Борисе Годунове, и прозвана в народе Скородомом, за то, что сооружалась в спешке, но весьма основательно – мощная стена из огромных бревен, глухие башни и бойницы, в которых виднелись жерла пушек. Растущая Москва выплескивалась за границы Земляного города, широко растекалась посадами и слободами, улочками и переулками, но, собственно, столица начиналась за Скородомом. Там, подумалось Алексею, будут и терема и каменные палаты, и широкие улицы. Там, дальше – и Белый город, и Китай-город, и сам Кремль. Молодой человек повеселел и забыл и о своей тоске, и о странных видениях.
У ворот уныло топтались замерзшие стрельцы и, чтобы хоть немного согреться, выбивали дробь подкованными каблуками.
– Кто таков? Откуда будешь?
Рыжебородый стрелец, поигрывая бердышом, заступил Алексею дорогу. Видно было, что служивые застыли на морозе и рады сорвать свое дурное настроение на чужаке.
Молодой человек горестно вздохнул, смиренно опустил глаза и рассказал о том, что сам он – серб, и в Москву идет, чтобы поклониться православным святыням и изучить церковные книги. Прибился дорогой к купеческому обозу, но в кабаке напился и проспал, а купцы не разбудили, уехали и коня свели. Может, конечно, и не купцы коника украли, а кто другой позарился. Еле добрался до Москвы один и пеший.
Алексей шмыгнул носом и взглянул виновато на стрельцов, вот, мол, такая беда приключилась. Глаза у служивых потеплели, тот, что постарше, даже встопорщил в улыбке седые усы. Видимо, поняли Алексея и посочувствовали. Да и какой русский мужик не посочувствует бедолаге, что по пьянке в беду угодил? С кем такого не было? Только рыжий, по-прежнему загораживающий проход, глядел все так же хмуро и недоверчиво.
– Не похож ты, что-то, ни на богомольца, ни на книжника. Рожа у тебя больно скоромная, да и плечики эвон какие. С такими плечами не книжки читать, а топором махать. Сдается мне, врешь ты, паря!
– И верно, какой из меня книжник? – усмехнулся Алексей, но, увидев злой блеск в глазах стрельца, подавился смешком.
Мысли заметались в поисках подходящей версии и, как это бывало раньше на экзамене, его осенило. Он в упор взглянул на рыжего и твердо сказал:
– Я не книжник, а воин, но Бог иной раз нам пути указывает, о которых мы сами и не думали. На моей родине – в Сербии – хозяйничают турки, мается, стонет народ под басурманским игом. Православные церкви в запустении стоят, а книги церковные турецкие янычары пожгли, порубили. Как служить-то без книг? Вот и оскудевает вера христианская. Подумали, поразмышляли наши старейшины, да и собрали в Московию малое посольство от всего народа православного, чтобы, значит, здесь книг церковных прикупить. Не великое посольство: два монаха-книжника, да три человека для охраны и почета.
Только дорогой все, кроме меня, сгинули – кого турки посекли, кого лихие люди прибили. А вот учитель мой, что дорогой меня грамоте да святому писанию учил, совсем немного до Москвы не доехал – захворал и помер. – Алексей всхлипнул, сдернул с головы шапку и перекрестился. – Вот с того я и запил, да, видно, не один день пил, с горя-то. А потом опомнился – ни обоза купеческого, ни коня. Хорошо, что одежду не пропил, да и деньги, что на книги всем миром собирали, сберег. Видно, не совсем разум отшибло. Опомнился, я значит, кваском похмелился и решил дело, на которое люди нас послали, исполнить. Чтобы, значит, соратники мои и учитель не зря головы сложили. Или ты бы по-иному поступил?
Алексей вызывающе посмотрел на стрельца. Тот почесал в затылке и хмыкнул.
– Вот оно как! Стало быть, за книжками к нам идешь? – Чувствовалось, что стрелец никак не может решить, верить или не верить чужаку. Если уж врет, то больно складно.
– Да ладно тебе, дядька Сидор! Не видишь, за делом человек на Москву пришел? Ради веры православной такой путь проделал, а ты у него душу расспросами изымаешь, – возмутился самый молодой из стрельцов, еще совсем мальчишка, только усы пробиваться начали.
– И верно, Сидор, чего уж там, пусть идет, куда надобно, – добавил седой.
– Это верно… – протянул рыжий. – Только куда надобно-то? По делу-то бы, в Посольский приказ его проводить, а там пущай сами разбираются. Да только уж вечереет, поди, и нет никого в приказной избе.
– Мне в Немецкую слободу надо. – Алексей вопросительно взглянул на стрельцов. – Как пройти туда? У меня письмо к одному человеку тамошнему, чтобы, значит, всяческую помощь оказал.
– Ну, так тебе в город-то и ходить не к чему, – облегченно вздохнул рыжий. Видно, уж очень ему не хотелось пропускать подозрительного иностранца. – А в Немецкую слободу тебя Фома проводит. – Стрелец кивнул на молодого, – и дорогу покажет, и… для сохранности, стало быть. Только поспешайте, а то стемнеет, улицы рогатками перегородят, и до места не доберетесь.
Когда Алексей с провожатым добрались до Немецкой слободы, солнце уже скрылось за домами, разбавив напоследок кроваво-красным светом унылую серую гамму городских улиц. На колокольне одной из многочисленных церквей ударил колокол, ему ответили сразу несколько в разных концах города. В гулкие удары вплелись веселые подголоски, и перезвон уже катился по Москве, отражаясь от домов и крепостных стен, метался в узких улочках, рвался в багровое небо.
– К вечерне звонят! – забеспокоился молодой стрелец и, попрощавшись, поспешил обратно.
Стоявший у ворот усатый солдат с мушкетом на ломаном русском поинтересовался, что нужно господину в Немецкой слободе в столь поздний час. Услышав имя Николы Фрязина, он уважительно покивал головой и без лишних расспросов пропустил Алексея, подробно объяснив как добраться до трактира.
Молодой человек так устал, что ноги казались деревянными, поэтому осмотр достопримечательностей этого «островка западной цивилизации», он решил оставить на завтра. Тем более на первый взгляд улицы Немецкой слободы мало чем отличались от предместий Москвы. Тот же желтый от конской мочи и навоза снег, те же деревянные дома и заборы. Разве что копоти было поменьше, да не громоздились у заборов кучи мусора.
Трактир Николы Фрязина оказался популярным на слободе заведением. Просторное помещение, заставленное длинными столами, было полно народу. Люди, в основном одетые в иноземное платье, пили, ели, обсуждали свои дела. Стоял тот характерный разноголосый шум, который отличает все питейные заведения, когда хватившие хмельного люди начинают говорить громче обычного, эмоции, не сдерживаемые рассудком, вырываются или гневными выкриками их раскатистым смехом.
Алексей прошел к стойке, за которой высокий, широкоплечий мужчина лет сорока вытирал стаканы. Глубокий шрам на щеке, серьга в ухе и черный платок, завязанный узлом на затылке, делали его похожим на пирата. А может, он и был им в пору молодости.
– Что угодно господину? – трактирщик окинул молодого человека оценивающим взглядом. – Желаете пиво, водку или благородное вино? Есть отличное красное из Италии. И, конечно, хорошую закуску к нему. Рекомендую бараний бок с чесноком и лапшу. Если уважаемый гость соблюдает пост, то могу предложить тушеную капусту с луком и грибами.
Алексей улыбнулся, подумав, что трактирщики во все времена одинаковы – любезны, гостеприимны и хлебосольны. Если, конечно, посетитель при деньгах.
– Спасибо, уважаемый, я обязательно воспользуюсь вашим предложением, выпью и съем все, что вы поставите на стол. Устал и голоден как волк. Но сначала мне хотелось бы поговорить с хозяином этого заведения Николо Фрязиным.
– Он перед вами. Чем могу служить? – радушная улыбка на лице трактирщика сменилась деловой заинтересованностью.
Алексей отдал письмо Сен-Жермена, изрядно помятое и, кажется, даже забрызганное кровью, оно, однако, сохранило графскую печать. Взглянув на оттиск, трактирщик побледнел, его рука дернулась, словно он хотел отбросить ядовитую змею, но сдержался и дрожащими пальцами распечатал письмо.
– Так… – протянул Николо, выдохнув сквозь стиснутые зубы. – Значит, так…
«Эге, – подумал Алексей, – а мужик-то явно не обрадовался известию от своего «друга». Опять их сиятельство мне свинью подложил. Как бы по шее не получить вместо обещанной помощи».
Прочитав письмо, трактирщик, вроде бы, успокоился, даже облегченно вздохнул. Улыбка, хоть и несколько натянутая, вернулась на его лицо.
– Ученик господина графа… желанный гость, – Николо запнулся на слове «желанный», но поклонился довольно любезно. – Мы поговорим о вашем деле без посторонних ушей.
Хозяин провел молодого человека в небольшую комнатку за стойкой и накрыл на стол. От одуряющего запаха мяса с чесноком потекли слюнки, захотелось сразу вцепиться зубами и, урча, все это слопать. Но Алексей, вспомнив уроки куртуазного восемнадцатого века, благовоспитанно сложил руки на коленях и терпеливо ждал, когда хозяин разольет вино. Наблюдая как густая, темно-красная жидкость наполняет бокалы, думал, что вино сейчас явно лишнее. На голодный желудок после целого дня беготни по морозу он рискует запьянеть с первого бокала, и серьезного разговора не получится. Да и не доверял молодой человек трактирщику – уж больно странной была его реакция на письмо Сен-Жермена, но причин отказаться от выпивки и не обидеть хозяина не находил и надеялся, что если вино отравлено, то яд на оборотня, скорее всего, не подействует.
Конец ознакомительного фрагмента.