Трёхдневный путь сократился до полутора суток. Я спускался только один раз, по нужде.
Вот и шпили Делтона, но в город не пришлось залетать, Лютер направил меня к домику на окраине, и здесь я снизился. Во дворе большого двухэтажного особняка. Гонец спрыгнул с меня, взбежал по ступеням и заколотил в дубовую дверь кулаком.
— Доктор Гризон! Эй! Доктор!..
Дверь распахнулась и на пороге показался человек. Он с изумлением посмотрел на меня, побледнел и истошно заорал:
— Стража-а-аааа!!!
А меня и так уже окружили частоколом копий и пик человек семь, не меньше. И все трясутся, все дрожат… И пахнут — потом.
Я стою смирно, как морон, но здесь, похоже, не видели моронов, потому что продолжают бояться. Лютер нетерпеливо потянул доктора за руку:
— Доктор, ну перестаньте бояться, это лошадь моя, помощь нужна. Ваша помощь нужна… Вот письмо, от Майкла.
Но люди… такие. Недалекие. Прибегают еще пятеро, хватают Лютера, тот беспомощно озирается, его полубезумный взгляд остановился на мне…
— Несси! Лети прочь, спасайся!!!
====== Философия ======
Я не улетел, а молча и покорно дал себя пленить. Трясущиеся стражники взяли меня за подпругу и, легонечко потыкивая копьями, повели куда-то.
Некое помещение, похожее на склад, без окон, лишь под потолком узенькие щели-амбразуры. Здесь меня и заперли. Я так же молча и покорно проводил взглядом конвоиров до железных дверей, послушал, как лязгает засов, и лег на каменный пол.
Почему я не стал спасаться? А толку? Я дракон, вот почему, и если я буду плохо себя вести, то меня, скорей всего, убьют.
Жалко Лютера, человек за помощью пришел, а его арестовали за то, что он разъезжает на лошади не той масти.
Ну что за люди! Неужели они не видят, что я послушный и смирный, как старый добрый конь?
Время ползет, ползет, а где-то там умирает маленький ребёнок Майкла… Я не забываю об этом и тихо рычу от бессилия.
А еще я голоден, уже второй день не ем… Тоскливо вожу глазами по стенам темницы. Лютер, Лютер… может, и правда надо было драпать? Но что я буду делать один, без взрослых? Я — драконий ребёнок… Я так зажалел себя, что не выдержал и расплакался, совершенно по-детски, в голос.
За дверью шорохи и шуршание. Замолкаю, прислушиваюсь. Голоса.
— Не положено.
— Да ладно, никто и не заметит, ну всего-то полкоготочка, это же т-ака-а-ая редкость — коготь молодого живого дракона!
— Не пущу, не велено.
Звон золотых монет.
— А так?
— Другой разговор, но только чуть-чуть!
— Канешна, канешна, хи-хи-хи…
Лязг дверного засова, и в образовавшуюся щель просачивается маленький, щупленький человечек. Он мне сразу не понравился, было в нем что-то мерзкое, тараканье. И что же делать-то? Эдак меня на запчасти…
И тут меня озарило: а много ли людей слышали речь дракона? И как себя поведет стражник, который обязан охранять меня, а не продавать на ингредиенты? Сначала я завизжал, а потом громко закричал:
— На помощь! Спасите, убивают!!!
Грохот сапог, в мою темницу вваливается толпа стражников с алебардами наперевес, настороженно зыркают глазами по сторонам. Кто кричит? Кого спасать? И видят —
молоденький испуганный дракончик с воплями вжимается в стену, а посередь стоит замороченный алхимик местного разлива с секатором в дрожащих потных ручках. И глазки у него так и бегают, так и бегают…
Продажному стражнику дали поджопник и расчет, а ко мне приставили другого, верного и неподкупного. И более адекватного.
По крайней мере, он догадался спросить у меня, голоден ли я?
Я вежливо ответил, да. Он спросил:
— Чего желает откушать молодой господин дракон?
— Молодой господин дракон желает откушать олений или говяжий окорок, если позволите.
— А чего ж не позволить-то? Извольте погодить, сейчас все будет!
И правда! Дали поесть, и я с благодарностью принялся за трапезу.
Прошло три дня, меня сторожили, кормили, любезно беседовали со мной на разные отвлеченные темы. На третью ночь перед рассветом за дверью послышался глухой удар упавшего тела, шорох, тихий лязг, дверь открылась, и ко мне скользнул… Лютер. Он подошел, отстегнул и снял с шеи цепь, шепнул:
— Пойдем, Несси, тихо…
И мы пошли. Лютер нес котомку и седло, я налегке. Крадучись, покинули усадьбу, я бросил быстрый взгляд на стражника — жив, просто оглушен. В лесочке Лютер долго седлал меня, наконец, разобрался с ремешками и сел в седло. Я взлетел.
Скользя в предрассветном небе, я тихо ликовал в душе — мы сбежали!
Лютер нагнулся, тронул мою шею и шепнул:
— Внизу карета, Несс, видишь? Спустись-ка, но только коней не испугай.
Я посмотрел вниз. Карета, гнедая пара, а дальше у дороги стоит высокая разлапистая елочка, если её повалить на дорогу, то кони сами остановятся и никого пугать не надо. Так и получилось. Из кареты вылез взбешенный доктор Гризон и стал ругаться, Лютер выслушал, дождался паузы и сказал:
— Ты не врач, ты душегуб. АПТЕЧКУ СЮДА БЫСТРО ДАЛ!!!
— Да пошел ты знаешь куда, Лютер Драго! Ну что ты мне сделаешь, что?
— Дракону скормлю.
Я сверкнул глазами и голодно облизнулся, пуская слюну.
Понятное дело, паршивый доктор отдал кофр с лекарствами. И мы снова летим, догоняя время. И так сильно задержались…
Летим над лесами и долами, над реками-озерами. Спешим, очень спешим. Двое суток на крыле, трое... Я переживаю из-за задержки. Лютер нагибается, гладит по шее:
— Ничего, Несси, ничего, без тебя я и так бы ехал три дня на простой лошади в Делтон, зато обратно мы летим. Успеем, друг, успеем.
Друг. От этого слова рождается второе дыхание, машу крыльями еще сильнее, еще быстрее. И наконец... Внизу Гамильтон-касл, древний прекрасный замок. По широкой спирали начинаю снижаться. Во дворе уже полно народу, и сам хозяин спешит навстречу, он улыбается и машет руками. Успели…
Лютер тяжело сползает с меня, прижимая к груди драгоценный кофр, и спешит в замок, я же устало ложусь и засыпаю в упряжи прямо там, где снизился. Успели, можно отдохнуть, поспать…
Просыпаюсь отдохнувшим и голодным, мне тут же принесли полное корыто рубленого мяса. Я долго, неспешно ем, торопиться нельзя, можно воздуха наглотаться, икота будет. Насыщаюсь, облизываюсь и глазею по сторонам, оу, а здесь красиво! Но описывать не буду, лень, просто красиво. Подошел Лютер и стал расстегивать подпругу, снял седло и тщательно протер меня бархоткой. Я попыхтел, поколебался и робко спросил:
— А можно посмотреть на ребёночка?
Лютер улыбнулся, шлепнул меня по плечу и ответил:
— Конечно, можно! Майкл! Несси хочет познакомиться с твоим сыном.
Джон Ричард Гамильтон, семимесячный бутуз с синими глазищами, беззубо заулыбался, разглядывая меня, я тоже — зубасто — заулыбался. Ребёнок не испугался, загулил, протянул ко мне крошечные ручки. Майкл поднес его ближе, чтобы тот смог меня потрогать. И сам меня погладил, шепнул:
— Благодарю тебя, Несси. Если бы не ты…
Мы пробыли в гостях несколько дней, а потом Лютер оседлал меня, чтобы отправиться со мной в Тихий дол. Он обещал Калебу вернуть меня домой в целости и сохранности и теперь исполнял свое обещание.
И вот мы летим, неспешно, наслаждаясь полетом. Пролетая какой-то городок, мы заметили дым над городской площадью. Переглянувшись с Лютером, я решил спуститься пониже: горел верхний, третий этаж жилого дома. А по крыше бегала девочка. Она кричала и плакала, внизу, на площади, бестолково суетились люди, бегали с ведрами с водой, тупо и топорно пытались потушить пожар.
Я снизился и на бреющем полете заскользил вдоль зданий, Лютер свесился с моего бока, на лету подхватил девчонку. Спасли.
Бог шельму метит. Мы спасли Соню Гризон, дочку противного доктора, она гостила у тётушки.
Много времени спустя, на привале, Лютер спросил меня:
— Несси, ты не жалеешь, что мы случайно помогли врагу?
— Нет, дядя Лютер, да он и не враг, просто человек такой, нехороший. Враг это совсем другое. Это когда тебя убить хотят.
— Ну что ж, Несси, пожалуй, ты прав.
Тихий дол... Как хорошо наконец-то вернуться домой! Так закончилось мое первое большое путешествие.
====== Лошадиный вопрос ======
Первые дни после возвращения в Тихий дол я просто купался в лучах славы и был кумиром для всех детей всех возрастов, я стал знаменитостью, героем, который спас аж две человеческие жизни! А мои рассказы о приключениях и вовсе зашкаливали. А как же, плен, побег, кража эликсира жизни (лекарств), пожары и мировое всепрощение. Дети визжали от восторга и завидовали Лизе, потому что я у них жил, а значит, она более приближенная ко мне.
Потом, к моему облегчению, поток восторгов поутих, все-таки слава утомляет и довольно сильно усложняет жизнь.
А тут и Лютер домой засобирался, загостился мол, пора и честь знать. Ну и стал себе лошадь искать, да только обломилось ему. Лошадей здесь много и самых разнообразных, да только никакую нельзя! Ни седлать, ни взнуздывать, ну хоть ты тресни!
И вдруг, кажется, ему улыбнулась удача, которая, впрочем, ему едва жизни не стоила…
Дело было так. Углубились мы в глубь долины — я, Лиза и Лютер, — брели, брели, да и вышли на берег Зейна, центральной большой реки. Течет она с севера на юг, широкая и полноводная. Стоим на берегу, глазеем на текучую воду, и тут слышим ржание, нежное такое, бархатистое. Глядим, а выше по течению лошадка стоит, серенькая, с белой гривкой, и главное, под седлом и в узде.
Лютер просиял: а вот и конь! И не важно чей, договоримся, если что, с хозяином. И пошел ловить. А коня ловить не надо, сам в руки тянется, тычется храпиком в ладони, в плечо игриво толкает, так и манит, приглашает — садись, прокачу! А Лютер и рад, все, нет проблем, можно домой собираться.
Вот только Лиза…
Настороженная вся, напружиненная, нервно приплясывает и принюхивается, принюхивается… Спрашиваю:
— В чем дело, Лиза?
— Несси, понюхай хорошенько и скажи, этот конь не пахнет рыбой?
Нюхаю воздух: пахнет рекой, тиной… а вот и слабый рыбный душок. И рыбой пахнет от коня. Говорю Лизе:
— Пахнет.
— Поздно…
Ой, мама, хочу обратно в яйцо. Лютер тем временем уже сел верхом на конька, тот, сперва кроткий и покладистый, вдруг… закусил удила и понес в реку. И меняется, меняется… Удила превратились в жёсткие усы-щупальца, которые цепко обхватили запястья всадника, стремена то же самое проделали с ногами. Грива обернулась колючим гребнем, конская голова стала жуткой щучьей харей с пастью, полной иглообразных зубов. Келпи! Речной охотник.
Спохватываюсь, взлетаю, на бреющем скольжу вдогонку за речным похитителем, хватаю их обеих — некогда отдирать! — и, не видя иного выхода, просто откусываю чудовищу голову…
Лютер поспешно отползает от обезглавленного тела, прижимается ко мне, весь трясется. Меня тоже потряхивает, ведь слышал же о келпи, слышал… Слышал, что ни одна жертва не вырвалась из их пастей.
— Несси… — хрипит Лютер. — Несси…
— Не я… Лиза… Её благодари, это она… сказала…
Остервенело плююсь, во рту гадкий вкус тухлой рыбы.
Первый испуг прошел, накатила злость, густо замешанная на адреналине. Лютер бесится, пинает древесные стволы, видимо ушиб пальчик на ноге, поэтому злобно и истерично орет:
— Это все из-за вас! Почему я не могу оседлать нормальную лошадь и убраться отсюда наконец?!
Лиза сердито топает ногами и тоже кричит:
— Да потому что нельзя!!!
— Да почему нельзя? Я во многих странах побывал и почти везде люди поголовно пользуют лошадей. На них ездят верхом, перевозят грузы, поля распахивают, а тут почему-то нельзя, ну и для чего тут лошади живут, зря они, что ли, небо коптят?
Мне очень не нравиться их ссора, и я решаю вмешаться:
— Дядя Лютер, а ты помнишь тех лошадей, на которых вы с Летой сюда приехали, ты можешь про них рассказать?
— А что про них рассказывать? Лошади как лошади, ничего особенного, не самые быстрые, так себе, средненькие…
— Старые?
— Нет, вы что? Лета молодых выбирала, сильных и выносливых.
— Их загнали? И что вы с ними сделали?
— Да, загнали, мы же спешили, а сделали… ну одна вроде оклемалась, а вот другую, да, пришлось прирезать, запалилась и копыто разбила.
— А сколько ей лет было?
— Не… а нет, Лета как-то сказала… Отличный четырехлетний мерин.
— Вот видишь, дядя Лютер, где-то безвестно погиб молодой конь четырёх лет от роду ради того, чтобы доставить гонца, разбил ногу, но его не стали лечить, потому что затратно и бесполезно. А представь, что ногу сломал кентавр, его что, тоже резать? А лошади сорок лет живут.
— Сорок лет…
Лиза вставила:
— У нас одна кобылица шестьдесять три года живет и помирать не собирается, весьма почтенная мадам, окруженная целым табуном из внуков и правнуков, все жеребята её любят и называют Общая Мама.
— Да! — подхватил я. — Красивая пожилая кобыла, соловой масти с белой гривой и хвостом, её Ромашкой зовут, из-за масти. А еще, дядя Лютер, лошади не любят прыгать.
— Как не любят? Они же первоклассные скакуны и прыгуны! Вы бы знали, сколько чудес они вытворяют на соревнованиях за первенство самой быстрой и самой прыгучей лошади.
— Они прыгают только потому, что их заставляют. Но на самом деле это больно. Прыгать через препятствия.
— Объясните, я не понимаю.
— Ну хорошо. Нога лошади это, по сути, палец. Сама лошадь весит четыреста-пятьсот кг. Во время прыжка, в полете, лошадь вытягивает вперед две передние ноги, но приземляется на одну из них… И вот представь себе, огромный вес, пятисоткилограммовый удар приходится на одну тоненькую лошадиную ножку. А добавь сюда еще и вес всадника. И это очень больно, именно во время прыжков лошади и ломают свои ноги. Лошади не могут об этом сказать, зато кентавры могут. И говорят.
— Но лошади прыгают…
— Конечно, они прыгают, ведь их заставляют при помощи уздечки, а от неё лошадки не могут избавиться, потому что они ремнями к голове прикручены. Кстати, прости, дядя Лютер, но ты как раз на уздечку и попался, келпи знают, как приманивать добычу, когда хотят поужинать человечиной.
Лютер вспомнил и передернулся, потом устало потер глаза и вздохнул:
— Н-да-а, ребятки, задали вы мне жару… Что же мне теперь, вообще на лошадь не садиться?
— Морона возьми.
— Эту… страхолюдину?
— Дядя Лютер, а давай я тебя отвезу домой!
— Дяденька Волчок, а зачем тебе уезжать? Оставайся здесь!
— Точно! Лиза, ты гений! Дядя Лютер, правда, оставайся!
В итоге, Лютер остался в Тихом доле, он присмотрел себе участочек неподалеку от дома Колеманов, да и обосновался, потихонечку, полегонечку обустроился.
Вместе мы навестили Ромашку, лошадиную долгожительницу, и, глядя на ладную, гладкую, холёную лошадку, Лютер не смог удержаться от слез. Он прекрасно понял огромную пропасть между свободной, вольной лошадью и лошадью-пленницей.
Ему по-настоящему стало жаль погибшего молодого мерина.
Тем более что вольные лошади никогда не отказывали детям и с удовольствием катали их, маленьких, счастливых эльфят, на своих гладких и голых спинах, и головы их при этом были свободны, без уздечек.
А келпи в конце концов пришлось принести благодарность, ведь это из-за него дядя Лютер остался жить здесь, в Тихом доле. Мы все очень привязались к нему, полюбили этого славного человека-волка.
Особенно я, ведь у нас было приключение, общее, одно на двоих.
Комментарий к Лошадиный вопрос В эпизоде с келпи я сперва написала “Ой мама, роди меня обратно”, но потом задумалась – что-то не сходится – и сочинилось “Ой мама, хочу обратно в яйцо”, так оно вернее будет. Я нигде не читала, как именно келпи превращается в свою другую, хищную ипостась, поэтому придумала вот так. По-моему, толково вышло)
Про лошадиные ноги – правда, кони действительно боятся прыгать через крашеные палочки, если присмотреться к ним на соревнованиях по конкуру, то можно увидеть, как они сопротивляются и протестуют.
Правда, в нашем мире об этом говорят не кентавры, а компьютерная термография.