– Снадобье для тебя уже готово и уложено, – спокойно ответила королева Мевенна.
Я заметила, что тетя Бек на это покривилась. Всевозможные снадобья – это было по ее части.
Но не успела она ничего сказать, как отец Ивара добавил:
– А слугой при тебе поедет Огго. Так что прекрати эту глупую сцену.
– Огго! – воскликнул Ивар. – Какой от него толк?!
– Тем не менее Огго – логриец и, весьма вероятно, лазутчик, – отозвался король Кениг. – Если ты сейчас без предупреждения заберешь его с собой, он не успеет нынче ночью никому ничего рассказать, а потом всегда будет у тебя на глазах.
– От Огго как лазутчика тоже никакого толку, точно так же! – завопил Ивар. – Я что, серьезно обязан…
– Да, – припечатал его отец. – Мы должны быть предельно осторожны.
Тут король Фарлейн поднялся – очень медленно и шатко, – и все остальные, конечно, тоже вынуждены были встать.
– Нам остается лишь пожелать вам удачи в пути, – проговорил он. – Отправляйтесь же, и пусть боги хранят вас. – Тут он прицельно посмотрел на тетю Бек. – И во имя любви этих богов верните мне сына, если сможете.
Тетя Бек сделала короткий скованный книксен и посмотрела на верховного короля не менее прицельно. Я тоже. Верховный король весь дрожал, на худом лице, вопреки его отчаянным усилиям, отражалась буря разных чувств. Мне показалось, что среди них есть и надежда – болезненная, дикая надежда снова увидеть принца Аласдера, надежда из тех, какие редко сбываются. Тетя Бек тоже ее увидела. И едва не отпустила, как обычно, меткое замечание по делу, но сдержалась и сказала прямо-таки с теплотой в голосе:
– Я сделаю что смогу, сир.
Глава четвертая
И мы ушли. Один из придворных верховного короля, тоже в мантии, проводил нас до порога, а там вручил тете Бек кошелек.
– На дорожные расходы, – сказал он.
– Большое спасибо, – ответила тетя Бек. – Теперь я вижу, что ваш король настроен серьезно.
Все знали, что верховный король Фарлейн денег на ветер не бросает.
Тетя Бек повернулась к Ивару:
– Беги приведи Огго. Скажи ему, что вы с ним должны проводить верховного жреца в его святилище, а больше ничего не говори.
К моему великому огорчению, верховный жрец собирался проводить нас до холмов, где стоял его храм и прочие святыни. Донал пошел впереди и показал дорогу к дверце, которую раньше при мне никто и не открывал. На миг я испугалась, что Донал тоже с нами. Но он лишь удостоверился, что мы нашли четырех осликов, которые поджидали нас под стеной.
При виде осликов тетя Бек только языком прищелкнула:
– Вот так строжайший секрет. Кто их седлал?
– Я, – ответил Донал. В руке у него был фонарь, и при его свете зубы Донала так и сверкнули среди завитков бороды – очень самодовольно. – Чтобы на конюшне не было никаких разговоров.
– Я имела в виду даже не это, – возразила тетя Бек, – а сумки.
Один ослик был навьючен четырьмя кожаными сумками, лоснящимися, туго набитыми и, похоже, очень дорогими.
– Кто их собирал?
– Моя матушка, – отвечал Донал. – Собственными лилейными ручками.
– Да неужели? – сказала тетя Бек. – Премного благодарны за такую честь.
Поскольку более неблагодарного замечания невозможно было себе представить, наверное, очень удачно, что как раз в этот миг к нам подбежал Ивар, а с ним Огго, совершенно растерянный. Им предстояло идти пешком, как подобает свите. Жрец взгромоздился на одного из осликов и сидел с дурацким видом – длинные ноги у него чуть ли не волочились по земле. На второго села тетя Бек. Огго подсадил меня на третьего. Я поглядела на него – и то, что я увидела (хотя при неверном свете фонаря и сиянии почти полной луны, которую то и дело застилали несущиеся облака, увидела я не много), натолкнуло меня на мысль, что Огго никакой не лазутчик: очень уж он был огорошенный, очень уж рвался помочь. Или такие лазутчики тоже бывают?
– Не надо придерживать Айлин, она с ослика не свалится, – сказал ему Ивар. – Лучше бери под уздцы вьючного осла и веди за нами.
Мы зацокали по камням, а Донал поднял фонарь и снова усмехнулся.
– Всего наилучшего, милые сестрицы, – сказал он нам с тетей Бек. – Приятного путешествия, Ивар.
Нет, он не издевался. Донал слишком обходительный для этого. Но когда мы цокали вниз по каменистому склону, мне пришло в голову, что такое прощание – все равно что проклятие вслед. А если не проклятие, то все равно злопыхательство.
Туман рассеялся, однако мой бедный ослик успел совсем вымокнуть. Наверное, он прождал у этой двери несколько часов. Все ослики словно одеревенели и упрямились больше обычного. Ивару и Огго пришлось взять по уздечке в каждую руку и выволочь осликов из оврага под стеной замка, а потом еще дальше, пока мы не вышли на тропу, которая зигзагом вела к вершинам. Там мой ослик поднял большую голову и выразил наболевшее мощным горестным «И-а!».
– Тише ты! – шепнула я ему. – Вдруг услышат?
– Не важно, – сказала тетя Бек. Она сидела поджав ноги, чтобы те не волочились по земле, как у жреца. По-моему, ей было ужасно неудобно и даже трудно дышать, и это ее, понятно, сердило. – Пусть услышат, какая разница, – пояснила она. – Все знают, что жрец как раз возвращается домой. – Жрец ехал по тропе впереди нее, и она окликнула его: – Не ожидала, Киннок, что ты согласишься участвовать в этом представлении. Зачем это тебе?
– У меня есть на то причины! – отозвался жрец. – Хотя я не рассчитывал, что при этом мне подожгут дом, – кисло добавил он.
– Что за причины? – не унималась тетя Бек.
– К богам и священству в наши дни относятся без должного почтения, – бросил жрец через плечо. – Моя цель – это побороть.
– То есть ты считаешь, что Аласдер более богобоязнен, чем его отец? – уточнила тетя Бек. – Если ты так думаешь, тебя ждет двойное разочарование.
– А как же благодарность? – возразил жрец. – Нельзя списывать ее со счетов.
– Ну или неблагодарность! – рявкнула тетя Бек.
Так они и препирались, и с каждой фразой тетя Бек все сильнее сердилась и пыхтела, но я никак не могла взять в толк, о чем идет речь. Помню, как тетя Бек обвиняла жреца в попытках превратить Скарр в Галлис, но это значило, что они снова завели разговор про политику, и я перестала слушать. Мне вдруг стало до невозможности страшно, что я больше не увижу Скарр, и я старалась разглядеть как можно больше при свете луны, которую то и дело застилали облака.
Горы были просто черным пятном наверху, хотя до меня доносился их тяжелый сырой запах, а море – тоже черным пятном, только с белыми искорками и по другую сторону. Но я помню, как с небывалой нежностью любовалась огромным серым валуном у дороги, когда по нему скользнул лунный свет, и как почти так же страстно глядела на серый, будто заиндевелый, вереск под валуном. Когда тропа свернула, я посмотрела через плечо и увидела за ссутуленной фигурой Огго, который тянул под уздцы вьючного ослика, на фоне моря, замок, весь зазубренный, темный и колючий. Ни единого огонька. Можно подумать, он заброшенный. Домика, где жили мы с тетей Бек, конечно, видно не было, он остался за следующим холмом, но я все равно туда посмотрела.
Тут меня вдруг осенило: если я больше никогда не увижу Скарр, мне не придется еще раз спускаться Туда. Какая радость! Какое облегчение! Вы себе не представляете! Но я сразу же поняла, что не верю своему счастью. Тетя Бек наверняка придумает что-нибудь, и мы с ней улизнем. Очень может быть, что к утру мы окажемся дома. Я знала, что тете Бек не хочется никуда плыть, до того не хочется, что она готова навлечь на себя немилость самого верховного короля. Тетя Бек – единственная и последняя мудрица на Халдиях, а такое положение, подумала я, позволяет ослушаться короля Фарлейна. Неужели она посмеет? Неужели?..
Я лихорадочно размышляла об этом со смесью надежды и отчаяния при любом ответе на вопрос, но тут мы процокали по дороге между холмами на самую вершину Килканнона, где на гребне справа высились стелы святилища. Я их чувствовала, от них по коже то ли бежали мурашки, то ли выступала сыпь, а еще лунный свет почему-то становился темно-синим, по крайней мере, мне так казалось. Мне здесь очень неуютно, и я терпеть не могу сюда ходить. Никогда не понимала, зачем богам понадобилось такое неприятное волшебство.
Совсем скоро мы миновали святилище и вышли на равнину за ним. Там стоял темный домик жреца, от которого до сих пор тянуло паленым, а вокруг раскинулись пустые, серебряные от луны пастбища, откуда Донал разогнал весь скот. По другую сторону дороги стояло длинное строение вроде сарая, где жили послушники. В окошках горел яркий свет, а изнутри – вот ведь незадача! – доносился гвалт кутежа. Похоже, послушники считали, что жрец вернется только утром.
Жрец соскочил с ослика и зашагал ко входу. Гвалт мигом оборвался. Я посмотрела в дверь мимо узкого силуэта жреца, всем своим видом выражавшего лютое негодование, и увидела не меньше десятка юношей, застывших под его взглядом, будто статуи. Большинство виновато прятали за спиной кубки, но двое были уже так хороши, что не сочли нужным трудиться. Один допивал вино как ни в чем не бывало. Другой запел прерванную песню и даже приветственно поднял кубок в честь жреца.
– Вижу, пора изгонять демона пития, – сказал жрец. – Все вы должны проводить Премудрую Бек к морю и проследить, чтобы она благополучно села на корабль.
Тетя Бек издала негромкий раздраженный возглас. Я угадала. Она собиралась улизнуть.
– Что? Прямо сейчас? – спросил кто-то из послушников.
– Да, – сказал верховный жрец. – Прямо сейчас.
Он прошагал в сарай, взял со стола бочонок и преспокойно вылил его содержимое на пол. Через дверь до меня донесся запах виски, такого крепкого, что глаза заслезились.
– Свежий воздух прекрасно изгоняет демонов, – заметил жрец. – Ступайте. А вам, дамы, – он поглядел на нас, ожидавших снаружи, – счастливого пути.
Так что остаток пути нас сопровождала дюжина пьяных послушников. По эту сторону гор было довольно ветрено, и, что бы ни говорил жрец, послушникам от прогулки стало, по-моему, только хуже. Они шатались, спотыкались, пели и хохотали. Каждые десять шагов кто-нибудь обязательно заваливался в заросли дрока, а остальные покатывались со смеху. Некоторым приходилось отбегать с дороги протошниться.
– О боги, – твердил Ивар, – только этого мне не хватало!
А тетя Бек несколько раз спрашивала послушников:
– Может быть, вам все-таки лучше посидеть здесь и отдохнуть? Мы прекрасно доберемся сами.
– Не-не-не-не-не, с-сударыня, – отвечали они. – Низ-з-зя. У нас п… п… приказ. Доставить вас на кура… кара… корабель.
Тетя Бек только вздыхала. Очевидно, жрец дал слово верховному королю, что мы попадем на этот самый корабль.
– Чтоб ему пусто было! – сказала тетя Бек.
И вот мы в сопровождении улюлюкающей, прыгающей и хохочущей толпы наконец спустились туда, где скалы уступили место полосе песка и где при свете заходящей луны виднелся внушительный корабль, нетерпеливо покачивавшийся на волнах в гавани. От этого зрелища Ивар застонал. У берега мокро лоснились и плескались волны, и среди них нас поджидала шлюпка; заметив нас, моряки тут же повскакали с мест.
– Скорее, а то упустим прилив, – сказал один из них. – Мы уже думали, вы не успеете.
Я соскользнула с ослика и погладила его по боку. И еще погладила росший рядом кустик дрока. Он был в цвету, впрочем, дрок всегда цветет, и от прикосновения моих пальцев кругом разлился крепкий аромат. Запах цветущего дрока всегда напоминает мне о доме и о Скарре. Так что очень обидно, что в тот же миг самого молоденького послушника занесло в этот самый куст и там стошнило.
– Иди сюда, кроха. – Кто-то из моряков крепко схватил меня и поднял на руки. – Перенесу тебя через воду, – пояснил он, когда я разъяренно пискнула.
Пусть несет, решила я. К этому времени я уже одурела от усталости. Как будто, покидая земли Скарра, я оставляю и свою силу, – но, наверное, все-таки дело в том, что я не спала предыдущую ночь. Пока меня несли через полосу грохочущего прибоя, я чувствовала соль на губах и мельком видела, как рядом вброд идут Ивар и Огго, а еще – как на берегу тетя Бек выпрямилась во весь свой рост и задрала подбородок, когда какой-то моряк предложил и ее перенести. Я видела, как после этого тетя Бек посмотрела на волны, приподняла ногу, посмотрела на каблук – и пожала плечами и кивнула. В шлюпку она прибыла, чинно сидя у моряка на руках, сдвинув каблучки и целомудренно обхватив силача за шею, будто бедняга был и не человек вовсе, а просто очередной осел.
Как мы приплыли на шлюпке и попали на большой темный корабль, я толком не помню. Наверное, я успела заснуть до того. Когда я проснулась, все заливал яркий серый утренний свет, а я лежала на животе на узкой скамье в каюте, обшитой деревом; было тепло, но попахивало неприятно. Я тут же вскочила – ведь до Берники, как я прекрасно знала, было каких-то сорок миль морем.
– О небеса! – воскликнула я. – Я проспала все путешествие!
Оказалось, ничего подобного. Когда я выскочила в проход под палубой, где все качалось и скрипело, тетя Бек встретила меня известием, что ночью поднялся встречный ветер.
– Моряки сказали мне, – добавила она, – что от логрийской преграды, когда ветер дует с севера, нарушаются и воздушные, и морские течения. Так что нам плыть еще целый день, а то и больше. – И отправила меня обратно в каюту причесаться.
Завтракали мы в тесной вонючей каморке на корме, где в крошечное оконце бились волны, а стол ездил туда-сюда, будто качели. Как ни странно, на завтрак была не овсянка. Я бы не возражала против овсянки. Проголодалась как волк. И налегала на овсяные лепешки с медом так рьяно, словно мы были на суше и горшочек с медом не уезжал от меня по столу как раз тогда, когда был мне нужен.
Через некоторое время тетя Бек вытерла руки и передала салфетку мне.
– Десять лепешек, Айлин, – это очень много, – заметила она. – Месячного запаса продовольствия на нашем корабле не держат. Иди посмотри, что там с Иваром и Огго.
Я неохотно послушалась. Мне хотелось не только еще овсяных лепешек, но и выйти на палубу и посмотреть на море. Мальчишек я нашла в душной каютке через проход. Ивар лежал на койке и стонал. Огго сидел рядом, встревоженный и преданный, и держал наготове на коленях большую миску.
– Уйди! – сказал Ивар. – Я умираю!
– Не знаю, что делать, – пожаловался мне Огго. – Он всю ночь так.
– Иди позови тетю Бек, – сказала я. – И поешь. Я подержу миску.
Огго мигом сунул мне миску. Я поставила ее на пол. Гадость.
– Не убирай ее! – взвыл Ивар, когда Огго выскочил за дверь. – Мне нужно! Прямо сейчас!
Вид у него и вправду был больной. Лицо стало все бледное и лоснилось, будто сало. Я сунула ему миску, но он застонал:
– Мне уже нечем тошниться! Я умру!
– Нет, не умрешь, – сказала я. – Это не героическая смерть. Где снадобье, которое дала тебе с собой мама?
– В сумке, на которой ты сидишь, – выдохнул Ивар. – Но этот дурак Огго не знает, какое именно!
– Ну я тоже, скорее всего, не знаю, а я не дура. – Я встала и открыла сумку. – А вот почему ты сам не знаешь?
На это Ивар только уткнулся лицом в комковатую тощую подушку и застонал. К счастью, в этот миг вошла тетя Бек.
– Глупости, – сказала она, оценив положение. – Так я и думала, что Огго преувеличивает. Айлин, пусти меня, дай заглянуть в сумку.
В сумке было довольно много разных пузырьков и флакончиков, тщательно завернутых в одежду. Тетя Бек достала все и поставила в ряд на дощатом полу.
– Гм, – сказала она. – Которое же?..
Она перебрала стеклянные бутылочки по одной и все рассмотрела на просвет. Покачала головой. Перебрала глиняные флакончики и каждый откупорила и понюхала. Ивар приподнялся на локте и испуганно наблюдал за ней. Тетя Бек снова покачала головой и принялась очень осторожно и сосредоточенно выливать все флакончики в миску.
– Эй! Что вы делаете?! – воскликнул Ивар.
– Не знаю, – ответила тетя Бек и начала выливать в миску и бутылочки тоже. – Не знаю, что тут задумала Мевенна, но боюсь, что готовить снадобья она умеет примерно как вышивать. Айлин, возьми эту миску, вынеси наверх и вылей все в море. Осторожно, не расплескай по пути. Чего доброго, корабль загорится. Потом возвращайся за бутылками. Их тоже нужно выбросить за борт.