больше не обязана наводить порядок в моей комнате.
— Ладно, это не так важно. — Смилостивилась тетя. — Чем ты только что занимался? И
не смей мне врать: я точно знаю, что ты пытался что-то колдануть с помощью Лабиринта!
— Гм. Я пытался разобраться с картами. Хотел научиться рисовать их так, чтобы не
уставать при этом.
— Ах, это… — Она махнула рукой и как будто расслабилась. — Это совсем просто. Где у
тебя мастерская? Там? Идем… Я покажу.
На самом деле это оказалось не так уж просто, но, попрактиковавшись немного, я понял,
что быстро освою предложенный тетей метод. Принцип действительно состоял в том, чтобы
воспользоваться тем отпечатком Лабиринта, который был в каждом из нас. Надо было создавать
карты не с помощью своей энергии (иначе и в самом деле наступало сильное истощение), а с
помощью энергии Лабиринта, которую следовало пропускать через себя, одновременно
накладывая образ Узора на карту. По словам Фионы, все рисовальщики пользовались этим
методом — но, кроме нее, остальные это делали бессознательно, по наитию.
Когда Фиона ушла, я лег на кровать и задумался. Фиона — мать Мордреда. Кроме того,
возможно, она самая хитрая и коварная в Семье. Тем не менее, она открыла мне секрет, которого
не знают ни Раймонд, ни Эрнил, ни Анжелика, ни Марк. Зачем она это сделала?
Или я ничего не понимаю в жизни, или меня откровенно пытаются завербовать.
Завербуюсь ли я? Конечно, завербуюсь. Для того я и валял дурака, присягая человеку,
который в перспективе обязательно попробует убить моего отца. Только завербовавшись и вызнав
все их секреты, можно — опять-таки, в перспективе — попытаться их убить.
Интересно, поверят ли они когда-нибудь, что меня можно купить? Что-то они слишком
легко повелись на мою игру…
Все еще терзаемый смутными сомнениями, я закрыл глаза и заснул.
Мое «беззаботное десятилетие» закончилось в тот день, когда Мордред за семейным
обедом, отправляя в рот смоченную лимонным соком устрицу, полюбопытствовал:
— Когда думаешь заняться Киммерией?
— Гм… — Сказал я. — Похоже, Жерар снова вспомнил про свою идею.
— Вообще-то, это была не его идея.
— Ах, вот как… Теперь понятно, в чьей голове она возникла. Я мог бы и сам догадаться.
— Я понимаю, что ты понимаешь. Но я не понимаю, чего ты ждешь. — Мордред пригубил
вино.
— Учусь, учусь… — Я вздохнул. — Но вообще-то вы правы: пора. А то через пару
десятилетий меня в Киммерии уже никто и не вспомнит.
— Как думаешь действовать? — Поинтересовался Саймон, сидевший напротив меня.
— Я думал на этим. — Сказал я. — Завоевать Киммерию нельзя. Значит, нужно
объединить изнутри. А как это сделать? Проще всего — объединить против какого-то внешнего
врага.
— Надеюсь, не против Аваллона? — Хмыкнул Оттон.
Я покачал головой.
— Я собираюсь подвигнуть своих родичей на военный поход против пиктов. Заодно и
Пиктляндию захвачу.
— А как они будут называться? — Сделав удивленные глаза, спросил Эрнил.
— Кто? — Не понял я.
39
— Ну, твои поданные… Пиктокиммеры или киммеропикты?
Изначально я собирался вернуться в родную Киммерию на белом коне, с хорошим
войском за спиной. Мои родичи, не смотря на свою воинственность, абы за кем на войну не
пойдут. Вот если бы у меня была собственная армия, тогда они, полагаю, с удовольствием бы ко
мне присоединились… Я стал думать о том, где можно раздобыть армию. За помощью к
аваллонской Семье я категорически обращаться не хотел, даже к отцу. Это — мое первое крупное
предприятие в качестве аваллонского герцога (именно такой был у меня теперь титул), и
провернуть все самостоятельно, без чьей-либо поддержки для меня — дело чести. Это было что-то
вроде экзамена на совершеннолетие.
Если судить по рассказам отца или старших родственников, то раздобыть многотысячную,
отлично подготовленную армию — плевое дело. Надо всего лишь немного побродить по
Отражениям и в конце концов найти такой мир, где тебя считают богом. Соответственно, все ВВС
данного Отражения немедленно будут к твоим услугам.
Я попытался применить этот метод, но быстро понял, что все не так просто. Как вы себе
это представляете, а? Приходите в чужой мир, выходите на главную площадь и громко кричите:
«Эй! Я ваш бог! Поклоняйтесь мне! Отдавайте мне вашу армию!» — так, что ли? Не смотря на
очевидный идиотизм такой «методики», я один раз попытался ее применить — на всякий случай,
вдруг что-нибудь да выйдет. Прохожие, гулявшие по главной площади безызвестного города в
безызвестном Отражении, услышав мои крики, предпочли эту площадь поскорее покинуть. Потом
на том же Отражении я подрался с городской стражей, которая пришла меня усмирять. Стало
ясно, что боготворить меня никто не собирается.
Решив, что на этом Отражении люди слишком свободолюбивы, я нашел Отражение, где
мои портреты и памятники громоздились на каждом углу — но и там меня ждала неудача.
Местное население, задавленное, запуганное и забитое, приняло меня всего лишь за
сумасшедшего двойника их обожаемого вождя. Был вызван желтый фургон, из которого
выбрались деловитые парни в белых халатах, и мне пришлось использовать карты, чтобы
побыстрее смыться из этого мира.
В третьем мире я попытался применить магию — за прошедшее время Мордред и
Анжелика все-таки сумели научить меня нескольким приемам — рассчитывая произвести
впечатление на невежественных аборигенов. Аборигены впечатлились. Возникла даже маленькая
секта, члены которой — совершенно бесполезные личности с военной точки зрения — открыв
рты, напряженно ждали, когда же я возвышу их над остальными, наделю сверхчеловеческим
могуществом и т.п. В конце концов появился большой отряд стражи. Все мои «приверженцы»
немедленно испарились, а меня стражники попытались скрутить и отвести в каталажку — в глазах
большинства местных я был не богом, а лже-мессией и шарлатаном…
В четвертый мир я не пошел. Я понял, что что-то делаю неправильно. А может быть,
родственники просто вешали мне лапшу на уши, небрежно упоминая, с какой легкостью им
удавалось в былые времена собирать миллионные армии? Может быть, за каждой миллионной
армией стояли годы или даже десятилетия напряженной подготовки?
Поэтому я, больше не надеясь получить армию на халяву, поступил проще: нашел мир, где
под ногами вместо камней валялись слитки золота, набил этим металлом походный рюкзак и
пошел — в соседний мир, где золото очень ценилось — нанимать солдат.
Золото скоро закончилось, и пришлось сделать еще одну ходку, а потом еще. В конце
концов под моим командованием состояли: тысяча тяжеловооруженных всадников, три тысячи
легковооруженных, и две тысячи рейнджеров. Ты можешь поинтересоваться, для какой цели мне
могла понадобиться конница в пиктском лесу? Спокойно. У меня был План.
Я заявился в Киммерию, продемонстрировал родичам свою маленькую армию и большой
мешок с золотом, чем немедленно вызвал к своей персоне всеобщее уважение. Тот, кто затевает
поход, должен быть щедр, и я был щедр — тем более, что это мне ничего не стоило. Я раздавал
подарки направо и налево и в конце концов более половины кланов изъявили желание принять
участие в моем походе. Конечно, в основном это была молодежь, но были и те немногие, кому
удалось вернуться живыми из прошлого пиктского похода. Теперь все они были зрелыми мужами,
главами семей, а некоторые, наиболее удачливые — уже и вождями кланов. Киммерийская кровь
жаждала отмщения.
Мне удалось собрать даже больше, чем я рассчитывал. Почти четыре тысячи
киммерийцев. Пикты, правда, легко могли выставить на поле боя и сорок тысяч, и пятьдесят.
40
И вот, наступил погожий весенний денек, когда моя небольшая армия двинулась в поход.
Все было почти также, как во время моей первой кампании — почти, но не совсем. Во-первых,
армию сопровождали многочисленные отряды рейнжеров, которые в сражениях не участвовали, а
занимались исключительно разведкой. Во-вторых, издевательства над местным населением я изо
всех сил старался свести к минимуму. Ведь я собирался не просто разграбить эту страну, а сделать
ее своей вотчиной. Всеобщая ненависть к завоевателю-тирану мне была совершенно не нужна.
События разворачивались по хорошо знакомому сценарию — только на этот раз
разведчики докладывали мне обо всех перемещениях врага, и неприятных сюрпризов не было.
Избегая сражений, пикты пропустили нас вглубь страны, а сами в это время собрали собственную
армию. Когда до меня дошли известия о том, что на восточном направлении, за нашей спиной,
начинают перекрывать дороги, я понял — главное пиктское войско уже на подходе. Так вскоре и
оказалось. Пикты надвигались с северо-запада: по подсчетам разведчиков — самое меньшее,
шестьдесят тысяч. Пятнадцать пиктов на одного киммерийца. Моих родичей это соотношение не
волновало и все, как один, рвались в бой. Но я был вынужден их разочаровать. Как только пикты
подошли поближе, мы отступили на юг. Когда они подошли, мы снова отступили. И так до тех
пор, пока не оказались на Нэлеорских равнинах.
Мои воины шли мрачно, не было слышно ни шуток, ни боевых песен. Мне повиновались,
потому что я был командиром, но я чувствовал, как с каждым шагом на юг тает мой рейтинг,
купленный не одним пудом золота. «Какого дьявола он повел нас в этот поход, если не собирался
сражаться?» — Читалось в глазах каждого второго. В глазах каждого первого и вовсе не было
никаких мыслей — только тупое раздражение на бестолкового, трусоватого командира.
Меня все это не волновало. Мне не нужна была их любовь. Мне нужна была победа.
Поэтому мы продолжали отступать.
Пикты выбрались из леса следом за нами и, потоптавшись на месте, бросились в погоню.
Хотя на этот раз мы особенно не зверствовали, разозлили мы их порядочно. Их было даже больше,
чем докладывали разведчики — тысяч восемьдесят, наверное. Я приказал ускорить отступление.
Ворча и ругаясь вполголоса, киммерийцы подчинились.
Ближе к вечеру мы увидели гряду холмов, на вершине одного из которых и остановились.
Отдыхали до утра, а утром узрели у подножья холма те самые восемьдесят тысяч, от которых мы
так долго убегали. Когда я приказал готовиться к битве, киммерийцы заметно приободрились.
Но пикты не были такими идиотами, чтобы лезть на холм. Тот, кто занимает высоту, имеет
все преимущества перед тем, кто пытается ее захватить — эту азбучную истину они знали не хуже
нас. Учитывая, что киммерийская пехота превосходила их собственную на порядок, попытка
атаковать холм, даже в случае успеха, стоила бы им катастрофических потерь.
Зато их лучники превосходили наших — и числом, и уровнем подготовки — не на
порядок, а на два. Этим они и решили воспользоваться. Конечно, тот, кто занимает высоту, может
послать стрелу дальше, но стрелков у нас было всего несколько сотен, а в их армии умел
пользоваться луком едва ли не каждый второй.
Я приказал не отвечать на стрельбу, закрыться щитами и дать условный сигнал. Три раза
провыл рог. Пока стрелы барабанили по щитам, а пикты у подножья холма изощрялись в
насмешках, я напряженно вслушивался. Когда прозвучал ответный сигнал, я приказал построится
клином и начать атаку.
Пикты немедленно отреагировали. Лучники разошлись по флангам, вперед выдвинулась
их пехота: здоровущая фаланга — триста человек в линии, сто пятьдесят — в глубину. Очень
здоровущая и очень неповоротливая.
Они уже почти построились, как возникла заминка: пикты заметили серо-стальную полосу
тяжелой конницы, выползающую из-за соседнего холма. Этого сюрприза они не ожидали.
Конница до сих пор в захвате Пиктляндии не участвовала, а шла параллельным курсом по
Нэлеорским равнинам. Фаланга не успевала, да и не могла перестроиться — мои бешенные
родичи, размахивая боевыми топорами, уже сбегали с холма, а четыре тысячи разъяренных,
изголодавшихся по сражению киммерийцев — это совсем не тот контингент, который можно
запросто проигнорировать. Мы врубились в их ряды, они нас очень достойно и мужественно
встретили, но — и это самое главное — фаланга не успела перестроится. Лучники встретили моих
всадников стрелами, однако успели дать только два или три беспорядочных залпа, после которых
три клина тяжеловооруженной конницы, растоптав по дороге лучников, врезались пиктам во
фланг.
Если ты понимаешь, что такое атака тяжеловооруженной конницы на открытой местности
во фланг не успевшей перестроиться пехоте, то можешь представить себе, что было дальше.
41
Конница смяла все — и левый фланг, и центр, и все остальное. Я едва успел вывести киммерийцев
из боя, чтобы конница под горячую руку не смяла и их тоже. Со склона холма я смотрел на
разгром пиктской армии, и сердце мое пело. Это была моя первая крупная военная победа. Первая,
но, смею заметить, не последняя.
Пикты, хотя и были разбиты, еще не были окончательно уничтожены. Они разделились на
десятки отрядов, одни из которых убегали к лесу, другие пытались скрыться в холмах, а третьи
еще оказывали героическое сопротивление. Тех, которые оказывали сопротивление, конница
сминала быстро, но она не могла успеть повсюду. Меня не устраивала просто победа. Я хотел
полностью уничтожить их армию. Поэтому я разделил киммерийцев на сотни и велел прочесывать
холмы в поисках пиктов — но предварительно приказал трубачу дать еще один сигнал. Вскоре
после этого на сцене появилась легкая кавалерия. Она занялась преследованием бегущих и
блестяще справилась с этой задачей.
Итоги сражения были таковы:
Из восьмидесяти тысяч пиктов уцелело не более двух или трех тысяч, которым повезло
попасть к нам в плен. Не знаю, может, кому-то и удалось удрать, но таких были единицы.
Из четырех тысяч киммерийцев сто двадцать семь сложили свои головы в этой битве. Всех
их мы похоронили как подобает. Еще около трех сотен было ранено. Все эти потери были
понесены нами в первые минуты боя, когда мы атаковали пиктскую фалангу.
Из четырех тысяч всадников погибло всего одиннадцать человек, и не было ни одного
тяжелораненого.
Наибольшие потери понесли мои рейнжеры — почти двести человек убитыми. Замечу —
они не участвовали в сражении и ни один из них не погиб от пиктского оружия. Рейнжеры
сопровождали нас, когда мы вышли из леса и попрятались по холмам задолго до начала боя.
Отдавая команды, я упустил из виду одну незначительную деталь, которая и стоила мне этих двух
сотен. Легкая конница и киммерийцы, занимаясь отловом убегающих пиктов, по ошибке изрубили
в капусту отряд моих разведчиков, прежде чем разобрались, что перед ними — свои.