Стемнело незаметно. Каньон затянуло непроглядными тенями, лишь наверху густо синело небо, меченное первыми звёздами. Огонь можно было не скрывать, всё равно никто не увидит, так что костёр беглецы разожгли большой, благо сушняка хватало. Холодов в Калифорнии ждать не приходилось, но по ночам и озябнуть можно. Скоро дожди пойдут, непроглядные туманы покроют равнины плотной белой мгой…
Пламя бросало отсветы на крутую стену, выхватывало из тьмы смутные силуэты пасущихся коней, фигуры людей сидящих или прилёгших.
Наталья повернулась, освещённая костром, и Чуга снова залюбовался ею — изящным профилем, стройной шейкой, весьма заметными очертаниями груди. Коломина чем-то напоминала ему Олёну. Не фигурой, не лицом, а чем-то невыразимым, чему и слова-то не подберёшь. Душою, может? Чистой, светлой, злыми умыслами не отягощённой. Как у дитяти малого…
Внезапно девушка глянула прямо ему в глаза.
— Что деется, Фёдор? — спросила она тихонько. — Что станется с нами?
— Всё ладно будет, Наталья, слово даю…
Пётр Степанович, отлучившийся на поиски хвороста, возвратился, таща целую охапку и чинно беседуя с князем Турениным.
— Купцам надо было волю дать! — с досадою говорил Костромитинов. — Вот на что императору тяму не хватило! Не загребать Америку под себя, а доверить купеческому сословию. Пущай бы торговлю вели, корабли строили, земли эти скрепляли смёткой своей да резоном. Уж мы бы закогтились, никаких англичан не пустили бы к океану, никаких «бостонцев»! Всё наше было бы, от Бобрового моря[150] и до самой Мексики. Вона как королева английская своих-то купчин пестует! А «бостонцы» каковы? Вот увидите — они Штаты свои вытянут-таки в заглавные державы!
— Дурные у нас цари, что и говорить, никудышние, — хмуро сказал князь. — Может, и худое скажу, да только жалею я, что Наполеон не смог Россию завоевать! Причастились бы той Европы, порядки бы тамошние завели… Глядишь, и вольные землепашцы по всей стране рассеялись, и купечество в рост пошло!
— Если бы да кабы! — усмехнулся Фёдор. — Эх, князь… Минуло то время да прошло, словно и не бывало!
— Ваша правда! — крякнул Пётр Степанович и будто встряхнулся, взял сразу деловитый тон: — Ну что порешим-то? Как Гонта окрутим? На власти надежды нет, им наши беды до фонаря. Пущай, дескать, скотоводы сами друг с другом разбираются, а нам недосуг. Да и где те власти?
— Мы и есть тутошняя власть! — весомо заявил Туренин. — Нам этого Гонта решать и вязать! А покамест… — Он подбородком указал на Чугу: — Вон! Фёдор асиенду Потерянную сыскал, там и окопаемся…
На том и порешили.
Глава 17
МИССИЯ «АЦТЛАН»
Людно стало в Ла-Роке! Неширокое устье каньона «конестогами» перегородили, всё как есть заставили — ни пройти ни проехать. Женщин в асиенде укрыли, мужчины то у фургонов кучковались, то в бане недостроенной, а пацанва с верхушки мезы неприятеля высматривала.
Док Шелихов квалифицированно обработал раны на Фёдоре, мимоходом отпустив диагноз: «Всё у вас, батенька, как на собаке заживает!» Костромитинов, Хлебников да Черных собрались на «совет старейшин» — судили да рядили, как им Гонта ущучить, а самим не пропасть. Девки у костров хлопотали, варево мешали в больших котлах. Народ устраивался помаленьку. И переговаривался:
— …Доброго вам здоровьечка, Степан Лексеич!
— И вам того же, Авдотья Никитична. Жизня налаживается али невмоготу?
— Да чего там, всяко бывало, и Гонта энтого проклятущего переживём!
— …Князь, всё ладно, только вот припасов маловато. Мучка есть, соль взяли, мясо свежее, хо-хо, да только на такую-то ораву не напасёшься. Человек сорок нас!
— Тридцать семь, Кузьма.
— Всего-то!
— …Лёша-а! Где тебя носит?
— …Ты мне мансы тут не пой. Купи себе петуха и крути ему бейцы,[151] а мне крутить не надо!
— Фима, ты говоришь обидно!
— …Не дай бог, пожгут дом…
— Ну и пожгут, и што? Я ещё мальчонкой был, помню, как колоши Михайловскую крепость спалили.[152] И што? Да ещё пуще всего понастроили!
Чуга побродил от костра к костру, послушал, что говорят, да и задумался: а не направить ли ему стопы к асиенде? Наталья там суету разводит — прибирается с бабами, постели готовит, ребятню шугает…
— Федя!
Помор оглянулся, поневоле улыбаясь. К нему, на игривой белой кобыле, подъезжала Наталья.
— Я смотрю, вы спокойны, — сказала девушка. — Что, и вправду не боитесь?
Чуга хмыкнул.
— Только дураки не боятся. Страх нужон, чтобы думать, а не убиваться зазря. Вот я и думаю.
Коломина посмотрела на него, склонив прелестную головку к плечу, и сказала ласково:
— Даже Танух вас уважает. Как сказала я ему, что к вам направляюсь, так он и отстал сразу. Знает, что с вами мне бояться нечего. Я и не боюсь… Понимаю же, что Гонт — человек опасный и злой, а всё равно… Давайте покатаемся?
— Давайте. Пуэбло тутошнее видали?
— Видала! Там так здорово, и видно всё.
— Тут ещё пара башенок индейцами поставлена. За Бутылочным Горлышком.
— Где-где?
— Поехали, покажу.
Фёдор вскочил на Рыжика, и они поехали.
За Бутылочным Горлышком было тихо, людской гомон, коровье мычание и ржание лошадей отдалились, затихли, перебиваемые шумами леса.
Поглядывая на девушку, Чуга испытал знакомое волнение и шумно вздохнул.
— Что так вздыхаете тяжко? — сладко улыбнулась Наталья.
— Да всё об вас думаю.
— Обо мне? — притворно удивилась девушка. — А что вы обо мне думаете?
В её голосе прозвучало кокетство.
— Вы — красавица, — сказал Фёдор, любуясь Натальей. — И умница. И милая до того, что слов нет!
Коломина весело рассмеялась.
— Да вы никак влюбились? — протянула она. В глазах её прыгали чёртики.
— Влюбился, — сказал Чуга.
Девушка вспыхнула, и жаркий румянец придал ей ещё больше прелести.
— Правда? — пролепетала она.
— Ей-бо, пра… Кто ж о таком шуткует? Люблю… Вот тебе и весь сказ.
Коломина замолчала, обрадованная, растерянная, и боязнь испытывая, и неясное томление. Лошади между тем сами донесли своих хозяев до края Ла-Роки, где высилась древняя индейская башня.
Наталья, правда, едва различала строение, поглощённая своими думами. Фёдор спрыгнул с коня и помог спешиться Коломиной. Барышня положила ему ладошки на плечи, он крепко обжал её тоненькую талию и легко поставил на землю.
Руки будто сами скользнули на гибкую девичью спину, обняли… Наталья робко обвила ручками шею помора, потянулась навстречу — ресницы затрепетали, пухлые губки раскрылись…
Чуга крепко поцеловал девушку, чувствуя, как та прижимается к нему, как её пальчики нежно перебирают волосы на затылке, — и подзабытая услада холодком скользнула по хребту.
— Ты милый! — шепнула Наталья, взволнованно дыша.
Фёдор прижал её к себе, обнял и застыл, боясь испугать девушку разнузданностью своих желаний.
— Вроде и время неподходящее… — пробормотал он.
— Подходящее… — глухо сказала Коломина, спрятав лицо у помора на груди.
Они долго стояли, одинаково вздыхая и томясь. И чётко понимая, что незримые часы отсчитывают ныне самые счастливые минуты их жизни.
— Возвращаемся, да? — грустно спросила девушка, подняв лицо.
— Придётся…
Сев верхом, они двинулись обратно, но мир уже изменился для двоих, стал другим, и в этом новом мире их «Я» связались в «МЫ». Никто из них: ни девушка, ни мужчина — не ведал, что им готовит судьба — разлучит ли, сведёт ли вместе и навсегда. Они ехали неторопливым шагом, и им было хорошо.
Будничные заботы и тревоги разрушили эфирное кружево сказки.
Наталья понимающе улыбнулась и отъехала. Обернулась через плечо, сжала губки, словно боясь расхохотаться, и послала свою кобылку к Потерянной асиенде. Фёдор проводил девичью фигурку глазами. Мысли теснились в голове, рождая ожидания, будя мечты…
— Тео!
Фёдор вздохнул и оглянулся. К нему поспешал Ларедо. Лицо у ковбоя было напряжённое и озабоченное.
— Здорово, — сказал Чуга. Ухмыльнулся и добавил: — «А где у нас случилось?», как Фимка говорит.
Шейн нервно-зябко потёр ладони.
— Тропку я одну сыскал, — проговорил он. — Старую, индейскую. По ней, если в обход, можно к самому ранчо Гонта выйти. Я, правда, до конца по ней так и не дошёл, поостерёгся. Хотя… Чего бояться-то? Тропа по склону идёт, высоко, и за деревьями не видно. Если и заметит кто, уйти будет легко.
— Эт-то здорово, — оценил Фёдор. — А то подустал я уже от плохих парней. Они уже достаточно повеселились за мой счёт. Теперь моя очередь!
— Что, сразу нападём на Гонта? — обеспокоился Ларедо.
— Да нет, тут надо с умом… — Помор поскрёб небритый подбородок.
— Может, съездим тогда, проверим, что и как?
— По тихой если?.. А давай!
Фёдор стронул Рыжика с места лёгким посылом.
— Паша, — сказал Чуга, минуя Туренина, — мы с Ларедо в одно место наведаемся.
Князь, занятый разговором с Костромитиновым, кивнул ему рассеянно.
Шейн вскочил на Гнедка, и они с Фёдором покинули Ла-Року, для чего пятерым мужикам пришлось откатить тяжёлую «конестогу».
И долина, и холмы дышали спокойствием. Пронзительно-синее небо помаленьку заволакивалось тучами — зима в Калифорнии дождливая.
— А я даже рад, что досюда добрался, до этих мест, — сказал Фёдор. — У меня на родине, считай, уже морозит вовсю, снега скоро выпадут, а тут будто кто дето остановил и не пущает!
— Да-а, тут тепло… — кивнул Ларедо. — Я тоже рад. В Техасе-то снегов с морозами не знают, а привыкать к ним мне неохота. Зимовал я однажды в Монтане, намерзся на всю жизнь. Хватит с меня! Вон туда нам…
Чуга направил коня в сторону от набитого шляху и оказался в густой тени мамонтовых деревьев. Шейн ехал чуть впереди, угадывая дорогу по оставленным им самим приметам — где-то ветка сломана, где-то содрана кора или высокая трава завязана пучком, как снопик. Ровное место постепенно и плавно переходило в склон, тот делался всё круче, пока, за очередным поворотом, не открылась довольно широкая тропа.
— Вышли! — сказал Ларедо.
В лесу треснул сучок, и Шейн дёрнулся в седле.
— Спокойствие, только спокойствие, — проговорил помор.
— Что-то совсем нервы ни к чёрту, — криво усмехнулся ковбой.
Тропа вильнула и вывела парочку на небольшую полянку, окружённую громадными деревьями, верхушки которых, чудилось, уходили в поднебесье.
Неожиданно между гигантских стволов наметилось движение. Всадники!
Фёдор был готов отразить атаку и напасть, но он недооценил противника — с лёгким шелестом ему на плечи упало лассо, крепко, рывком, затянулось, сбивая дыхание, а в следующее мгновение Чуга понял, что слетает с седла, роняя «генри».
Кое-как извернувшись, он приземлился удачно, но не удержался, опять упал — и тут же вторая петля захлестнула ноги. Лассо затягивал Шейн.
— Ты?! — выдохнул помор.
— Я!
— Иуда!
— Заткнись! — озлился Ларедо. — Каждый зарабатывает как может!
— Да чтоб ты подавился своими сребрениками…
«Стетсон» чудом удержался на голове у Фёдора, цепляясь за шею шнурком. Перевернувшись, загребая ногами, помор встал на колени — и заработал удар ногой в грудь, опрокинувший его на спину. Увидев перед собою Мэтьюрина Гонта, Чуга скривился, будто его стошнило.
— Пако! Трейс! — крикнул Гонт. — Стреножьте этого жеребца! А ты не дёргайся!
Выхватив из кобуры помора его же «смит-вессон». Ларедо ткнул дулом в шею Чуге.
Помор чуть было не застонал. Срамота! Так опростоволоситься…
Трое или четверо ковбоев живо повязали Фёдора. Гонт, приблизившись, ударил помора ногой в бок. Чуга зарычал от боли, от стыда и бессилия.
— Ну вот и спеленали великого Теодора Чугу, — со злобным торжеством сказал Мэтьюрин. — Можешь не опасаться за свою жизнь, русский. Я вижу, у тебя шов на боку разошёлся? Ай-ай-ай… Это я, наверное, сапогом. Ах, какой я неловкий! Да ты не волнуйся, залатаем. Теодор Чуга мне нужен живым и здоровым, я хочу вдоволь натешиться, наблюдая, как ты там копошишься внизу, новая зверушка в моём зоопарке. Непонятно говорю? Ничего, скоро ты всё поймёшь. Пако! В фургон его, и смотрите мне, доставьте в целости и сохранности!
— Сделаем, босс, — лениво ответил вакеро.
Фёдора подняли и уложили на коня поперёк, привязав для надёжности. Чуга кусал губы, но сделать ничегошеньки не мог. Ярость, всколыхнувшаяся на предателя Ларедо, улеглась — с Шейном он разберётся потом. О другом надо думать: как выбраться? Как спастись? Как волю вернуть? Ничего в голову не приходило.
— Vaya con Dios![153] — рявкнул Большой Пако, и вереница коней двинулась по тропе.
Подняв голову, помор увидел Ларедо — ковбой с блуждающей улыбкой стоял перед Гонтом, а миллионщик опускал в его протянутые ладони золотые монеты, плату за предательство.
«А ведь эта собака вернётся к нашим, как ни в чём не бывало!» — окатило Чугу. И каких бед ещё натворит? Кого следующего подставит?
Фёдор крепко зажмурил глаза и поклялся себе, что вернётся. Обязательно! И воздаст…
На ранчо Гонта помора осмотрел тамошний лекарь, по совместительству коновал, и перевязал заново. Крепкие ребятишки, щеголявшие потёртыми «кольтами» в кобурах, небрежно затащили Фёдора в крытый фургон, и тот сразу же укатил.
Дорога была тряская, и, куда она вела, Чуга не ведал, пока не почуял сырые запахи моря — потянуло солёной влагой, йодом и гниющими водорослями. Под колёсами загрохотали гулкие доски причала, послышались грубые голоса матросни.
В фургон заглянул шкипер с испитым, заросшим щетиной лицом. Улыбнулся щербатым ртом и прошепелявил:
— Вылазь! Приехали!
Гоготнув своей же немудрёной шутке, он подозвал пару матросиков, и те, покряхтывая да поругивая Фёдора за «раскормленность», сволокли помора на причаленную шхунку — неказистый, но крепенький кораблик.
Чугу заперли в тесной каютке, и вскоре до него донёсся топот ног по палубе — шхуна отплывала.
Немного погодя качка усилилась — точно, в открытое море-океан вышли.
Дверь с треском распахнулась, и внутрь протиснулся шкипер. В руке он сжимал револьвер.
— Привет узникам! — хмыкнул он и выглянул в дверь: — Заходь, заходь…
В каюту проскользнул темнокожий матрос с грязной холщовой сумкой, в которой брякали железки.
— Закуём тебя в кандалы! — ухмыльнулся шкипер. — Только не дёргайся, ладно? А то я обещал боссу, что доставлю тебя целым и невредимым. Но, если что, дупло в твоей башке такое проделаю, что белке хватит поселиться. А оно тебе надо?
— Нет, — разлепил губы Чуга.
— Вот и я о том же! Мунго, приступай…
Негр, боязливо поглядывая на Фёдора, достал нож и вспорол кожаные ремешки, стягивавшие помору запястья и щиколотки. Чуга с облегчением пошевелил ногами, и револьвер в руке капитана тут же вздёрнулся.
— Ты сиди, сиди!
— Да сижу я, сижу…
Мунго подкатал помору штанины и надел ножные кандалы. Быстро и ловко заклепал их, приковав отдельной цепью к ножке топчана, крепко принайтованного к полу. Потом пришла очередь ручных оков, и чернокожий с облегчением покидал инструменты в свою торбу.
— Отдыхай! — хмыкнул шкипер.
— Тебя как звать хоть? — спросил Фёдор.
— А зачем тебе? — ответил кэп вопросом, но всё же сказал: — Ну Шон я.
— Куда следуем, Шон?
— В Масатлан.[154] А дальше тебе «светит» дальняя дорога и казённый дом! Хе-хе…
— Куда дорога?
— До поместья сеньора Гонта.
— И где же сеньора Гонта угораздило поселиться?
— В Чихуахуа, — усмехнулся Шон. — Это пустыня такая. Уж чего в ней сеньор Гонт нашёл, я не знаю, но тебя живо в курс дела введут! Хе-хе…
— Спасибочки, обнадёжил! — фыркнул Фёдор. — И долго нам покорять морские просторы?