Более того, десятая доля от добытого флибустьерами причиталась ему, и гешефт выходил изрядным. Кто ж, находясь в здравом уме, запретит пиратство?
А начнут в Алькасаре[11] ныть и жаловаться на французских корсаров, из Лувра им доходчиво объяснят, что король Франции не имеет к этим беспредельщикам никакого отношения…
Так что криминал тут ни при чём. Ну почти ни при чём.
Тут, в основном, политика. По сути, корсары были неофициальными военно-морскими силами, и не стоит удивляться, что многие из них занимали важные посты в колониях или в метрополии.
Обычного преступника вряд ли назначат адмиралом королевского флота или губернатором, а вот с корсарами подобное случалось не раз. Олег хмыкнул: а он чем хуже?..
…Земля показалась на следующее утро. Тортуга!
Остров был пересыщен махровой экзотикой — склоны в нагромождениях пышной глянцевой зелени спускались к селению Бастер, испанцами зовомому Пуэрто-дель-Рей, иначе — Королевской гаванью.
Над этой самой гаванью вздымался могучий утёс, прозванный просто Ла-Монтанью, то бишь Горой.
На Горе крепко сидел форт Ла-Рош, своими пушками оберегая мир и покой Тортуги.
Белые домики с красными черепичными крышами, под трепетной сенью гривастых пальм, выходили к пристани или к пляжу, на котором так и тянуло расположиться.
Десяток кораблей — флейтов, бригантин и фрегатов,[12] не считая барок и туземных каноэ, отражались в голубом зерцале бухты.
У самого берега, там, где бирюзовые воды светлели, переходя в цвета прозрачного берилла, скользили лёгкие судёнышки буканьеров — баллагу. Картинка!
«Ундина» вошла в бухту проливом Гран-Пас, и городишко приблизился, открывая потаённые места.
С полсотни домов, рубленных из брёвен или сложенных из саманного кирпича, таверн, складов, сараев, борделей выстраивались у порта, поднимались от Бастера к подножию Ла-Монтани, тянули кривые улочки к западу на добрую милю, теряясь в укромных долинках и невысоких холмах с делянами сахарного тростника, индиго и табака.
Чуть дальше тех возвышенностей, в четверти часа неспешной ходьбы, располагался посёлок Кайон, где селились самые богатые поселенцы.
Ещё западнее лежал район Мильплантаж, а за ним, опять же в сторону заходящего солнца, размещался Ле-Гринго.
Особого простора не чувствовалось. Та самая Гора высилась и над Бастером, и над Кайоном.
Символично, что резиденция губернатора находилась именно у Ла-Монтани, неподалёку от часовни, коей заведовал отец Ламар, капуцин из Анжу.
Вдоль набережной, кучкуясь на пристани или забредая в таверны, совершали моцион сотни человек.
В основном это были молодые или средних лет мужчины, одетые чаще всего безвкусно, но богато, в бархат и шелка, и обязательно при оружии.
Громко разговаривая, весело гогоча или бранясь самыми чёрными словами, они обхаживали девиц известного толка, задирали друг друга, слушали чужие небылицы или вдохновенно врали сами.
Это и была знаменитая пиратская вольница, то есть такое состояние умов, когда свобода понимается как вседозволенность. Вкупе с безнаказанностью здешняя воля нередко порождала явных моральных уродов, которым убить было что под ноги сплюнуть.
Олег усмехнулся, наблюдая местную ярмарку тщеславия.
Он презирал всех этих «морских псов».
Ради Бога, пускай мнят себя крутыми и наикрутейшими, цена им копеечная. Измельчало пиратство, что там ни говори.
Уж кому-кому, а ему-то ведомо сие.
Ходивший в походы и набеги с варягами, ни в чём не уступавшими прославленным викингам, Сухов видывал истинных флибустьеров.
Недаром вся Европа дрожала от страха перед норманнами, истово крестясь на иконы, дабы отвёл Господь страшных душегубов с Севера.
Да что там трусливые бюргеры! Ему бы сюда, на «Ундину», с десяток варягов, и тогда они быстренько бы очистили палубу любого из здешних фрегатов, сколько бы народу её не занимало.
Это раньше жили-были «тигры морей», а нонче перевелись они, одна шушера осталась, сявки дальнего плавания…
Олег придирчиво оглядел себя: пошарив по каютам, по ларям, он подобрал одежонку «на выход» — чёрные короткие штаны, заправленные в ботфорты, белую рубаху, на диво чистую, с пышными кружевами, и жилетку-безрукавку.
А уж шляп у Нормандца нашлась целая коллекция — и серые, и белые, и чёрные, с плюмажами из страусиных перьев всех расцветок.
Сухов расчесал свои длинные волосы, склонные слегка виться, и примерил головной убор цвета «тропической ночи» с пышным белым султаном.
Получилось и представительно, и неброско.
Буканьеров он тоже заставил переодеться, ибо по одёжке встречают. А провожают тоже по одёжке.
И оружия на брошенном галиоте хватало.
Затянув пояс кушаком, Олег сунул за него пистолет, такой же «Флинтлок», что был с ним в «прошлой» жизни, и нацепил перевязь с морским палашом.
Готов к труду и обороне.
— Вон местечко освободилось у причала! — крикнул он Бастиану, стоявшему у штурвала. — Правь туда!
— Да, с-сэр! — бойко ответил креол.
Вместе с буканьерами Сухов убрал паруса и приготовился к швартовке.
Большие парусники, вроде фрегатов, близко к берегу подойти не могли, а «Ундине» было в самый раз.
Галиот медленно вписался между фрегатом «Американа» и шлюпом «Ле Серф», правым бортом разворачиваясь к причалу.
Два полуголых негра в рваных штанах ловко приняли выброски с носа и кормы «Ундины». Поданные швартовы чёрнокожие тут же накрутили на сваи, отполированные канатами.
Галиот медленно привалился к пристани, заскрипели сминаемые кранцы — кучки обрывков парусов и канатов, запиханных в верёвочные сетки.
Добро пожаловать на Тортугу!
Олег покусал губу, соображая. Пушки заряжены на всякий случай, и буканьеры всегда при оружии, но маловато личного составу…
Могут быть проблемы.
Пожав плечами, Сухов спустился по сходням на гулкий причал.
«Проблема» возникла тут же, в образе длинного хлыща, разодетого в пух и прах — в камзольчик и панталоны из шёлка, изукрашенного позументами и бантиками. Через плечо, на перевязи, шитой золотом, висела шпага, больше похожая на ювелирное изделие.
Загорелое, обветренное лицо хлыща, с пухлыми губами и маленькими, зоркими глазками, выражало притворную радость.
Мощным, взрёвывающим голосом, на хорошем французском, он вопросил на весь порт:
— А где же мой друг Чак?
— Твой друг Чак утоп, — сообщил ему Олег печальную весть.
Хлыщ, правда, расстроился не особо.
— Ай-ай-ай! — запричитал он, глумливо ухмыляясь. — Какая жалость!
Пираты, толпившиеся у него за спиной, с интересом ждали продолжения.
— Тебе чего, модник? — спокойно поинтересовался Сухов.
«Модник» задумался на секунду, решая, признавать ли данное обращение оскорбительным, упёр руки в боки и огласил свой вердикт:
— Мне — того! Я — Жан Гасконец, капитан флейта «Ла Галлардена». Чак мне свою посудину должен! Отведёшь «Ундину» поближе к моему кораблю, а я, так и быть, заплачу тебе за хлопоты!
— Обойдёшься, — по-прежнему спокойно ответил Олег.
— Чего-о?! — трубно взревел Гасконец, хватаясь за рукоять шпаги.
И замер — остриё суховского палаша взблескивало перед самым его носом, чуть-чуть вздрагивая. Никто из пиратов даже не заметил, когда «новенький» успел выхватить клинок.
— Право, мне бы не хотелось начинать наше знакомство с кровопускания, — мягко проговорил Сухов. — Меня зовут капитан Драй, и я никому не собираюсь отдавать свой галиот. Это самое… Он мне самому пригодится.
Владелец «Ла Галлардены» сглотнул всухую, но терять лицо не захотел — отшагнув, он схватился за шпагу.
— Я — лучший фехтовальщик в Бастере! — сообщил он, кривя губы.
— Так мы и напишем на твоей могильной плите, — насмешливо пообещал Олег, тут же отбивая яростный выпад.
Сейчас он самому себе напоминал тореадора, управлявшегося со злобным быком, — Гасконец неплохо владел шпагой, хоть она и не была в ходу у корсаров, предпочитавших палаши, вот только хладнокровия Жану явно недоставало.
— Спокойней, спокойней, — журил его Сухов, парируя бешеные наскоки, — а то ещё в воду свалишься… Финт был недурён, но полегче надо, полегче — шпага не топор, а я не полено…
Гасконцу приходилось туго: как он не старался, сталь натыкалась на сталь, а вот противник его как будто издевался над ним — не пуская крови, новый капитан «Ундины» смахивал своим палашом бантики и ленточки с шёлковой «парадки».
Видя такое дело, несколько друзей Жана вышли из толпы, с явным намерением уделать наглеца Драя.
— Стоять! — тут же рявкнул Толстяк, вскидывая мушкет.
— Пять шагов назад, господа, — промурлыкал Голова, качнув дулом.
Айюр молча ухмыльнулся, направляя на «болельщиков» третий ствол.
Бастиан поозирался — и тоже потащил из-за пояса пистолет, решив быть со всеми за компанию.
Молниеносным движением Олег выбил шпагу из руки Гасконца и небрежно отсалютовал ему.
Запалённо дыша, Жан еле выговорил:
— Хочешь, стало быть, познакомиться с пушками «Ла Галлардены»? Так я тебе устрою встречу! Тёплую! Горячую даже!
Толпа пиратов угрожающе качнулась, напирая на Сухова.
— Никаких встреч! — послышался вдруг резкий голос, выговаривавший французские словеса с явным английским акцентом.
Корсары расступились, освобождая дорогу невысокому, плотному мужчине с рыжей шевелюрой и аккуратно подбритыми усиками. Он не носил при себе никакого оружия, даже ножа, но за спиной у англичанина возвышался огромный человечище, похожий на слегка побритую гориллу, одетую в безразмерные холщовые штаны и рубаху.
Пара пистолетов, торчавших у него за поясом, впечатляла куда меньше здоровенных кулаков «волосатика», размерами своими и весом мало отличавшихся от пушечных ядер.
— Это не твоё дело, Рыжий! — прорычал порядком взбешённый Гасконец. — Сам разберусь!
— Ты уже разобрался! — отмахнулся его визави. — И лишился шпаги. Что характерно. Твоё счастье, что Драй уважает наши порядки, воспрещающие дуэли до смерти, иначе бы твоя голова отпала вслед за клинком. Тебе мало этого? Хочешь пострелять из пушек? Валяй. Но помни об орудиях моей «Лилли»! Как только ты откроешь огонь по «Ундине», мои канониры потопят «Ла Галлардену». — Он обвёл взглядом флибустьерскую тусовку и добавил лязгающим голосом: — Я никому не позволю нарушать наши законы и обычаи! Пока они исполняются, мы — сила. Если же мы начнём поступать, руководствуясь капризами и обидами, всё развалится! Когда каждый будет сам за себя, испанцы перетопят нас поодиночке, неужели это непонятно?
«Джентльмены удачи» не спорили с англичанином, признавая его правоту, один лишь Гасконец не слишком прислушивался к мудрым словам.
Подобрав свою шпагу, он удалился, процедив Олегу на прощание:
— Ещё встретимся!
— В любое время, — любезно ответил Сухов.
Пираты разбрелись, похохатывая и делясь мнениями, а Рыжий со своим телохранителем задержался. Дружелюбно улыбнувшись Олегу, он протянул ему руку:
— Меня зовут Морган. Генри Морган.
— Я так и понял, — наметил улыбку Сухов, отвечая на приветствие, — когда услышал название твоего фрегата.
— Капитан Драй? Я не ослышался?
— Слух тебя не подвёл.
Морган кивнул и хлопнул по плечу своего звероподобного спутника:
— А это — Горилла Том, — сказал он благодушно. — Вернее не найти человека в королевском флоте! Что характерно.
Олег улыбнулся и пожал лопатообразную пятерню Тома. Горилла осклабился и бережно сдавил протянутую руку.
— Я, признаться, не часто бываю на Тортуге, — продолжал разговор Генри, — а в чужие дела вмешиваюсь ещё реже, однако ты меня удивил! Среди местного народца хватает смельчаков да наглецов всех мастей, но ты другой. Ты будто играл с Гасконцем, а прочую толпу в упор не видел! Что характерно. Хотя там хватало друзей Жана, и они могли наброситься.
— Могли, — согласился Сухов, — за что тебе спасибо — сбил им настрой. Это самое… Впятером мы бы не совладали с такой-то оравой.
Морган внимательно оглядел «Ундину».
— А Чак куда девался?
— Утоп, наверное, — пожал плечами «московит». — Его смыло волной — на той неделе был неслабый шторм. На галиот я попал не по своей воле, но сигать за борт, как все, не стал.
— И правильно сделал! — энергично сказал Генри. — Пошли, заглянем в таверну. Я угощаю!
— Тогда ладно. — Оставив Бастиана за себя, Олег неторопливо пошагал, удаляясь от пристани и сознаваясь: — Я бы сейчас съел чего-нибудь. Слона, например.
— Ха-ха-ха! Насчёт слонов не знаю, но телятина у старого Клода выходит на диво!
Болтая в том же духе, Сухов с Морганом прошествовали к таверне «Шпага и вертел».
Олег с интересом разглядывал корсара, шагавшего с ним рядом. Видеть воочию «историческую личность» Сухову было не привыкать, и не таких видали, но Генри вызывал у него интерес. Более того, он находил в нём родственную душу.
Бывает так с людьми, хоть и редко, — встречаются двое, вступают в разговор и вдруг в какой-то момент понимают, что между ними есть нечто общее, сближающее куда крепче случайного родства.
В самом деле, братья далеко не всегда становятся друзьями, а сёстры — подругами. Так называемые родственные отношения суть вторичные узы.
Была ли между отцом и матерью любовь, заключался ли брак по нужде или по расчёту, всё равно родители осознанно находили своего избранника или избранницу. Но вот дети их выбора лишены.
Дурак ли ваш дядя или умный человек, пропойца ли брат или ратует за здоровый образ жизни, неважно — вам не дано изменить связи внутри семьи.
Они — данность, с которой можно только смириться.
Порой тяготясь делами житейскими либо, напротив, находя среди родни поддержку и утешение — это уж как карты лягут.
Дружба иная, хотя и не всем везёт на друзей.
Друг придёт к вам на помощь не по зову крови, не по долгу родства, отдавать который всегда мало желающих, а просто потому, что вы попали в беду.
Потому, что друзья ощущают потребность оказаться с вами рядом в трудную минуту. Им не всё равно, что с вами может произойти, ибо друг — это не случайный прохожий, а верный попутчик.
Само собой, Олег далеко не был уверен, что Морган поспешит к нему на подмогу, угоди он в передрягу, но всё же расположился к Генри, испытывая то, что связывает друзей, — родство душ.
Этот англичанин, вернее валлиец, походил на него отношением к жизни и к смерти. Сходство замечалось даже внешне — не лицом, не ростом, не фигурой, а тем, что можно было назвать привычкой к естественности образа.
Сухов терпеть не мог нынешней моды, полагавшей, что мужской костюм требует украшений — всяких бантиков, кружавчиков, ленточек и прочих финтифлюшек.
Морган, как и он сам, носил простой, хотя и изысканный камзольчик без излишеств. Даже модный в данные времена парик не напяливал на голову, предпочитая собственную шевелюру, пусть даже и слегка растрёпанную.
Проявлялась ли в этом мужская составляющая характера, или Генри просто лень было следить за гардеробом и модой?
Всё узнается во благовремении…
— Прошу! — сделал Морган широкий жест, распахивая дверь таверны, и ввёл Олега под её своды.
«Шпага и вертел» особой чистотой не блистала, но и грязь здесь не разводили.
Длинные и тяжёлые монастырские столы стояли в ряд, пол был усыпан резаной соломой, витал дух вина, смолы и жареного мяса. Под потолком стелилась пелена чада и табачного дыма.
Посетителей в таверне хватало, и они поднимали изрядный шум, гогоча, споря на повышенных тонах, дружно клацая огромными кружками с элем или с чем покрепче.
Моргана узнавали, он то и дело раскланивался с местными выпивохами или небрежно кивал, словно расставляя всех по личному ранжиру.
Горилла Том отстал, присаживаясь поближе к дверям, чтобы видеть всех.
Заняв столик в углу, Генри подозвал кабатчика, толстого, румяного человека, и тот мигом расстарался, притащив и мяса, и фруктов, и хлеба, и вина.
Угощение выглядело столь аппетитно, что само напрашивалось на обложку «Книги о вкусной и здоровой пище».