— Чушь полнейшая! — резко сказал Олег. — Король не мог отдать такой приказ по причинам, известным лишь нам и его величеству.
— Тем не менее он его отдал.
Сухов не стал спорить. Он метнулся к стене и ухватился за шпагу. Выдрать её из хитрых зацепов не удалось, а вот кинжал, хоть и со скрежетом, стронулся с места.
Дю Трамбле глухо вскрикнул, но в следующее мгновенье засипел, ухваченный за горло крепким локтем Быкова. Олег приблизился к коменданту и приставил лезвие к его шее.
— Господин дю Трамбле, — ласково заговорил Сухов, — прошу внимательно меня выслушать. Вероятно, мы с другом пали жертвой заговора, но прошу учесть — этот заговор направлен против короля! Хотите и далее потворствовать цареубийцам? Валяйте! Но в таком случае я не дам за вашу жизнь и будущность даже ломаного денье. Сейчас я открою вам тайну, о которой следовало бы умолчать, но у нас не тот случай. Так слушайте же. Этим утром, не более часа назад, я лично получил приказ его высокопреосвященства… мм… не стану разглашать детали. Скажу лишь, что мне велено было споспешествовать вящей славе Франции и лично его величества. Насколько я понимаю, сюда вас поставил комендантом тот же монсеньор. Желаете сменить свой дом на подземелье тремя туазами ниже? Ради бога!
— Чего вы хотите? — прохрипел Леклерк.
— Камера для нас уже приготовлена?
— Да…
— Где?
— На втором этаже… Графской башни…
— Сейчас, любезный господин дю Трамбле, мы все трое пройдём в означенное помещение, посидим, поболтаем о том о сём. Но прежде вы пошлёте надёжного человека к кардиналу Ришелье — пусть ваш посланец известит его высокопреосвященство о случившемся с нами недоразумении. И молитесь, чтобы ваш человек в самом деле был верен вам! Иначе погибнем мы все, но первым умрёте вы — от моего ножа. Вы всё уяснили?
— Д-да…
— Тогда пошли, прогуляемся…
Выйдя в светлый коридор, Сухов сразу увидел давешнего швейцарца. Тот сначала не понял, что происходит, а когда до него дошло, он выпучил глаза.
— Господин комендант… — выдавил он.
— Молчи, Эрве, — сказал Леклерк, задирая голову повыше, чтобы не касаться горлом острой стали. — Немедленно отправляйся к его высокопреосвященству кардиналу Ришелье…
— Я?!
— Ты! — взвизгнул комендант и скороговоркой передал гвардейцу самую суть поручения.
Эрве тотчас умчался, грохоча сапогами, а два мушкетёра чинно проследовали в отведённую им камеру, ведя с собой «гостеприимного» хозяина, коменданта Бастилии. Десяток тюремщиков и гвардейцев растерянно переглядывались, не решаясь вызволить Леклерка. Как ни быстра пуля, выпущенная из мушкета, а нож успеет-таки сделать своё кровавое дело.
По винтовой лестнице Олег поднялся на второй этаж Графской башни, миновал караулку, отворил по очереди три двери и ввёл заложника в камеру, где имелось всего одно маленькое окошко с тремя решётками, отчего свежий воздух почти не попадал в узилище. Меблировка тут была чисто тюремного образца — крепко сколоченная кровать, стол и два стула.
— Располагайтесь, — усмехнулся Сухов, легонько толкая коменданта к кровати, и тот рухнул на ложе, не знавшее ни перин, ни постельного белья.
— Вы творите непотребство, господин виконт, — еле выговорил дю Трамбле. Морщась, он коснулся пальцами мелких порезов на шее.
— Любезный, — усмехнулся Олег, присаживаясь на край стола, — уж поверьте мне, я ведаю, что творю. Заодно и вашу шкуру спасаю.
— Что происходит?
— Заговор, милый мой, обыкновенный заговор. Против короля и кардинала — уже третий или четвёртый на их, да и на вашей памяти. А вы едва не стали пособником!
— Я не знаю, чему верить…
— А вы не верьте, Леклерк. Думать надо, а не верить. Ду-умать!
За дверьми завозились, и Яр крикнул:
— А ну отошли!
Вошедшие в караулку послушались окрика, восстановилась тишина.
Сухов был напряжён, чувства его обострились, как всегда в моменты смертельной опасности. Глубоко вдохнув и выдохнув, он закрыл глаза и сосчитал до десяти.
— Скажите мне, господин дю Трамбле, тайные приказы о заключении под стражу без суда и следствия подписываются только королём?
— Ну да, — пожал плечами Леклерк, будто потерянный.
— А не случалось ли так, что в приказ могло быть вписано другое имя?
Комендант вздрогнул.
— Бывало так, что…
— Ну-ну! — подзадорил его Сухов.
— Бывало, что его величество раздавал такие приказы под видом подарка к Новому году. Их получали некоторые придворные дамы. В таких приказах на месте имени арестанта был пропуск, и дама сама могла вписать туда… ну, скажем, имя надоевшего мужа.
— Документы строгой отчётности! — фыркнул Быков негодующе.
— В принципе… — задумался Олег. — В принципе, думаю, несложно узнать, кто именно получил такой приказ. Какая из дам настолько очаровала короля, что тот подарил ей чью-то жизнь и судьбу.
Неожиданно в караулке снова поднялся шум, и кто-то взвыл с отчаянием в голосе:
— Господин комендант! Господин комендант, вы живы? Его высокопреосвященство пожаловать изволили!
— Вот как? — удивился Сухов. — Оперативненько!..
— А не слишком ли быстро? — усомнился Яр. — Подозрительно как-то…
— А мы сейчас проверим!
Леклерк, переводивший взгляд с одного мушкетёра на другого, был поднят и препровождён во двор, на солнышко (нож щекотал коменданту горлышко).
Во дворе было людно. Швейцарцы жались к стенке. Вокруг гарцевали гвардейцы кардинала, а посреди двора отливали алым лакированные бока огромной кареты кардинала. Его высокопреосвященство выглядывал в окошко, усмехаясь и качая головой в красной шапочке.
— Кто-то вас очень боится, господин виконт, — улыбнулся Ришелье.
— Я даже догадываюсь кто, ваше высокопреосвященство, — поклонился Олег, небрежно отпуская дю Трамбле. Тот шлёпнулся на карачки.
— Не… не… недоразумение! — воскликнул комендант. — Ваше высокопреосвященство…
Кардинал поднял руку, не слушая его оправданий.
— Прошу вас помнить, Леклерк, — холодно сказал он, — кому вы обязаны милостью и местом, и не повторять подобных ошибок впредь. И вот ещё что: никто не должен знать о том, что арестованные получили свободу. Пусть числятся узниками вашего увеселительного заведения.
— Слушаюсь, ваше высокопреосвященство!
Ришелье перевёл взгляд на мушкетёров.
— У вас верные слуги, господа, — усмехнулся он. — Такой шум подняли!.. Что же, господин виконт, не пригас ли запал? Не убавилась ли тяга к подвигам?
— Усилилась, ваше высокопреосвященство.
— Тогда желаю удачи. Трогай, Ксавье!
Шестёрка коней встрепенулась и потянула карету, выводя её по кругу со двора.
Олег и Яр поспешили выйти следом. Уже за воротами Бастилии они встретили растерянного Эрве на взмыленном коне. Швейцарец, раскрыв рот, то на парочку арестованных глядел, то глазами провожал кардинальский экипаж.
— Да, да, Эрве, — усмехнулся Сухов, — так всё и было.
— Не поспел я, — пролепетал гвардеец.
— Обошлись и без тебя. А теперь потрудись вернуть нам наше оружие.
— Сей момент!
Вскоре из приоткрытой створки внешних ворот показался молодой щекастый тюремщик. На бегу придерживая одной рукой шляпу, в другой он держал перевязи двух шпаг. Вернув клинки, он помчался обратно, то и дело оглядываясь. Случилось небывалое: двое задержанных попали в Бастилию и покинули крепость в тот же день.
…А на углу улицы Сент-Антуан вовсю махали мушкетёрам их «военные слуги». Вернее, Пончик изображал ветряную мельницу, а Виктор удерживал поводья коней и улыбался.
Глава 9,
в которой Олег принимает ванну
Дорога к замку Дампьер была недлинной.
Леса и поля обрамляли этот прелестный дворец из розового кирпича, окаймлённого белым камнем, с шиферной кровлей густо-голубого цвета. Герцог де Шеврез разошёлся изрядно — замок вполне мог поспорить роскошью с иными королевскими резиденциями. При этом было заметно, что герцога волновала мысль о том, что самолюбие государя может быть задето, и в то же время сей вельможа не стремился превзойти великолепием его величество. Страх прогневить сюзерена и желание выделиться получил отражение в архитектуре замка: дворец Дампьер выглядел беззащитным особняком, однако его стены были окружены глубоким рвом. Впрочем, сия робкая фортификация не замечалась с дороги — в глаза бросались гигантские кованые ворота, за которыми зеленел парк, блестело озеро с лебедями, цвели розовые клумбы. Красовался кустарник, подстриженный в форме шаров.
Скрываясь в лесу, Олег с Яром объехали поместье кругом. Флигели и служебные постройки располагались поблизости от двухэтажного дворца, прячась за деревьями парка.
— Знать бы, что Шевретта на месте, — пробормотал Быков.
— А ты ей позвони, — фыркнул Сухов. — Пусть в окно платочком помашет.
— Ага… — проворчал Ярослав, непроизвольно щупая айфон, висевший на шнурке под рубашкой. — Ё-моё… Слушай, а ведь это она, б-б… нехорошая женщина, чуть нас в Бастилию не упекла.
— Больше некому, — кивнул Олег.
— А если она нас узнает?
— Как? Живописцам мы пока не позировали, о фотографиях тут ещё не слыхивали.
Вернувшись к «слугам», Сухов спешился и перебросил поводья Пончику.
— Схожу на разведку, — решил он. — Если Дьявол на месте, и всё пройдёт удачно, то я не задержусь. Ясненько?
— Так точно, товарищ корнет, — отчеканил Шурик. — Угу…
Сухов хмыкнул только и направился к замку.
Высокий, широкоплечий, в чёрном камзоле, Олег невольно внушал почтение — это должно было помочь в общении с местными, если те вдруг сочтут его персону подозрительной.
Перелезть через ограду было делом несложным. Парк скрывал мушкетёра от посторонних глаз, позволив остаться незамеченным почти до самого дворца. Дойдя до угла замка, Сухов столкнулся с неожиданным препятствием — в этом месте серый каменный фундамент уходил прямо в мутную воду рва.
Не спеша Олег прогулялся до мостика с точёными балясинами и вышел к дверям в левом крыле. Поднявшись по ступенькам, он отворил большую дверь и переступил порог сумрачного холла, отделанного дубовыми панелями на английский манер.
В мягких туфлях и цветастой ливрее по паркету шикарных покоев ходил сонный лакей, метёлкой стряхивая пыль. Завидев незнакомца, он встрепенулся и отвесил низкий поклон, ничуть не удивившись гостю. Не босяк же какой заявился!
Как бы не замечая слугу, Сухов уверенно направился к лестнице с золочёными перилами, ведущей на второй этаж, и поднялся по ней, попав в анфиладу комнат. Череда узорчатых штор уходила в перспективу, походя на театральные занавесы.
Тут же из закутка выскочила горничная в платье с оборками, в кокетливом чепчике. Увидав Олега, она испуганно вскрикнула.
— Не стоит пугаться, мадемуазель, — мягко сказал Сухов и добавил властным голосом: — Проводите меня к герцогине.
Подобная настойчивость была рискованной, но верно же говорят: «Наглость — второе счастье».
— А мадам… она… — залепетала горничная.
— И за неё вам тоже не надо бояться. Передайте мадам, что давний друг, известный ей по Амьену,[71] прислал письмо.
Поколебавшись, служаночка сделала реверанс и убежала. Спустя недолгое время воротилась и позвала Олега за собой. Уведя его в дальний конец замка, она открыла дверь и впустила Сухова.
Олег оказался в розовом будуаре, где витал тяжёлый цветочный аромат.
Герцогиня де Шеврез вышла в простеньком, чуть ли не крестьянского покроя платье. Нервно сжимая веер, она выжидательно смотрела на гостя. Хорошенькое личико, обрамлённое золотистыми, слегка завитыми волосами, хранило напряжённое выражение. Пальцы рук, тискавшие сложенный веер, выдавали сильное волнение и, вероятно, страх.
Небрежно сняв шляпу, Сухов поклонился. Лёгкий наклон женской головки и опущенный веер служили ответным приветствием.
— Кто вы, шевалье? — Бровки у Мари вскинулись, придавая её лицу тревожный вид.
— Называйте меня Арамисом,[72] — усмехнулся Олег. — Велением герцога Бэкингема я направляюсь в Лондон с поручением для лорда Холланда, а так как дорога моя пролегала через Париж, его светлость не преминул воспользоваться случаем… — Он достал письмо. — Герцог просил передать вам это лично в руки, присовокупив такие слова: «Где простота, там и сложность».
— Где простота, там и сложность? — оживлённо проговорила герцогиня. — Я, кажется, понимаю! Не уходите, шевалье.
Ответом ей был лёгкий поклон.
Мари упорхнула, прихватив с собой подсвечник. «Будет проявлять тайнопись», — догадался Сухов.
Немного погодя женщина вернулась, задумчивая и как будто одухотворённая. Надо полагать, приписка, сделанная симпатическими чернилами, вдохновила герцогиню, давнюю заговорщицу и любительницу приключений.
— Вам известно содержание письма, шевалье? — спросила она весьма простодушно.
Помня наставления кардинала, Олег поклонился слегка и ответил:
— Герцог не таил от меня своих мыслей, мадам, хотя и не был особенно разговорчив. Насколько я понимаю, речь идёт о двурушничестве некоторых титулованных особ. На словах они поддерживают английского короля, а за спиною Бэкингема сговариваются с Людовиком и кардиналом…
Это была сущая неправда, но почему бы и не «слить дезинформацию»? Даже если враги короля и заподозрят что-то неладное, то произойдёт это далеко не сразу. Пока докопаются до сути, пока уразумеют, что их провели, у Ришелье окажется солидный выигрыш во времени, достаточный для того, чтобы попытаться изменить ситуацию: шепнуть пару словечек испанскому послу, сделать реверанс в сторону английского парламента, намекнуть воинственным герцогам из «ближнего зарубежья» насчёт возможного кнута да поманить пряничком…
— Предатели! — возмущённо воскликнула Мари, сжимая кулачки.
В гневе она ещё больше похорошела — глаза сверкают, румянец на щеках горит… Да и платье как-то уж больно разошлось, едва скрывая округлости грудей… Соблазняют его, что ли? Что ж, очень даже к месту…
— Политики, — усмехнулся Сухов. — Хотят заработать и на англичанах, и на французах. Два пистоля всегда лучше, чем один.
Герцогиня лишь вздохнула, напуская на себя нежную печаль, но набухшие соски весьма выразительно продавливали тонкую ткань. Приблизившись к Олегу едва ли не вплотную, она промолвила:
— Ах, как трудно быть слабой женщиной…
Стоять, как истукан, когда тебя почти касается горячее, гладкое, шелковистое, просто не подобает. Сухов обнял Мари за плечи и сказал:
— В женской слабости кроется огромная сила и власть…
Герцогиня сладко улыбнулась и положила его руку себе на грудь. Олег поневоле вжал пальцы в тугую выпуклость, чувствуя одновременно возбуждение и лёгкую брезгливость. Как он сейчас понимал благородного дона Румату Эсторского, отказавшего донне Окане! Вот только Шевретте отказывать нельзя.
— Я думала, что предназначена быть предметом невероятной страсти, — опаляюще прошептала Мари, прижимаясь к Сухову, — будить вожделение в разных сумасбродах…
— Горячее сердце всегда зажжёт другое, вот только боюсь, что прелюбодеяние оставит у вас не лучшие воспоминания о сумасброде Арамисе, ибо вот уже неделю не знал я ни горячей воды, ни мыла, а источать зловоние в объятиях женщины не привык…
Герцогиня отстранилась от него, глядя с недоумением. Секунду спустя глаза её расширились, а на губах заиграла кокетливая улыбочка.
— Ты не такой, как все, — сделала она верный вывод. — И оттого меня влечёт к тебе ещё сильней… Подожди тут!
Выскользнув из будуара, Мари развела бурную деятельность. До Олега доносились приглушённые стуки, хихиканье горничных, топоток, а после явственно послышался шум переливаемой воды. И ещё раз. И ещё.
Сухов усмехнулся и расстегнул камзол.
— Арами-ис! — раздался зов.
Олег отворил дверь и покинул будуар. В малой приёмной, прямо посередине комнаты, стояла огромная деревянная лохань, полная горячей воды, с плавающими поверху лепестками, а рядом стояла Мари Эме де Роган-Монбазон, голая и босая. Вытянувшись в струнку, сжав ровные ноги, она улыбалась, чуть склонив голову на плечо.
— Пожалуйте мыться, шевалье! — позвала женщина, делая реверанс.
Сухов быстро разоблачился и с поклоном вытянул руку к «ванне»:
— Только после вас, мадам!
В лохань они залезли вместе. Олег встал на колени, взял губку в руки, испанское мыло и принялся наводить чистоту. Намылив Мари, потерев ей и спинку, и ножки, и всё остальное, он смыл пену, чувствуя большой подъём…