С аэростатов полетели карточки с нашими портретами, падая с неба, как дождь. Кажется, все мое тело улыбалось. Я поискала глазами свою карточку, но не смогла различить в этом хаосе ни единой детали.
Платформа опустилась. Малышки проводили меня глазами, подпрыгивая и размахивая руками. Королевские слуги отнесли шар со мной назад, на основание кареты. Свист толпы все усиливался. Фейерверки расцветали в ночном небе изображением эмблемы Прекрасных – золотой геральдической лилии с красной розой, закрученной вокруг центра кроваво-красной лентой.
Над головой поплыли новые объемные изображения, напоминая будущим клиентам наши лица и имена. На мгновение я замечаю и свое лицо. Глаза светятся умом, улыбка кажется лукавой. «Отличная работа, лисенок», – сказала бы Матушка, если бы увидела меня сейчас. Я почувствовала себя одной из тех известных придворных, изображениями которых пестрят бьютископы и плакаты на проспектах и приморских улочках Трианона.
Предыдущее поколение Прекрасных поднялось на сцену и бросило розы вслед нашим каретам. В полете цветы развернули лепестки размером с фарфоровые блюдца. Я машу публике.
«Вот бы остаться здесь навсегда».
4
Когда-то я верила, что мы с сестрами – принцессы, живущие во дворце, в Красном Доме Красоты. Мне нравились четыре крыла здания, остроконечная крыша, бесконечные балконы с позолоченными перилами на посеребренных стойках, высокие потолки, увешанные домашними фонариками, кораллово-розовые гостиные, комнаты с винно-красными стенами, залы оттенка шампанского и легионы служанок и нянь.
Но все это не шло ни в какое сравнение с королевским дворцом Орлеана.
Кареты стояли перед южными воротами, как гранаты в меду, лежащие на подносе в ряд. Стеклянные кабины прятались под покрывалами из красного бархата. Медные ручки и блестящие колеса мерцали в свете ночных фонариков. Я прижала лицо к воротам. Вдалеке сияли величественные контуры дворца, простираясь во все стороны, словно у них нет ни начала, ни конца.
Я не спешила присоединяться к сестрам. Пока Дюбарри суетилась вокруг Эдель, я задержалась около своей кареты в конце процессии, чтобы хоть минутку побыть наедине с собой. Ощущение праздника обволакивало меня, как любовь. Мамина любовь.
Королевский стражник, патрулирующий всего в нескольких метрах от меня, марширует кругами, как заводной солдатик в нашей детской игровой комнате. У меня дрожат руки и трясутся ноги. Я слишком устала или возбуждена, но скорее всего, и то и другое.
Шум толпы на Королевской площади постепенно стих, как буря, уходящая в море, за горизонт. Аэростаты и праздничные фонари уплыли, оставив в небе яркие полосы, как будто обещая новое, еще более захватывающее представление.
Мы проведем ночь здесь. Королева объявит фаворитку завтра во второй половине дня, и тогда все изменится.
– Ты выступила лучше, чем ожидалось, – раздался вдруг голос.
Незнакомый юноша прислонился спиной к внешней стороне ворот. Пиджак и брюки на нем слились с ночью, и только галстук цвета сочной хурмы пылал в темноте. На его одежде я не увидела герба дома, по которому можно было бы определить его имя. Он почесал макушку, растрепав собранные в небольшой узел волосы. Улыбка – ярче лунного света, и мягкий свет ночных фонарей разглаживает его грубые черты лица.
Я оглянулась в поисках стражника, но его и след простыл.
– Не бойся, он вернется через пару минут. Я тебя не обижу.
– Это ты должен бояться, – ответила я.
Его могут арестовать и посадить в дворцовую тюрьму на годы за то, что он находится со мной наедине. Два месяца назад королева посадила мужчину в голодный ящик на Королевской площади за попытку поцеловать Дейзи, Прекрасную из Чайного Дома Огня. Его портреты были во всех газетах и новостных полосах в телетропах. После смерти стража не стала вытаскивать его труп, позволив морским канюкам попировать.
– Я ничего не боюсь, – ответил он.
Так странно слышать незнакомый голос, к тому же принадлежащий юноше. Под кожей покалывало от любопытства. Единственный мальчик, с которым я разговаривала вне процедурного салона, – сын Мадам Алейн из дома Гастон, которого я застукала в кладовой Прекрасных, когда он пудрил лицо и густо размазывал по губам румяна, ожидая маму с процедур. Он сам мечтал быть Прекрасным. Нам было одиннадцать, и мы чаще смеялись, чем разговаривали.
Этот же больше похож на взрослого мужчину. Дюбарри учила нас быть начеку с такими за пределами наших процедурных комнат. Но я не испугалась.
– Кто ты такой? Я не вижу на тебе герба, – спросила я.
– Да никто. – Уголок его рта приподнялся в улыбке. Незнакомец подался вперед, сократив расстояние между нами. Он пах океаном и смотрел на меня с таким нескрываемым любопытством, будто хотел потрогать. – Но если тебе так приспичило узнать мое имя, то смотри, не стесняйся. Я даже рубашку расстегну, чтобы тебе было лучше видно чернила.
Мое лицо запылало от стыда. При рождении жителям Орлеана делают татуировку вечными идентификационными чернилами, стереть которые не под силу даже Прекрасным. Если порежешься, чернила вернутся на место из крови. Большинство носят гербы на одежде, рядом с меткой на теле.
С непривычным для себя любопытством я разглядывала веснушки у него на носу, наблюдая, как он поправляет выпавший из-за уха локон и одергивает пиджак.
– Откуда ты?
– Линкс.
– Я никогда не слышала о таком месте.
– Должно быть, тебя плохо учили.
Я усмехнулась.
– У меня превосходное образование. Это на юге?
– Это в порту, – ответил незнакомец с ухмылкой. – Мое судно.
Значит, он хочет, чтобы я почувствовала себя дурочкой.
– Ты грубиян.
Я развернулась, чтобы уйти. Вдали затихал спор между Эдель и Дюбарри.
– Погоди! Я просто хотел узнать, правду ли сказали репортеры.
Цвет его кедрово-карих глаз напомнил мне о деревьях, растущих дома в Розовой Заводи. Флотские эмблемы блестели на его пиджаке, словно новенькие монетки, только что выпущенные Имперским Банком.
– Правду о чем?
– Говорят, что ты можешь создать человека из глины при помощи магии, как волшебница.
Я засмеялась.
– Думаешь, я вроде придворного фокусника, которому платят за то, чтобы показывать королевским детишкам трюки и фейерверки?
Репортеры часто называют наше ремесло волшебством, но Матушка говорила, что природа магии куда сложнее.
– Так можешь или нет?
Юноша возился с галстуком, пока узел не поддался и струящийся шелк цвета апельсинового шампанского не упал на его грудь.
– Это не так работает.
– А как? – В его глазах горело любопытство, и он сделал еще один шаг в мою сторону.
Сердце в груди пропустило удар.
– Ближе не подходи.
– А то ты меня убьешь? – приподнял он бровь.
– Существуют законы, – напомнила я. – Может, и стоило бы.
– А ты все их соблюдаешь?
– Иногда. – Мои пальцы путаются в оборках платья. – Мужчинам запрещено оставаться наедине с Прекрасными за пределами процедурных залов и разговаривать с ними на любые темы, если они не касаются красоты.
– А женщинам? Они бывают еще опаснее мужчин.
– То же самое. Нам запрещено устанавливать отношения с не-Прекрасными.
– Почему? Глупое правило, если хочешь узнать мое мнение. – Он улыбнулся, как будто уже знал, что я отвечу.
– Раньше случались плохие вещи.
– Это не обязательно должно случаться каждый раз. – Незнакомец потер подбородок, изучая меня. – Ты не похожа на ту, кто слепо следует правилам.
– А у тебя острый глаз, – ответила я, чувствуя, как румянец расползается по моим щекам.
– Я же моряк. Я должен…
– Камелия! – позвала меня Дюбарри. – Что ты там делаешь?
Я вздрогнула и резко обернулась.
– Иду! – прокричала я.
Стражник вернулся. Я оглянулась.
– Так кто ты?
Юноша исчез. Стражник пристально посмотрел на меня, но я уже спешила к дворцовым воротам, крутя головой по сторонам.
– Камелия! – снова закричала Дюбарри.
Я заглянула за карету. Никого.
И вот уже воспоминание о юноше стало казаться сном. Нечетким, призрачным и таким далеким сном, который изо всех сил стараешься не забыть в первые секунды после пробуждения.
5
Министр Красоты открыла южные ворота и важно просеменила внутрь в норковом манто в пол. На пальцах, поглаживающих мягкий мех, – идеальный маникюр с красной каймой, а темные волосы украшены павлиньими перьями. Она ткнула пальцем в воздух. Над головой болтался бело-золотой почтовый шар, на котором сверкал герб Орлеанского дома – знак личного почтового отправления Ее Величества.
– Добро пожаловать, мои замечательные. Я Роуз Бертан из Орлеанского дома, Королевский Министр Красоты нашей прекрасной страны. У меня есть сообщение от Ее Величества.
Она сделала надрез в задней части шара ножом для конвертов, откуда сразу забил фонтан сверкающих искр, а затем вытащила небольшой свиток, на котором красовалась королевская печать.
Надломив печать, Министр Красоты развернула послание и начала читать:
«Дорогие Прекрасные,
добро пожаловать в мой дом и столицу нашего любимого государства. Сегодня вы все были восхитительны. Мне думается, Богиня Красоты с гордостью наблюдала за вами с небес. Надеюсь, я смогу найти для каждой из вас достойное место. Благодарю вас за вашу священную службу на благо нашей стране. Да пребудет с нами красота.
Ее Королевское Величество Селеста Элизабет Третья, милостью Богов Королева Орлеана и прочих Областей и Территорий, Защитница Красоты и Границ».
Я затаила дыхание до тех пор, пока Министр Красоты не закончила читать титулы королевы.
– Не пройти ли нам внутрь? – спросила она.
– Да, – выпалила Валерия громче, чем полагается. Мы засмеялись, и ее светло-коричневая кожа залилась румянцем.
Дюбарри и Министр Красоты повели нас вперед, в императорские владения. С обеих сторон нас сопровождала стража. Мы долго шли по пологой аллее, по извивающимся дорожкам во дворец. Ночные фонарики парили над головами, освещая нам путь. Я шла мимо ярко-зеленых лужаек, декоративных, подстриженных в угодные богам формы деревьев и клумб с алыми розами и снежно-белыми лилиями, похожими на мерцающие покрывала из красной и белой звездной пыли. По траве разгуливали королевские звери: лазурные павлины, розовые карликовые фламинго и огненно-красные Фениксы.
Амбер обернулась, чтобы посмотреть на меня. Я показала язык и догнала ее.
– Ты так здорово справилась, – прошептала она.
Я вытащила из ее поясной сумки, повязанной поверх платья цвета закатного солнца, летающего жука. Она взяла его в руки и выпустила на свободу.
– Ты тоже.
Ее бледный нос сморщился. У Амбер идеально слепленное, в форме сердечка лицо, гладкая и нежная кожа, как фарфор из главной столовой у нас дома. Под макияжем лицо казалось еще белее. Легкий ветер развевал волосы, уложенные в высокий пучок, цветом напоминающий мякоть персика. В глазах Амбер стояли слезы.
– Я испортила кожу. Она вышла слишком яркой.
– Все получилось хорошо.
Я споткнулась о подол платья, но сестра успела меня подхватить. Голова кружилась от усталости после использования магии.
– Я перенервничала. Я делала все, что Матушка… – Ее голос надломился.
Я взяла ее за руку. Наши переплетенные пальцы смотрелись, как ирис и ваниль. Печаль Амбер чувствовалась в каждом ее жесте, а свою я держала глубоко внутри. Мы обе сделали то, чего хотели наши матери.
– Ты отлично справилась. У твоей девочки были идеальные кудряшки. Матушка Ирис очень бы тобой гордилась.
Дома Амбер жила по соседству со мной на седьмом этаже. Ее Матушка устраивала для нас двоих чайные вечеринки с сахарными печеньями и марципановыми кремовыми розочками. Несмотря на то, что нам было по тринадцать и мы были слишком взрослыми для таких посиделок, я их обожала. Я всегда буду помнить Матушку Ирис, ее белые, словно посыпанные мелом морщины, делавшие кожу похожей на растрескавшуюся землю, и то, как она научила нас пользоваться бэй-пудрой.
В нашем багаже среди платьев в память о наших матерях лежат каменные посмертные таблички.
– Амбер, ты справилась замечательно.
– Врешь, – возразила та. – Ты даже не смотрела. Я все видела, ты сидела с закрытыми глазами.
Амбер слегка толкнула меня локтем – она всегда видела меня насквозь.
– Я видела результат.
Позже я хотела раздобыть свежую светскую хронику и просмотреть все новости разом.
Амбер есть в каждом из моих немногих детских воспоминаний: вот мы крадемся на цыпочках в комнаты Дюбарри, чтобы узнать размер ее бюстгальтера; прячемся в детской, куда люди приносили младенцев на первую трансформацию; подсыпаем бэй-пудру в чай воспитательницы, чтобы посмотреть, как она будет им плеваться; нажимаем все кнопки лифта одновременно, чтобы попасть на закрытые для нас этажи; вламываемся в складские комнаты, чтобы перепробовать на себе все новые составы. Нашей дружбе так много лет, что уже невозможно определить, с чего она началась.
– Посмотри на небо. – Я взмахнула рукой вверх. – Здесь оно совсем не такое, как дома.
Кипарисы не загораживают небо. Сверчки не стрекочут в заводи, а лягушки не квакают. На окнах нет привычных маленьких изогнутых перил. Чистое небо, незнакомое, с густыми северными облаками, растянулось от горизонта до горизонта.
– Королева должна была встать после моего выступления, Камиль. Так я бы узнала. Все бы узнали. Матушка сказала мне, что я должна стать фавориткой. Какой смысл быть еще кем-то?
В груди защемило. Ей говорили то же самое. Желание быть лучше нее и остальных сестер вдруг показалось мне эгоистичным.
– Она и после моего не встала, – напомнила я нам обеим. – Я знаю, что ты справилась, даже если этого не видела.
– Да, но ты выглядела потрясающе! – Она вскинула руки. – Я еще не видела, чтобы ты такое делала.
– Ты была не хуже, прекрати.
– Мы исполнили всё, что должны, всё, что было написано в наших досье. Кроме тебя. Превратить девочку в зеркальную копию себя – как умно! А мне даже в голову не приходило использовать бутон амброзии в качестве кокона. Из-за этого все приобрело особый смысл, словно откровение. Я бы не додумалась до такого! Я никогда не совершаю ничего неожиданного, а ты воспринимаешь правила как рекомендации и выходишь за рамки. – Амбер сжала кулаки. – «Просто измени цвет кожи и волос. – Она передразнила гнусавый голос Дюбарри. – И только. Все прочее – пустая трата сил». Мы участвовали в шоу, и ты это поняла.
Она спрятала лицо в ладонях.
– Девочка дергалась, поэтому я сделала кокон, – сказала я, чтобы сестра не узнала, сколько времени я потратила в размышлениях о том, как стать лучше всех.
Я потянулась к ее руке, но Амбер убрала ее, чтобы поправить выбившийся из прически цветок. Я старалась напомнить ей, как искусно она обращается с магией. За каждое задание Дюбарри она получала высший балл. По оценкам Амбер была звездой нашего поколения, Дюбарри всегда ставила ей лучшие оценки. Если бы решение зависело только от этого, выбор был бы очевиден.
– Если бы мы могли показать первую аркану, они бы лучше рассмотрели твои таланты, – говорю я.
Амбер лучше всех умеет пользоваться арканой Характера. Она способна смягчить даже голос карманной обезьянки, сделать самого нескладного человека очаровательным и подарить любому талант, о котором он мечтает, будь то кулинария, танцы, игра на лютне или скрипке.
– Я должна быть лучшей. Меня должны выбрать фавориткой.
– Мы все об этом мечтаем.
Амбер прищурилась.
– А то я не знаю.
Ее слова прозвучали как пощечина. Раньше она никогда так со мной не разговаривала.
– Амброзия! Камелия! Вы знаете правила. – Дюбарри приподняла бровь. – Вы достаточно взрослые, чтобы помнить их.