– Итак. – Министр Красоты прошлась под гобеленом, на котором была изображена старинная карта Орлеана. – Смотрите, как далеко вы забрались. – Она указала на самый верхний угол, где золотом вышит наш остров и его старое название – Хана. – Я счастлива, что вы наконец здесь. Наслаждайтесь этой ночью, потому что завтра мир – ваш, наш и всего королевства – изменится навсегда.
Дюбарри, а затем и мы похлопали ее словам.
– Я вернусь завтра утром, – сказала Министр, направившись к выходу, и подбитый норкой шлейф потянулся за ней следом.
– Девушки, вы замечательно справились, демонстрируя сегодня вечером свои таланты. – Дюбарри остановилась взглядом на каждой. – Даже ваши старшие сестры были в высшей степени впечатлены. Они готовы помочь вам освоиться, как только вы узнаете места своего назначения. Некоторые даже отметили, что вам потребуется меньше месяца, чтобы приспособиться к жизни при дворе или в чайном доме.
Я покраснела от предвкушения, восторга и немного от страха.
– Сегодня был один из сильнейших дебютов на моей памяти со времен, когда еще моя Матушка была жива. – Она поцеловала два пальца и прижала их к груди. Мы сделали то же самое, чтобы выказать уважение к усопшим. После Дюбарри вынула из кармана молитвенные четки и обмотала нить вокруг ладоней. – Мы проверим и сбалансируем уровни ваших аркан. Потом вы переоденетесь ко сну. – Дюбарри прикоснулась теплой рукой к щеке каждой из нас. – Вы должны хорошо отдохнуть. Сегодня вы впервые так много переживали. Вам необходимо восстановить баланс сил. Не забывайте, что эмоции плохо влияют на кровь, в которой течет ваш дар. Излишнее проявление чувств загрязняет арканы и повышает давление. Я никогда не устану об этом напоминать.
Много недель перед нашим днем рождения и Карнавалом Красоты я слышала это снова и снова, как заевшую мелодию на фонографе. Наши матери, няни и особенно Дюбарри каждый раз, будто первый, рассказывали об арканах.
Красота у нас в крови.
Мы с сестрами бубнили эту мантру, еще когда учили буквы и цифры.
Она дернула за шнур на стене и повернулась ко мне.
– Камелия и Эдельвейс, вас обеих разбудят раньше, – сказала она загадочно. – Нам нужно поговорить.
7
Почувствовав на себе удивленные взгляды сестер, я покраснела. Мой макияж потек из-за выступившего пота. Элизабет ухмыльнулась.
– Зачем? – спросила я.
Дюбарри фыркнула.
– Да, мне тоже интересно. – Эдель встала рядом со мной.
– Камелия и Эдельвейс, мои просьбы необходимо исполнять беспрекословно как дома, так и тут. Вам всем стоит это запомнить. – Она подобрала юбку и вышла из комнаты.
– Спокойной ночи, девочки. – Элизабет отправила нам воздушный поцелуй и поспешила вслед за матерью.
– Все будет хорошо, – прошептала Амбер и взяла меня за руку.
Эдель рассмеялась.
– Эдель, это совсем не смешно, – огрызнулась Амбер.
В помещение зашли слуги. Чтобы восстановить уровень аркан, нас отвели в онсен, где накормили персиками, вымоченными в меду, расплели пучки, помогли снять наряды, вымыли волосы и купали до тех пор, пока наша кожа не стала мягкой, как кекс.
Медсестры встретили нас у дверей купален. Их накрахмаленная белая униформа поскрипывала от движений, на шеях сверкали эмблемы дворцовой медицинской службы. Они прикатили несколько тележек с подносами, заставленными плитками шоколада, чайниками с пряным чаем, дольками апельсинов, засахаренной черникой и нанизанными на шампуры копченым лососем и говядиной, спрыснутой чесноком и имбирем. В руках у других медсестер были арканометры.
Я прилегла в шезлонг, размышляя, о чем Дюбарри хочет со мной поговорить. В мозгу крутились все возможные варианты для разговора. Я очень надеялась, что она начнет расхваливать мое выступление, что толпа хлопала мне громче всех, и удивляться, насколько уникально мое владение второй арканой. Но голос внутри меня прошептал: «Ей не понравилось».
Сестры одна за одной вошли в комнату и расселись кто куда. Слуги вышли.
– Только посмотри. – Падма уронила «Орлеанзиан Таймс» мне на колени. Заголовки рассеялись, а затем собрались снова. – Я не могу оторваться.
ХОДЯТ СЛУХИ, ЧТО у ЛЕДИ ФРАНЦЕСКИ КАРНИГАН
ИЗ ДОМА ХЕЛИ ПОЯВИЛАСЬ ЗАВИСИМОСТЬ ОТ ПРОЦЕДУР у ПРЕКРАСНЫХ
КОРОЛЕВА МОЖЕТ ОТМЕНИТЬ ОГРАНИЧЕНИЯ НА МОРСКУЮ ТОРГОВЛЮ
НЕКОТОРЫЕ ВОЛОСЯНЫЕ ТЕКСТУРЫ НЕ ОТРАЖАЮТ СВЕТА КОСМЕТИЧЕСКИХ ЛАМП
СЛУЖАНКА ДОМА КАННЕН БЫЛА АРЕСТОВАНА ЗА НЕЛЕГАЛЬНУЮ ТРАНСФОРМАЦИЮ и ПОПЫТКУ ВЫДАТЬ СЕБЯ ЗА ГЕРЦОГИНЮ КАННЕН
ГЕРЦОГИНЯ МИШЕЛЬ ЖЕРАР ИЗ ДОМА ЮДЖИН СОЧЕТАЕТСЯ БРАКОМ с ЛЕА БОЕР НА СТЕКЛЯННЫХ ОСТРОВАХ
Эдель выхватила газету из моих рук и плюхнулась в соседний шезлонг.
– У нас проблемы, лисенок. – Она выглядела как привидение. Ее волосы и цвет лица были такими же белыми, как и ночная сорочка.
– У тебя всегда проблемы, Эдель, – сказала Валерия и, сунув нос в тележку со сладостями, испачкала волосы в глазури.
– Надо сказать, Камиль, у тебя тоже. Ты не всегда следуешь инструкциям, – заметила Падма, улыбнувшись.
– Я хотела, чтобы меня запомнили, – сказала я. – И потом, моя модель все время ерзала.
– Так вот почему ты сделала ее своей копией? – поддразнила меня Валерия.
Я засмеялась.
– Не совсем.
– Твоя девочка так здорово получилась, – сказала Хана, зевая. Ее прямые черные волосы обвили тело, словно щупальца. Она старалась держать глаза открытыми, но незаметно для нее они сомкнулись плотно и аккуратно, как складка на бумаге.
– Я и не собиралась нарушать правила.
– Конечно, собиралась, Камиль. – Уголки рта Эдель дрогнули. – Дюбарри выглядела так, будто ее ущипнули. У нее даже щеки стали вишнево-красными. Я так тобой гордилась. Мне надо было вообще отказаться делать трансформацию. Пусть бы меня посадили на платформу, подняли наверх, а потом я просто встала бы. Можешь себе представить? Дюбарри скорчила бы такую физиономию, что уродливее в королевстве и не найти. Я и правда подумывала так сделать, но тогда она выпустила бы из меня всю кровь. Она мне самых злых пиявок дает, клянусь.
– Узор, который ты выбрила на голове у девочки, получился грубоватым, – сказала Падма и захихикала.
– Тебя же он развеселил. – Эдель продемонстрировала почти все зубы в широкой ухмылке.
– А я не видела, – проснулась Хана. – Что ты сделала?
– Я выбрила буквы Н – А—В – О—З. Поэтому она и хочет со мной поговорить, – ответила Эдель.
Мы все засмеялись, представляя изображение девочки и выбритого слова рядом с картинкой коровьей лепешки в вечерних газетах по всему королевству. Когда мы были маленькими и хотели выбраться из комнат после отбоя, мы оставляли друг другу записки с этим словом и указанием, где сейчас находится Дюбарри.
В комнату вошла Амбер.
– Я тоже думаю, что вы обе не должны были этого делать. Я даже слышала, как перешептываются слуги. Вы проявили неуважение.
Эдель вздохнула.
– Конечно же, ты так думаешь. Ты всегда делаешь, как велено. И знай, я подсунула девочке один из токенов Дюбарри, чтобы она смогла прийти ко мне, где бы я ни оказалась, и все исправить. Я это ради смеха сделала.
Амбер повернулась ко мне.
– А ты как будешь оправдываться?
– Меня посетило вдохновение, – заявила я. – Так я и скажу Дюбарри.
Амбер сжала губы, в точности как Дюбарри, и в ее взгляде я прочитала: Я-же-говорила-тебе-следовать-правилам.
– Да какая разница, Амбер. Мы обе показали людям представление и подарили репортерам интересный материал для публикаций. Вот в чем смысл, – огрызнулась Эдель.
Амбер сжала кулаки, как будто собралась подраться. И мне снова вспомнилось, что мы с ней поссорились. В ее глазах заблестели слезы.
– А может, Камиль или меня выберут фавориткой. – Взгляд Эдель чуть не прожег в Амбер дырку.
– Еще ничего не решено, – сказала Амбер. – Нам не стоит…
Вошла служанка с графином теплого масла, и мы замолчали. Тихо, словно полет пера, она втирала масло в волосы Падмы, заставляя их блестеть в неярком свете, словно оникс. Потом пришла моя очередь, и каждый мой локон был пропитан сладкой жидкостью и заколот на затылке. Еще одна служанка прикрыла пледом храпящую Валерию, и затем они снова исчезли.
– Дюбарри запретила нам это обсуждать, – сказала Амбер.
Хана и Эдель бросили на меня раздраженные взгляды. Такие же, как Валерия, когда парикмахер укладывала нам волосы в пучки, а Амбер хвасталась, что никто не может создать кудри лучше нее. За спиной девочки всегда называли ее «пташкой» Дюбарри.
– Боишься проиграть, Амбер? – Слова Эдель лишь подлили масла в огонь и еще больше разозлили сестру.
– Это не игра, – сказала я совсем как Дюбарри. – Успокойтесь все. – Я попыталась улыбнуться Амбер, чтобы спустить все на тормозах. Ее руки тряслись, а сама она покраснела с головы до ног, словно ошпаренная.
– А тебе не все равно, Эдель? Ты же ненавидишь быть Прекрасной, – сказала Амбер. Напряжение распространилось по комнате, как толстое одеяло, готовое задушить всех нас. Пока мы росли, такие ссоры разгорались по любому мелкому поводу: из-за стула на веранде, где мы завтракали, из-за оценок… Мы спорили, кто лучше разбирается в истории Прекрасных, кого больше хвалила Дюбарри. Жаркие споры длились неделями, как палящее солнце в теплый сезон.
Хана подняла руки вверх и замахала.
– Прекратите! Мы уже слишком взрослые для этого.
– А еще у нас сегодня день рождения, – напомнила Падма.
– Ой, да мне все равно. – Эдель поднялась из кресла. – Я просто не думаю, что это должна быть ты, Амбер, просто потому что ты всегда все делаешь по указке.
По глазам Амбер было видно, что ей больно слышать такое.
– Быть Прекрасной – это честь…
– У наших экипажей стоял мальчик, – выпалила я.
Эдель, Хана, Падма и Амбер повернули головы в мою сторону. Готова поспорить, что мои щеки стали пунцовыми.
– Он стоял у ворот.
– Мальчик? – Падма хлопнула в ладоши.
– Что произошло? Что он вообще от тебя мог хотеть? – Амбер обрушила на меня шквал вопросов. – Как он прошел через охрану?
– Что он сказал? – спросила Хана.
– Он спросил, могу ли я сделать человека из глины, как написано в заголовках газет…
– Эти репортеры понятия не имеют… – начала было Амбер.
– Да, Амбер, мы знаем. Дай ей закончить, – ответила Эдель, нахмурившись.
– Мы стояли вдвоем, – сказала я. – Не знаю, куда ушел стражник.
– Ты напугалась? – спросила Падма. – Я бы на твоем месте вся тряслась от страха.
– Нет. – Я вспомнила о том, как юноша меня рассмешил.
– А стоило бы. Это запрещено, – сказала Амбер.
Хана сморщила нос, как будто съела лимон.
– Тихо, Амбер. Как он выглядел? – Эдель наклонилась ко мне, свесившись с шезлонга. – Кто-нибудь, разбудите Валерию. Ей надо это услышать.
Падма подошла к креслу Валерии и потрясла ее за плечо. Та перевернулась и снова захрапела.
– Она опять будет ныть, что все пропустила.
Амбер скрестила руки на груди. Ее лицо сравнялось цветом с копной темно-рыжих волос.
– Какая разница, как он выглядел? Ей следовало не разговаривать с ним, а позвать стражу или присоединиться к нам. Это небезопасно.
– Он красивый, – сказала я. – Очень даже.
Падма, Эдель и Хана захихикали. Глаза Эдель расширились.
– Он хотел тебя поцеловать?
Амбер фыркнула.
– Вовсе нет, – сказала я.
– Я о таком слышала. Некоторые думают, что поцелуй Прекрасной принесет удачу и процветание всему их дому. Дочери Богини Красоты – самые везучие люди в королевстве Орлеан. Наверное, этого он и хотел, – предположила Хана.
– Не смеши меня, – сказала Амбер.
– Что страшного в поцелуе? – Хана подпрыгнула, целуя воображаемую фигуру, и пустилась с ней в пляс по комнате, Эдель присоединилась к ней. Они превратились в вихрь из бледных рук и ног. Все покатились со смеху, кроме Амбер.
– Это была бы катастрофа. – Амбер вскинула руки, а ее глаза наполнились злыми слезами. – Мы Прекрасные, а не куртизанки. Их и так полно при дворе, и все готовы целоваться. Роняя туфли и собственное достоинство, бегают за титулованными придворными из высокородных домов.
Я потянулась к Амбер, чтобы успокоить, но она отвела руку.
– Может, он в тебя влюбился. – Эдель плюхнулась в кресло и мечтательно уставилась в потолок. – Я бы все отдала, чтобы почувствовать или увидеть что-нибудь другое.
Любовь и поцелуи вызвали во мне такое любопытство, что на лбу стали появляться капельки пота. Как бы интригующе это ни выглядело, я не уверена, что мне хотелось бы испытать это.
– Не глупите. Невозможно получить сразу все. Кто захочет любви, когда можно быть могущественной? – сказала Амбер.
– Мы просто поговорили. Вот и все, – ответила я. – Какой же сегодня потрясающий вечер. Давайте лучше это обсудим.
– Помните, что случилось с Роз Мари? С Прекрасной из прошлого поколения, которая пыталась выйти замуж. – Амбер заговорила, словно ученый историк, хотя нам всем было известна эта история. Дюбарри предупредила нас, что Роз Мари подхватила болезнь, которая поражает всех Серых. Когда она вернулась домой из дворца, нам едва исполнилось четырнадцать. Она редко покидала комнату. Иногда мы спорили, кто сможет подойти и посмотреть, что у нее под вуалью. Первая, кому бы это удалось, получили бы славу и право на все наши десерты за ужином. Никто так и не выиграл.
– Это был сын Мадам Бонтам из дома Реймс, одной из королевских фрейлин. Их поймали вместе…
– Мы знаем, Амбер, – сказала Эдель.
– Они посадили его в одну из голодных камер, – добавила она.
Падма заткнула пальцами уши.
– Я не хочу больше про это слушать. Вы же знаете, это для меня слишком.
– Амбер, я не говорила, что хочу влюбиться…
Амбер издала возмущенный вопль и вылетела из комнаты.
– Что с ней происходит? – спросила Хана.
– Она все принимает близко к сердцу, – ответила Эдель.
– Просто день выдался напряженный, не иначе. – Я оглянулась, высматривая силуэт в коридоре, потом встала, чтобы поискать Амбер, но медсестры хлынули в комнату до того, как я успела выйти.
– Пожалуйста, присядьте, – сказала мне одна из них.
Страх поднялся изнутри. Неважно, сколько уколов я перенесла, я никогда не смогу к ним привыкнуть. Вот бы Мадлен была тут, она хотя бы пересказала бы мне все домашние сплетни: как придворные спорили о выборе цвета или выкрикивали оскорбления после процедур. К моменту, когда она бы закончила, вся проверка уровней аркан подошла бы к концу.
На лице у всех медсестер было одинаковое безрадостное выражение. Женщины, неся с собой подносы, подошли к нам. Одна из них взяла мою левую руку, закатала широкий рукав ночной сорочки и повязала красный жгут вокруг бицепса. Я придумывала историю ее жизни и представила, как рассказываю ее Мадлен. Медсестру зовут Жакалин, на Шелковых Островах у нее двое маленьких дочерей, которые пьют розовый лимонад, качаясь в гамаках на частном пляже с видом на Залив Шелка. Муж Жакалин – отъявленный мерзавец, который бросил их, сбежав на Огненные Острова.
Сестра прижала два пальца к сгибу локтя и изучила вену. Зеленые дорожки поднимались над коричневой кожей. Она вынула иглу из серебряного лотка и показала ее перед тем, как воткнуть мне в руку. Я до сих пор терпеть не могу момент, когда игла протыкает кожу, будто тоненькую шелковую тряпочку.
Я сжала пальцы и скорчила гримасу. Медсестра легонько хлопнула меня по руке, чтобы я ее разжала. Кровь змейкой поползла по длинной трубке. Она наполнила три пробирки, каждая для своей арканы. Развязав красный жгут, медсестра убрала иглу. Кусочек ваты, закрывший место укола, показался мне крошечным облаком. Когда его убрали, ранки будто бы и не было.
– Арканометр, – сказала она.
Я подняла небольшое устройство с подноса и держала, пока она не разместила каждую пробирку в одном из трех отдельных углублений. Моя кровь кружилась водоворотами в трех отдельных камерах устройства, пенясь, отделяя протеины, содержащие арканы, и определяя, каким из них потребуется балансировка. Я провела пальцем по латунному корпусу машины, ощущая вибрирующий гул работающих шестеренок и контуры цифр, которые скоро загорятся, демонстрируя мои показатели.