– Кни-игах, – протянула девчонка таким тоном, будто Франц выдал что-то слишком заумное. – Хм, ну и как выглядел этот твой бражник?
– Он… большой. – Франциск показал руками расстояние в три-четыре дюйма. – С длинным хоботком. Тело мохнатое, такое… черно-желтое.
– Черно-желтое? – резко переспросила Лу. – А на спине рисунок?
– Э… да.
– Череп?
– Откуда ты… – оторопел Франц. – Видела его?!
– Ага, – кивнула девчонка.
– Когда? Где?
– Вижу.
Лу ткнула пальцем в голову Франца, и до него дошло: бражник сидит у него на макушке. Затаив дыхание, мальчик поднял руку…
«Бззз!»
Бражник скользнул между растопыренных пальцев, на секунду завис перед самым носом Луизы, круто развернулся к Францу, сделал вираж возле самого его лица и метнулся в сторону.
– По… погоди!
Франциск забыл обо всем: что девчонка может посчитать его странным, что у его тайных дел появился свидетель. Он думал лишь, что бражник вот-вот покажет ему Дверь. Мальчик круто развернулся и рванул за мотыльком через поле вереска, вниз и вниз, к берегу реки. Лу что-то крикнула вслед, но он не расслышал.
Вскоре бражник резко свернул влево, к мельнице.
Франц даже споткнулся.
Мельница!
Это не совпадение. «Дверь там! Бражник покажет! Скорее за ним!» Франциск выбился из сил – воздуха не хватало и легкие жгло, но он не останавливался. В крови снова запульсировало предчувствие волшебства. Он приближается к тайне. Франц чувствовал это. Он уже близко. Совсем скоро сбудется то, что он ждал годами…
Бражник нырнул в густую тень. Когда Франц подбежал ближе, возле здания было пусто. Задрав голову, он осмотрел стену – не притаилось ли насекомое на одном из грубых серых камней? Нет. Проводник вновь исчез.
– Черт…
Франциск принялся мерить шагами берег, вглядываясь в мутно-желтую глину около воды. Волны нанесли листьев, веточек, коробочек с семенами… Но мотылька нигде не было. Куда же он подевался? Послышался топот. Спустившись с холма, Луиза нетерпеливо выдохнула:
– Ну?!
– Упустил…
Франц с досады пнул комок глины. У кромки воды берег был вязкий и топкий, и ботинки оставляли вмятины, которые тут же заполняла жидкость. Прищурившись от солнца, Франциск повернулся к мельнице.
Возвышаясь над рекой, старое здание бросало на берег тень и молчание – и Франц почему-то подумал, что действительно есть такие вещи, которые звучат тишиной.
Он буквально чувствовал, как когда-то округу наполняли скрип и плеск, голоса людей – крики мельника, ругань рабочих.
Сейчас все сковала немота.
Люди, трудившиеся на мельнице, давно умерли. Здание забросили, и было странно, что остов еще не растащили на доски и камни. Колесо застыло, ненужное и одинокое. Лопастям уже не суждено вновь зачерпывать воду и относить искрящиеся капли к небу. Дощечкам осталось лишь доживать свой век, рассыпаясь трухой под палящим солнцем и зимними ветрами.
Ребята молчали, глядя на величавую, пустующую мельницу. Тихие всплески волн навевали грусть. Франциск бросил взгляд на Луизу – сжав губы, та пристально рассматривала иссеченную дождями крышу и о чем-то размышляла. На ее лице лежала глубокая тень.
Речные волны меланхолично лизали огромное колесо, бились в основание мельницы с чавканьем и хлюпаньем. Те лопасти, которые были в воде, давно прогнили и упали на дно.
Это место вовсе не походило на то, что видел во сне Франциск.
Мельница во сне была жива.
Серебрясь в лунном свете, колесо зачерпывало воду и возносило к звездам, а она летела с высоты маленькими искрящимися водопадами… Франц стоял на залитом лунным светом берегу, разглядывал ключ, и тот тихо сиял серебряным светом так же, как сама мельница. Округу наполнял ритмичный плеск, маленькие ручейки звенели точно пересыпающиеся хрустальные бусины, а в поднебесье звучала далекая и завораживающая песнь ветра…
Франциск нащупал ключ сквозь ткань рубашки. Пересчитал пальцем зубчики (их было пять), добрался до стержня. «Кризалис… что же это значит?»
Вдруг мальчик насторожился, прислушиваясь.
– Откуда это?
– Что? – Луиза очнулась и завертела головой. – Бражник?
Франц не ответил.
– Эй, ты куда?
Франциск решительно подошел к мельнице и прижал ухо к стене.
Странная далекая мелодия, будто ветер завывал в стрехах крыши, стала чуть громче. А может, кто-то играл на неизвестном мальчику инструменте? И все-таки – нет, это не ветер! Ясно угадывался ритм, что ветру несвойственно. Это точно музыка, просто очень далекая или доносящаяся сквозь толщу воды… или стены.
– Ты слышишь? – Франц махнул Луизе, чтобы та подошла ближе. – Слышишь это?
Лу выглядела озадаченной.
– За мной!
Франциск забежал за угол каменного здания и увидел старую деревянную дверь, на которой висел насквозь проржавевший амбарный замок. Как же попасть внутрь, туда, где звучала призрачная музыка?
– Чего ты сорвался? – догнала мальчика Луиза. – Бражника услышал, да?
«Она ничего не понимает. Ничего».
Франц не ответил. Он хотел было перевернуть замок и посмотреть на скважину – может, его собственный ключ подойдет? – но вдруг заметил, что гвозди, на которых держатся петли, почти выскочили из каменной стены. Мальчик дернул раз-другой, и штифты вылетели, а замок с лязгом шмякнулся на каменную ступень. Дверь со скрипом приотворилась.
Ребята заглянули внутрь.
В таинственном полумраке угадывались очертания балок, перекладин, лестниц и внутреннего колеса, над которым нависал большой мрачный конус, куда когда-то засыпали зерно.
Франциск ступил на порог, но Лу дернула его за рубашку.
– Ты куда? – шепнула она.
– Слышишь? – ответил мальчик, почему-то тоже шепотом, и кивнул в сумрак.
Он улавливал тихий отголосок мелодии, доносящийся откуда-то изнутри. Теперь, при распахнутой двери, звуки стали громче.
– Подожди здесь.
И Франц шагнул в царство прели и полумрака. Он втянул ноздрями дух старины: рассохшегося дерева, пыли, тлена. Дерево разлагалось от близости воды, балки источали мутный запах. В крыше зияли дыры, сквозь которые весной лил дождь, а зимой падал снег. Сейчас воздух тут и там прорезали солнечные лучи, но ближе к полу и стенам все окутала темнота. Франц сделал пару шагов. Под ботинками захрустели щепки и старые листья – видимо, нанесло через прорехи. Тишина испуганно юркнула по углам, но через секунду вернулась, чтобы вновь укутать незваного гостя удушающим покрывалом.
За спиной Франца скрипнуло: это Луиза просунула голову в дверь.
– Эй? – донесся ее робкий шепот.
Франц, не отвечая, вышел на середину мельницы и остановился.
Его охватил затхлый полумрак, и тень, прятавшаяся за дальним поворотом в воспоминаниях, выпростала черные лапы, потянулась к горлу. Сердце гулко забилось в сумрачной духоте. Запах плесени и пыли заставил вновь переживать пугающие воспоминания. Ноги задрожали – и не было тут Филиппа, чтобы успокоить брата.
Нет! Нельзя убегать! Он должен идти дальше.
Ради мечты.
Мальчик тяжело сглотнул и попытался унять волнение. Из-за гулкого стука крови в ушах он почти ничего не слышал. «Музыка. Сосредоточься на музыке». Франц закрыл глаза, медленно задышал, чуть успокоился, а потом открыл глаза и увидел…
Дверь.
В глубине мельницы в стене темнела дверь!
Самая обыкновенная, даже проще, чем в жилищах бедняков. Сколоченная из грубых досок, она плотно прилегала к косяку: в щелях темно, ни лучика не пробивается из помещения по ту сторону. Лишь в неверном свете, проникающем с крыши, тускло блестела латунная ручка.
«Это она… она… она…»
Ноги сами понесли Франца вперед.
В животе все сжалось от мысли, что это…
Та самая дверь.
Нет, не просто дверь, а Дверь.
Франц провел дрожащими ладонями по шершавым доскам. Наверное, когда-то эта дверь вела в хранилище для зерна, и, чтобы запасы не разворовывали, ее запирали на ключ. Правда, обычно рабочие вешают замок, но у этой была скважина. Франциск дотронулся пальцем до холодной металлической выемки. Присел на корточки и заглянул внутрь. Темно. Прищурился – нет, не видно ни зги.
Что же по ту сторону?
Десятки людей распахивали эту дверь и захлопывали. Может, даже пинали со злости. Но никто не знал, что она – та самая…
Дверь ждала Франца, быть может, целый век.
Он прижал ухо к замочной скважине и затаил дыхание. Даже страх отступил. Тревогу перебило яркое, терпкое предчувствие волшебства.
Музыка… где же она?
Когда Франциск вошел, тихая мелодия отступила в полумрак, спряталась в нем, будто робкая птаха, и сейчас мальчик чувствовал разочарование птицелова, упустившего редкий экземпляр.
По ту сторону двери царила тишина. И лишь где-то выл ветер.
Не пел там, за Дверью, а просто свистел в прорехах на крыше старой мельницы.
Нет… музыка не могла исчезнуть… не могла почудиться… Он же слышал, слышал! Или то все же подействовали лекарства и ему что-то почудилось? «Чокнутый», – раздалось в голове.
– Нет! – Франц скрипнул зубами. – Нет…
К черту. Он слышал музыку! И не мог ошибаться. Бражник привел его сюда, значит, знал, что Дверь находится тут…
И сон был неспроста.
Мальчик отвел с лица липкую прядку волос, поднялся с колен, отирая испарину со лба, и вытянул из-за пазухи влажный ключ. Оставалось сделать лишь одно, чтобы узнать правду.
Франц снял ключ с шеи и решительно вставил его в замочную скважину.
Бородка вошла вся, до последнего зубчика.
Такого еще никогда не бывало. Обычно Франциск пробовал ключ так и этак, но он либо просто не входил до конца, либо застревал, и приходилось впрыскивать в скважину масло для ламп, чтобы таки вытянуть зажатые зубцы. Однажды мальчик чуть не сломал драгоценный артефакт и после этого перестал проверять каждую дверь так упорно: если ключ не подходил сразу, то и не налегал.
А тут…
Бородка вошла легко и до конца.
Франц, затаив дыхание, хотел повернуть ключ, но тот не двинулся.
Мальчик нажал сильнее. Не идет.
«Тише… Все нормально. Ты ведь не пробовал кое-что еще».
Франциск догадывался почти с самого начала, что первая попытка будет неудачной. Он перевел дыхание и шепнул в скважину заветное слово:
– Кризалис.
Без толку.
– Черт…
Его снова бросило в пот, в горле першило от тяжелого духа гнили…
– Кризалис! – сказал Франц громче и налег на ключ.
Но тот сидел в скважине крепко, даже не шелохнулся.
– КРИЗАЛИС!
Франц чуть пальцы не сломал, а чертова дверь не поддавалась.
– Черт! Черт! Черт!
Мальчик замолотил кулаком по двери. Бесполезно: она прилегала к косяку так плотно, что даже не шелохнулась на петлях. Франциск ткнулся пылающим лбом в дверь, потом сполз на пол. Тишину прерывало только его свистящее дыхание и чьи-то легкие шаги. Франц поднял голову и увидел Луизу, скрестившую руки на груди. Синие глаза прищурились на его сжатые кулаки, пробежались по лицу, задержались на ключе, торчащем из скважины. Франц знал, как все это сейчас выглядит. Немного безумным.
– И все-таки они не ошибались. – Девчонка покачала головой. – Ты чокнутый.
Глава 7 о побеге в полночь
Франциск не знал, сколько пробыл на мельнице.
Час, или два, или полдня.
Он пришел в себя, лишь когда услышал отдаленный раскат грома. От станции приближалась гроза, и пора было уходить. После того как Лу оставила его одного, Франциск попробовал открыть дверь снова – думал, та не поддалась потому, что рядом был посторонний. Но нет.
И ни бражника, ни музыки. Франц остался наедине с разбитой мечтой.
Он сидел, прислонившись спиной к двери, и смотрел в пыльный полумрак мельницы. И тогда в голову полезли слова, что он слышал все эти годы. Франц пытался выпихнуть чужие голоса из мыслей и не мог. Голос Луизы еще отдавался эхом между балок и лестниц: «И все-таки они не ошибались. Ты чокнутый».
Так считала мать. И ее дурацкие знакомые, которым она верила больше, чем ему. И вероятно, тетка тоже. Филипп не упрекал брата ни в чем подобном, но и он не верил в то, что когда-то давно Франциск действительно встретил кое-кого особенного. И этот кто-то дал ему ключ.
Не «ржавую железку», не «эту гадость», а ключ, отпирающий таинственную Дверь в иной мир. Лучший мир, который Франц искал все эти годы. И сейчас ему было больно не оттого, что мечта оказалась пустышкой, нет. Ныло потому, что он был близок к секрету как никогда. Но и на этот раз выбранная им дверь оказалась обычной, ничем не отличающейся от остальных. Он обшарил всю мельницу – других дверей не было. Попробовал даже открыть ржавый амбарный замок снаружи – впустую. Значит, и вправду ошибся.
Воздух потяжелел, по крыше забарабанили капли. Франциск опомнился – пока он сидел в мельнице, ясное утро перешло в пасмурный день. Когда он выскочил на берег, оказалось, что все небо затянуло низкими тучами.
Франц пробирался обратно все теми же дебрями. Трава и корни стали скользкими, он исцарапался и пару раз упал. Мальчик даже не представлял, что ждет его дома, но деваться было некуда. Подбегая к особняку Мюриель, он приметил отъезжающую коляску, видимо, в отсутствие племянника тетушку навещали гости. Может, его побег не заметили? Франц тешил себя этой мыслью ровно до тех пор, пока не увидел на крыльце экономку.
– Вас ждут в гостиной, – с поджатыми губами выдала она.
В гостиной сидели тетушка Мюриель и мать Франца.
Из всех видов, в которых можно было предстать перед старшими после побега из дома, Франц предстал в самом неприглядном. Он был измазан, исцарапан, его ботинки, обляпанные глиной и комьями земли, оставляли на полу грязные следы, с одежды и волос капала вода. То, что происходило после, сложно описать. Такой злой свою мать Франциск еще никогда не видел – ему казалось, одного взгляда ей хватит, чтобы испепелить собственного сына. Тетушка же последовала своей тактике: изображая попранную благодетель, она состроила укоризненную гримасу и пожаловалась на то, что у нее вновь началась мигрень, – ведь они все утро искали пропавшего, она ужасно волновалась! Жалобы перемежались уничижительными замечаниями в адрес неблагодарного, невоспитанного племянника, которые в любой другой момент заставили бы Франца трястись от гнева.
Но ему было все равно.
Он стоял, глубоко задумавшись о своем, и едва различал, что же взрослые ему выговаривают. Лишь на фразы вроде: «Нет, ты погляди, он даже не желает слушать!» или «Молодой человек, а ну-ка поднимите свои бесстыжие глаза!» – он отвечал рассеянным взглядом. Его лишили и обеда, и ужина и, конечно, отвели в ванную, где заставили хорошенько вымыться, а затем проводили в спальню, у дверей которой мать сказала последнюю уничтожающую фразу:
– С сегодняшнего дня ты будешь выходить отсюда только с моего разрешения. И не приведи господь тебе оказаться в другом месте, когда я открою эту дверь в следующий раз!
С этими словами Делайла втолкнула сына в мертвенно-голубую комнату и, захлопнув дверь, решительно повернула ключ в скважине.
Заперт до окончания времен.
Франциск прислонился к двери и стукнулся о косяк затылком. В комнате царила тишина, лишь по оконному стеклу барабанили тяжелые капли. Небо затянуло такими тучами, что в спальне было темно и… тревожно.
– Привет, – донесся тихий голос.
Филипп по-прежнему лежал в кровати, откинув голову на высокую подушку и вытянув бледные руки поверх одеяла. Франциску вдруг стало стыдно: он покинул брата, а ведь ему так скучно лежать весь день одному… Впрочем, у Франца было оправдание. Он искал Дверь.
И это важно.
Не только для него.
– Что-то случилось?
Филипп смотрел обеспокоенно, чуть нахмурившись. На изможденном лице, казалось, остались лишь глаза – огромные и пронзительно-голубые, в окаймлении тоненькой карей полоски. У старшего брата было все наоборот: почти вся радужка коричневая, а по краешку – голубая.