Она курила. Терпеть не могу, когда девушка берет в рот сигарету. Но с этим я смирился, и мой идеал не тускнел от табачного дыма. Возможно, у нее были какие-то свои недостатки. Но как вы знаете, когда кого-нибудь любишь, то, как слепой, не видишь в человеке ничего дурного, только все самое хорошее составляет предмет вашего внимания. И я, вероятно, не являлся исключением, совсем ослеп от своей любви, даже некоторые вещи, которые происходили в ее квартире, я воспринимал не так, как ее соседи.
А в ее квартире частенько устраивались такие оргии, что иногда соседи вызывали милицию, чтобы положить им конец. Даже кое-кто из высоконравственных матрон-соседок ходил по дому собирать подписи под петицией об ее выселении. Но на меня это не действовало. Я жил, как под наркозом, ничего не видел, ничего не слышал и лишь продолжал обожать ее до безумия.
Но она, словно назло, бросала им всем вызов. В ее окне никогда не задвигались шторы, и все происходило, как на экране. Утром она вставала и, обнаженная, ходила по комнате. Вечером, ложась спать, она не выключала свет, пока полностью не снимала с себя всю одежду. Вероятно, не у меня одного из мужской половины дома билось сердце, когда я следил за ее одеваниями и раздеваниями. Иногда она, не стесняясь, прямо у окна целовалась с разными парнями. Это повергало меня в такое отчаяние, что я готов был наложить на себя руки.
Прежде чем рассказать о трагической развязке, которая произошла позже, я должен вам поведать о некоторых жильцах нашего дома и о том, каким необыкновенным образом я с ними познакомился и где это произошло. Но я еще раз хочу напомнить вам, что все началось с того самого вечера, когда я посадил в горшочках на своем балконе клубни тюльпанов.
Накануне ночью я проснулся от птичьих трелей, доносившихся со стороны консульского сада. Впервые в жизни я услышал соловья на наших широтах. Потрясенный этим открытием, я вышел в пижаме с заспанными глазами на балкон и залюбовался сиянием полной луны, повисшей над старым садом, и пением залетного гостя. Ночью в саду зажигались фонари. Их причудливое мерцание, пробиваясь сквозь листву сирени и мягко смешиваясь со светом, льющимся из мозаичных окон мансарды консульства, создавало в полумраке таинственную атмосферу загадочности. Я долго смотрел на этот чарующий калейдоскоп света и тени, слушая легкий шорох листьев, колеблющихся от ночного дыхания, как вдруг сбоку от меня тьму прорезал луч света, вырвавшись из квартиры моей возлюбленной. Я устремил свой взор туда, к предмету моего обожания, и увидел, мне показалось, голую фигуру юриста. Свет сразу же погас. Кто-то включил свет и мгновенно его выключил. Что это было? Обман зрения? Плод моего болезненного воображения? Стоило на какую-то секунду дольше продлиться этому мгновению, и все бы сразу же стало ясным. А так я до сих пор не уверен, видел ли я в ее комнате юриста или это она сама щелкнула выключателем. Трели соловья мгновенно прекратились, и я вспомнил слова одной добродетельной матроны из нашего дома о доступности моей красавицы мужчинам всего города. У меня сделалось скверно на душе, и такое настроение оставалось весь следующий день. А когда юрист сделал мне скептическое замечание по поводу посаженных мной тюльпанов, я ничего не ответил, чтобы не сорваться и не наговорить ему гадостей. Помните?
Так вот, в тот теплый июньский вечер я чувствовал себя не очень весело, поэтому и решил отнестись ко всему философски и даже взял с полки книгу Иммануила Канта, к которому никогда не питал особой привязанности. Однако, немного поразмыслив, я пришел к умозаключению, что еще рано поднимать панику. Во-первых, я не был уверен, что вообще в ее комнате увидел мужчину. Мало ли что мне могло померещиться. Во-вторых, я ни разу не встречал мою красавицу в обществе юриста. И в-третьих, я уже сомневался: а загорался ли в ту ночь свет в ее комнате. Вспышка была такой короткой, что я мог спутать окна и принять чужое окно за ее квартиру. От этих мыслей ко мне опять вернулось благодушное настроение, и я, сладко потянувшись, закрыл книгу и стал ждать появления первой звезды на небосклоне.
Сколько я так просидел, не знаю, только вдруг я понял, что наступила уже глубокая ночь, и все жители дома давно спят в своих постелях и видят десятые сны. Мне же спать совсем не хотелось, так бы и сидел в складном кресле, вдыхая сладко-горьковатый воздух летней ночи. В темном небе сияли далекие звезды. У самой ограды консульского сада стоял раскидистый гигантский тополь. Его ветви запутались в глубине звездного неба. Моя полуночная красавица все еще где-то гуляла, но я решил ждать до утра. Это ожидание наполняло мое сердце каким-то тревожным томлением.
О, если бы я мог служить ей! Я бы, как преданный пес, лежал возле ее двери и, заслышав ее легкие шаги по лестнице, бросался бы к ней на грудь, лизал ей руки, целовал ноги и скулил от радости. Любить - это высшее счастье, любить же мучительной и безнадежной любовью - не сравнимое ни с чем блаженство, близкое разве что к мазохизму. От этой любви тоже можно испытывать состояние тихого счастья и внутренней радости.
В темноте я на ощупь потрогал кончиками пальцев посаженные мной луковицы тюльпанов в глиняных горшочках, как будто за несколько часов они могли дать всходы. И вдруг в эту минуту в окне моей красавицы зажегся свет. От неожиданности я чуть было не вскрикнул. Дождался! Наконец-то! Этот свет, вспыхнувший в ночи, вначале меня даже ослепил. На экране появилась моя возлюбленная. Откуда же она вернулась? Со свидания? Из кино? С танцев? В такое позднее время.
Девушка стояла напротив окна, юная и до невероятности прекрасная. Она стянула с себя кофточку и блузку, осталась в одном лифчике. Затем, изогнув руки за спиной, расстегнула петельки, и две девственные груди, подобные электрическим лампочкам, сверкнули своей белизной. Она по-детски склонила свою милую головку набок, и длинные волнистые пряди волос рассыпались по ее груди. Она повернулась спиной и удалилась. И сразу же погас свет. Вот и все. У меня перехватило дыхание. Этого краткого момента я ждал весь вечер и половину ночи. И мир сразу же как будто остановился для меня, а грудь готова была разорваться от нахлынувших чувств. В эту минуту мне показалось, что я все могу сделать, что нет в мире ничего такого, чего бы я ни смог достичь.
Откуда-то из-за дома выплыла большая серебристая луна и повисла над сказочным садом, из глубины которого подсвечивали таинственные фонарики, манящие своими огоньками под сень уснувших деревьев в царство волшебных теней. И вдруг опять запел соловей. Он так заливался и выводил такие каденции, трели и мелизмы, что мне захотелось сию же минуту вспорхнуть с балкона и отправиться самому к этому виртуозному исполнителю.
Здесь я должен сделать отступление и подготовить вас к основному событию той сказочной ночи. Вы можете сомневаться, это - ваше дело. Я даже предупреждаю вас заранее, что мне будет трудно объяснить вам суть случившейся тогда со мной метаморфозы, и тем не менее я все же попытаюсь убедить вас в правдивости моих слов. Поверьте мне, в те минуты я пережил нечто такое, что приблизило меня к постижению вечности, пониманию времени и пространства и, наконец, разгадке таинства полета. Это уже сейчас я наряжаю пережитые мной тогда ощущения в различные теории, вроде той, что «нужно сосредоточиться на какой-либо мысли и смотреть в одну точку...» , ища объяснения случившемуся. Тогда же я просто зажмурил глаза и бросился в то необычное состояние, как бросаются с головой в омут.
Вначале я ничего не мог понять. Моя мысль куда-то понеслась, и я чуть было не ударился головой в ствол дерева. Я так был удивлен моим новым состоянием, что не сразу поверил, что стал птицей. Да и можно ли поверить в такое? Занятные вещи я вам рассказываю?
Так вот, раньше я думал, что все птицы спят по ночам. Как бы не так. Я сам так полагал до тех пор, пока не научился превращаться в это пернатое существо. Сейчас-то я знаю, что те птицы, которые летают ночью, и есть люди. Но это открытие в свое время мне чуть не стоило потери моего разума. Согласитесь, уж очень необычное открытие. Вначале я думал, что мне одному пришла в голову эта прекрасная идея превращения. Однако позднее я узнал, что в городе только половина птиц вылупилась из яиц. Другая же половина есть не что иное, как оборотни. Именно так, не смейтесь, это - люди, научившиеся превращаться в птиц. По своей природе они никогда не были птицами, это - просто мечтатели, унесенные неведомо куда на крыльях своей фантазии. И если вы наберетесь терпения, то я смогу вам это доказать.
Как только в тот незабываемый вечер я превратился в вольную птицу, то тут же, чтобы утвердиться в своем новом жизненном состоянии, легко вспорхнул со своего балкона и уселся на ветке клена в консульском саду. Естественно, простым людям и ночью, и днем вход в этот сад был строго воспрещен. У входа в сад перед зданием консульства в будке круглосуточно дежурил постовой милиционер. Но птицам не возбранялось садиться на ветки деревьев в саду в любое время суток.
В моей груди бешено колотилось сердце, вероятно, от радости. И вдруг я, открыв свой птичий клюв, воскликнул:
- О, как здесь прекрасно! И тут же услышал в ответ:
- Вы это находите?
Я повертел головой, оглядываясь по сторонам, и увидел чуть повыше себя на другой ветке голубя, обыкновенного серого голубя, каких в городе тысячи. Свет от фонаря падал на него снизу и освещал перья хвоста и грудь. Вначале я даже не подумал, что эти слова могли принадлежать ему. Но вдруг, я глазам своим не поверил, голубь открыл клюв и произнес:
- А впрочем, вы, вероятно, правы. Ночь сегодня лунная и тихая. В такую ночь - только и заниматься сочинительством.
- Как? - воскликнул я.- Вы умеете разговаривать?
- Но вы же не удивляетесь тому, что сами разговариваете,- заметил он с иронией.
- А что вы сочиняете?
- Партитуры.
- Разве голуби могут сочинять партитуры?
Голубь важно напыжился и произнес:
- Я музыкант и композитор.
- Вот оно что,- произнес я и разинул клюв от удивления.
Голубь посмотрел на меня сверху вниз и снисходительно заметил:
- Вижу, вы в этом саду новичок. Откуда изволили прилететь?
Я указал на свой балкон. Голубь понимающе качнул головой и молвил:
- Я вас знаю.
- Откуда? - изумился я.
- Я живу этажом выше, вон в той квартире,- и Голубь указал крылом на квартиру музыканта.- Мы встречались с вами несколько раз на лестничной площадке, но не здоровались.
- Так давайте с завтрашнего дня начнем здороваться,- с готовностью предложил я.
- Это совсем не обязательно,- сухо заметил Голубь.- Мы почти все собираемся здесь по ночам, ведем интересные беседы, весело проводим время, но здешнее знакомство нас совсем не обязывает поддерживать подобные отношения в нашем курятнике.
Да, он именно так и сказал: «в нашем курятнике».
- Но почему? - я удивленно разинул клюв.
- Потому что, кроме сплетен, зависти, мелочных дрязг и раздоров, мы ничего не можем дать друг другу в нашей соседской жизни. Поэтому сюда прилетают только те птицы, которые стряхивают со своих перьев прах бренного мира.
- Вот оно что! - опять удивился я.- И что же, сюда слетаются все соседи?
- Не все,- ответил голубь,- а только те, которые приобрели способность летать. Кстати, до сегодняшнего дня я думал, что вы не обладаете такой способностью.
- Спасибо. Поэтому вы и назвали наш дом курятником.
- Совершенно верно. Именно по этой самой причине.
- И все же, кто сюда прилетает? - не мог я сдержать своего любопытства.
- Да как вам сказать, многие. Юрист, что живет рядом с вами,- стал перечислять Голубь,- профессор университета, литератор, певица...
Когда Голубь произнес слово «певица», его голос, как мне показалось, дрогнул. Я сделал вид, что не заметил этого. Мне также показалось, что слово «юрист» он произнес с некоторым напряжением. Несколько минут мы молча любовались луной над спящим городом.
- Вот бы слетать на луну,- мечтательно произнес я.
- К сожалению, побывать там вы никогда не сможете,- заявил Голубь.
- Это почему же? - удивился я.
- Среда для вас неподходящая.
Я почему-то вспомнил о посаженных луковицах тюльпана на балконе и опять подумал об Юристе.
- И что же, Юрист часто сюда прилетает?
- Каждый раз, как только появляется здесь певица.
- А что у него с ней?
Этот вопрос вдруг привел Голубя в крайнее возбуждение. Он нахохлился-, крутнул шеей и заявил мне:
- Конечно, он вдовец, и может делать все, что ему угодно. Но мне кажется, что он ведет себя не очень по-джентльменски.