Вот он и висел, решая сам для себя, чем будет заниматься с Баки, чтобы тот не грустил и не смотрел так отчаянно, как его самого потянуло, закрутило в сияющем той же знакомой краснотой и Брок почувствовал — уплывает, теряя сознание.
А сейчас было хорошо.
Брок повернулся на бок, не открывая глаз и тут же тяжёлая рука, прежде лежавшая у него на животе, сместилась, притягивая его поближе и не давая двигаться, даже дышать стало труднее.
Баки почувствовал, что рядом с ним зашевелились, прижал к себе это шевелящееся теснее, еще не до конца проснувшись, и только потом понял, что происходит.
Он резко открыл глаза, чтобы убедиться, что это действительно Брок, что он рядом, и глупо улыбался, убедившись, что это так.
За окном было еще темно, но по ощущениям было раннее-раннее утро. Баки не знал, будить Брока, или нет, ему так хотелось сказать, что он его любит, хотя Баки был уверен, что сейчас Брок об этом знает.
— Ты спишь? — шепотом спросил он, ослабляя хватку.
— А ты для чего спрашиваешь? — ответил Брок и перевернулся на другой бок, оказавшись с Баки лицом к лицу.
Они впервые, если, конечно, не считать сон, были так близко, и у Брока на сей раз не возникало желания сбежать, уйти в другую комнату, чтобы Баки не видел всего того ужаса, в который превратились его лицо и тело. Нет, Брок не склонен был к рефлексии по поводу внешности, но то, что его таким видел любимый человек, выбивало последние клинья из самообладания, сталкивая в позорную депрессию.
— Просто узнать, — Баки смотрел на Брока и не мог насмотреться. А потом, чувствуя, что тот не собирается от него убегать, Баки провел живыми пальцами по его лицу, касаясь скулы, губ. — Я разбил камень.
— Я догадался, — хмыкнул Брок, поймал ладонь Баки, прижал к губам. — Кстати, мы где? Я что-то комнату никак не узнаю?
— Мы у Стива, — Баки погладил Брока по щеке и коснулся губами губ. Можно было ничего друг другу не говорить, они оба знали все, что нужно было знать, чтобы быть вместе. Почему-то три заветных слова сказать очень хотелось, но Баки не спешил. — Он предлагает показать тебя врачу и устроить амнистию.
Брови Брока изумлённо взлетели вверх.
— Святой Роджерс? Ты ему ничего не повредил?
Хотя если уж быть совсем откровенным, Броку было наплевать, где и у кого они. Главное, что у Баки живой взгляд, а не стеклянные пуговицы-глаза, как у Зимнего. Они могут вот так лежать рядом и совершенно никуда не торопиться.
— Нет, ничего не повредил, — улыбнулся Баки. — Просто он мой друг и хочет им оставаться. Я люблю тебя, — выпалил Баки, потому что хотел это сказать. — Не уходи больше от меня.
Каким бы модифицированным суперсолдатом Баки ни был, он отчетливо понимал, что не переживет, если Брока не станет. Просто не сможет жить дальше.
Брок счастливо прижмурился, притянул голову Баки к себе, упёрся лбом в его лоб.
— И я тебя, Снежинка. Да и куда я теперь-то денусь? — он расплылся в непривычной для самого себя счастливой улыбке. — Я ведь уже очень давно твой.
Поднявшись он встал в пол оборота и ткнул себе пальцем в бедро с внутренней стороны, где у самой паховой складки чернела надпись: “Снежинка”.
Сказать, что Баки обалдел — ничего не сказать. Он сел на кровати, притянув Брока к себе, склонился и поцеловал чернеющие буквы, обхватив ладонями бедра, а потом потерся щекой о пах.
— Почему ты отталкивал меня? — спросил Баки, прижимаясь к Броку, обнимая его, дыша им. Как давно хотел, но тот не позволял. А теперь было можно, и Баки был счастлив, бесконечно, неприлично счастлив, что дождался, что получилось, что можно быть не одному.
— Ты же видел, каким я был. Мы не грёбаные “Красавец и Чудовище”, не в сказке, где по волшебству урод становится принцем, — серьёзно ответил Брок, чуть отстранился. — Я сколько угодно готов платить собой, этим миром, лишь бы ты был свободен. А какая свобода, если тащишь на закорках инвалида?
Брок погладил Баки по волосам, вплёл пальцы в тяжёлые пряди, в который раз поражаясь их мягкой шелковистости.
— Тебе говорили, что ты идиот? — спросил Баки, подаваясь на ласку, вновь притягивая Брока к себе, не желая отпускать. Он слишком долго этого ждал. — Ты мне нужен любым.
Баки поднял голову, чтобы посмотреть на Брока, уперся небритым подбородком ему в живот и провел руками по спине, длинно выдыхая.
— Для любимого человека хочешь лучшего, — мягко возразил Брок. — И я тогда не соответствовал этому параметру.
— Идиот и эгоист, — заключил Баки, хорошо помня, как ему было больно каждый раз, когда он тянулся к Броку, а тот раз за разом уходил, отталкивая его. И от этого хотелось кричать, ломать мебель, биться головой о стену, но Баки просто тихо отходил в сторону, всегда боясь, что Брок сбежит от него.
Баки потянул Брока обратно в кровать, упиваясь возможностью быть рядом, трогать, прижиматься всем телом, ощущая, как разгорается обоюдное желание.
У Брока подрагивали руки. От каждого неловкого прикосновения, которых он желал с тех пор, как увидел Зимнего впервые, но не мог себе позволить, сейчас рвало крышу, воспламеняя то раскаленное нечто, что и так бежало по венам вместо крови.
Опрокинув Баки на постель, Брок навис сверху, тяжело дыша, облизал его взглядом.
— Эгоист, — подтвердил он, перекинув ногу через бёдра Баки, и уселся сверху, притеревшись каменно-твёрдым членом к дрогнувшему животу любовника. — И идиот.
Баки мог много всего сказать Броку, высказать, как натерпелся за этот год от него, как тихо выл от безысходности, как чувствовал себя совершенно никчемным, потому что ничем не мог помочь. Но это все было уже неважно, совершенно неважно, потому что сейчас Брок был жив, здоров и так жарко смотрел на него, что у Баки пальцы на ногах поджимались от одного взгляда.
Он провел руками от колен Брока вверх, погладив бедра, выше, по бокам, насколько хватало длины рук, коснулся груди, спустился вниз к животу, пожирая Брока взглядом, стараясь контролировать дыхание, которое рвалось, и унять бешено колотящееся сердце.
Застонав, Брок подался вперёд, впечатывая самого себя в Баки, вжимаясь в твёрдую раскачанную грудь, стараясь одним стоном выразить сводящее с ума желание касаться, принадлежать именно ему без каких-либо условностей. Хотелось всего: трогать, изучая кончиками пальцев тело любовника, вылизать его всего, оставить метки на самых заметных местах, обновляя их, когда регенерация суперсолдата сведёт все старания на нет, оставить на нём запах самого себя и больше никогда, черт возьми, никогда не разлучаться. И всё равно, что для всего этого было нужно. Подружиться с Кэпом? Да, пожалуйста! Выбить свой говняный характер? Блядь, не получится, но не в этом же проблема?
Вылизывая вкусную шею Баки, прикусывая тонкую кожу у кадыка, Брок готов был послать к дьяволу весь мир. Баки наконец был полностью его, и от фразы «мой Баки» сердце сладко сжималось.
— Давай, детка, — протяжно застонал он, потершись задницей о член Баки.
Баки падал, проваливался в давно забытый для себя мир чувственного наслаждения, ощущая Брока каждой клеточкой своего тела. Он горел, пылал, плавился и распадался на куски, чтобы собираться вновь. Наугад, наощупь он изучал Брока, ведя ладонями по его телу, задыхался, выгибаясь, стараясь прижаться, стать еще ближе, вплавиться в Брока.
Давно забытое знание, как правильно, как сделать так, чтобы доставить максимум удовольствия, возвращалось медленно, и Баки действовал скорее по наитию. Он одним движением перевернул их, оказываясь сверху, вжался пахом в пах, застонав тихо-тихо, впился голодным коротким поцелуем в губы.
— Направь меня, — попросил Баки, боясь, что сделает что-нибудь не так, что сделает больно, потому что страстное желание не только принадлежать, но и присвоить, вытесняло чуткую аккуратную нежность.
Броку отказывал голос, он мог только гнуться, вздрагивать от неожиданного контраста холодной левой ладони и обжигающе горячей правой, подставлять шею грубым жалящим поцелуям и надеяться, что это сумасшествие никогда не закончится, что оно погребёт его под собой.
Комнату вокруг размывало, чувства сбоили. Он исступленно шептал, что и как ему нравится, шипел, сдавлено матерился, когда Баки особенно удачно прикусил тонкую кожу под коленом. Брок сам перевернулся на живот, вскинул бёдра и заорал, когда Баки мокро лизнул от самых яиц, проходясь языком по пульсирующему в ожидании удовольствия входу.
— Блядь, смазка, — взвыл Брок, когда в него проник один палец, не готовый трахаться по слюне.
— Смазка? — Баки не сразу понял, о чем Брок, что он имеет ввиду, потому что все мысли витали где-то не здесь, он был на седьмом небе от счастья, купался в удовольствии ласкать Брока, дарить ему наслаждение.
Проникая пальцем в жаркое, горячее нутро Брока, Баки вообще потерялся, представляя, как Брок сожмет в себе его член.
— Да, смазка… — растерянно повторил он и, аккуратно вынув палец из Брока, ринулся в ванную, надеясь найти там что-нибудь подходящее.
Баки громыхнул дверцей шкафчика, понимая, что Стива они, скорее всего, разбудили уже, но ему было все равно. В ванной было немного всяких средств, дежурный набор, но ему повезло найти крем для рук, совершенно новый, никем не тронутый тюбик.
— Пойдет? — спросил он у Брока, возвращаясь в кровать и демонстрируя свою находку.
Тот лишь застонал в ответ, чуть приподнялся на руках, прогибая спину. Ещё никогда Броку не было так горячо, сладко и странно. Привычный к ведущей роли, сейчас он не узнавал сам себя. В руках Баки хотелось растекаться горячей карамелью, податливо гнуться, подставляться, демонстрируя себя.
— Еби, — рявкнул он, потёрся ноющим истекающим смазкой членом о простыню. — Сдохну.
— Да, сейчас… — Баки немного растерялся от такого напора, хотя хотел Брока до черных пятен перед глазами. Он положил живую ладонь ему на поясницу, нежно погладив, полюбовался на поджарые ягодицы, сжимая их в ладонях, снова лизнул сжатые мышцы.
Надо сказать, Баки волновался. Последний раз секс у него был еще до войны, а с мужчиной он не был ни разу, хоть и представлял себе, как это могло бы быть, поэтому сейчас чувствовал себя неопытным девственником.
Брок дернул задницей, побуждая Баки поторопиться, и тот открыл тюбик, выдавил крем и размазал его по входу и по своему члену. Чуть подрагивающей рукой он приставил головку к сжатым мышцам и постарался аккуратно толкнуться, хотя хотелось сразу загнать на полную, ощутить обволакивающий жар, но Баки сдерживал себя, не желая причинить Броку боль.
Брок длинно выдохнул, зажмурился, стараясь перетерпеть первые неприятные моменты, уткнулся лбом в подушку, но желание и не думало спадать, болезненное растяжение, наполненность лишь сильнее раздули пламя, плеснув на ярко-красные угли бензином.
— Блядь, да, — протянул он, повёл бёдрами, соскальзывая с члена и тут же подался назад.
Замерев, Баки прислушался к своим ощущениям, понимая, что никогда не испытывал ничего подобного. Он снова толкнулся, сдавленно застонав, отчего-то стараясь вести себя как можно тише, прижался к Броку, повторяя изгибы его тела, и принялся коротко, рвано двигать бедрами, чувствуя, как его захлестывает невероятным наслаждением, от которого все внутри словно выгорало, чтобы заново наполниться чистым удовольствием.
Не совсем понимая, кто кого ебёт, Брок орал, срывая голос, бился под Баки, задавая свой собственный рваный ритм. Ему было наплевать на Роджерса, которому они явно не давали спать, на весь остальной мир. Для Брока существовало только здесь и сейчас: маленькая комнатка, широкая постель, Баки, его Баки, твёрдый, горячий, со снайперской точностью попадающий по простате, всё ближе и ближе подводя его к краю.
Мир выцвел, самого Брока будто бы вывернули наизнанку, подняли высоко-высоко и скинули в бездну, разбивая на тысячи кусочков.
Было хорошо, невероятно, запредельно хорошо, так, как не было никогда. Баки чувствовал, как его накрывает эйфория, захлестывает с головой, а мир, сузившийся до одного-единственного человека, наполняется нестерпимо яркими красками. Он вбивался в Брока, поймав, наконец, ритм, двигаясь с ним в унисон, сжимал в объятиях, то забываясь, не давая даже вдохнуть, то отпускал, обнимая бережно. Прикусывал плечи, тут же целуя, зализывая укусы, словно извиняясь. И чувствовал, что скоро подойдет к краю.
Оргазм накрыл внезапно, всего в пару толчков, Баки тихо взвыл, зажмурившись, не понимая, что с ним, почему все тело словно ватное и его бьет крупной дрожью, вцепился в Брока, как утопающий в соломинку, прижимая его всем своим весом к кровати, а потом аккуратно выскользнул из него и скатился, ложась рядом. Подгреб под себя, целуя везде-везде, куда дотягивался, и пытался осознать, что с ним только что случилось, потому что такого яркого и всепоглощающего оргазма у него не было никогда.
— Нихуя ты не Снежинка, — сипло выдохнул Брок. — Так заездить меня…
Он слепо ткнулся губами куда-то в ключицы Баки и зажмурился, словно переживая приступ боли, в груди и правда пекло, словно от свежего ожога. Сейчас все было странным, верным до последнего мгновения и таким же невероятным. А ведь он-то успел решить для самого себя, что отжил своё, и осталось только пустить пулю в висок, чтобы не влачить жалкое существование в виде полутрупа. Хотя Брок сам себя считал упёртым мудаком, а потому и дополз чуть ли не на брюхе до Мексики, спрятался в самой жопе страны, в надежде спокойно зализать раны.
— Почему вообще Снежинка? — удивленно спросил Баки, хотя раньше не задавался этим вопросом.
Лежать рядом с Броком, обнимать его, чувствовать не только телом, но и всем собой, душой, если она вообще существует, было невероятно.
Сейчас, спустя год, спустя десятки городов и стран, съемных квартир и мотелей, где, казалось, что уже все, можно никуда не бежать и пожить спокойно, Баки почувствовал настоящий покой. Сейчас все было правильно, потому что они наконец-то были вместе, и плевать на то, что в этой стране они были вне закона, плевать, что у них ничего не было, потому что теперь они были друг у друга.
Брок оглядел тумбочки, но вовремя вспомнил, что это квартира Роджерса, и здесь не курят, хотя после такого покурить должны выйти были не только соседи, но и жители всех ближайших домов.
— Я же первый раз увидел тебя замороженным, — впервые принялся рассказывать Брок. — Самый обычный труп в морозильнике. Слушал Пирса вполуха и всё понять не мог, чего ради он меня приволок-то в морг жмуриками любоваться. А потом, — он усмехнулся, — увидел твои длинные ресницы, иней снежинками на них и, блядь, смешно сказать, поплыл. Пялился стоял, как идиот, и ждал, что ты глаза откроешь, непременно серые. Вот такая вот полевая романтика.
— Ты поэтому ко мне так относился? — спросил Баки. — Потому что поплыл? Я ведь каждого хэндлера помню, для кого я кем был. Для кого-то оружием, для другого инструментом, убийцей, но не мыслящим человеком.
Они первый раз говорили на подобные темы, откровенничали друг с другом. До этого они вообще мало говорили, и теперь Баки начинал понимать, почему. Почему он замечал взгляды Брока, но тот не подходил, не говорил ничего. И отворачивался, когда видел, как Баки смотрел на него.
— Ты вообще догадывался о моих чувствах? — вдруг спросил он.
— Как был сосулькой, так ею ты и остался. Относился я к тебе по-человечески. Любовь любовью, но ты гребаная “дочка президента”, куколка, которая яйца отстреливает одним взглядом, — Брок вытянулся на спине, стараясь не встречаться с Баки взглядом, чтобы тот и не понял, сколько всего Брок успел надумать себе за все годы службы. — Для меня ты не был винтовкой. Ты такой же боец, как Джек и Лаки, ну чуть более тупой и тормознутый в некоторых смыслах. Потому и относился, как ко всем. А насчёт чувств, — он пожал плечами и принюхался: с кухни ощутимо запахло едой. — Видел, замечал, но боялся, что ты нихуя не понял и принял благодарность за что-то более серьёзное. То-то было бы неудобно, окажись мы в койке, а у тебя не встало бы. Да и я тот ещё красавец тогда уже был.
— Получается, если бы не демон, ты бы так и пытался от меня сбежать? — спросил Баки, пытаясь понять, что сподвигло Брока на своеобразное признание в том сне. — Что изменилось сейчас?