Глава 1. Коты и преподаватели
Ранняя осень в этом году выдалась холодной: еще с сентября, с самых первых чисел, зарядили затяжные, моросящие дожди. И с тех пор, природа больше к теплу не вернулась. Заморозков, конечно, тоже ещё ни разу не было. Однако, в такую погоду хорошо сидеть дома, пить горячий чай… А не выскакивать на улицу, едва успев протереть глаза, и шлепать по грязи: под звонки редких, тоже едва-едва оклемавшихся трамваев. И не отбегать спешно в сторону, прижимаясь ближе к стене, чтобы какой-нибудь водила, жмущий на красный, не облил с ног до головы грязным содержимым дорожной ямы, намеренно проехав по луже как можно ближе к тротуару.
В такие дни с ностальгией вспоминается лето; хотя лето было невыносимым и жарким, и так уже хотелось прохладной осени, желтой листвы и чистого, синего, а не белесо-выгоревшего южного неба.
В этом году «очей очарованья» не случилось. Шмяк – и полное погружение, без всякого перехода, в безвременье промозглой сырости, которое продлится еще и октябрь, ноябрь – и затянется, бесснежное, до конца февраля… Тоска.
Впрочем, не всё было так плохо; почему обязательно тоска? День как день. Не солнечный, но и дождь не льет, хотя и вероятен сегодня. Штормового предупреждения не было; ветер не сгибал деревья и не сносил крыши. Нормальный, типичный осенний день. Утро ничем не примечательного дня. Среднего…
Средним было и настроение Георгия, поскольку он брел на занятия, ранним утром: полусонный, абсолютно не выспавшийся. До них оставалось всего минут пятнадцать, когда он выскочил из общежития. Традиционно забыл захватить зонт, необходимый «на всякий случай». Зонт, что висел на вешалке при входе в комнату. А значит, дождь сегодня случится непременно: примета была такая…
Проснуться он тоже, наверное, забыл. Что не мешало ему идти своей обычной, изо дня в день повторяющейся дорогой; совершенно на автомате. Миновать серые, унылые корпуса ближайших студенческих общаг, пройти мимо жилого пятиэтажного дома, потом – частного сектора и небольшого, заброшенного стадиона напротив, с покореженными, проржавевшими остовами-железками, на которых некогда крепились баскетбольные корзины. Дальше – мимо бывшей студенческой столовой, которая мимикрировала под ритуальное кафе, девятиэтажной общаги-свечки и маленького углового магазина, возле которого в более-менее хорошую погоду бабки продавали семечки и цветы.
Здесь Георгий слегка притормозил и всё же окончательно проснулся: поворот был опасным, а ему – на ту сторону. Да еще и трамвайные пути, о которые, не проснувшись, сломаешь ноги. На той стороне – газетный киоск. Уже открытый. Со свежими газетами, иконами, минералами и жуками, а также вездесущими гороскопами.
Он теперь смотрел вокруг более осмысленным взглядом, выделяя будничные мелочи. Район города, в котором сейчас находился Георгий, был одним из самых приятных: единственный в городе храм науки, политехнический вуз, располагался своими корпусами в дореволюционных зданиях с колоннами, а здания эти были окружены газонами и остатками дореволюционного парка, бывшего некогда очень большим и красивым. Наверное. Местами осталась даже старая чугунная решетка. Она и начиналась здесь, неподалеку: сразу за киоском с газетами и небольшой уличной забегаловкой.
А вот, однако, и кот: новый приблудился… Бедняга! Худой и грязный.
Коты тут наличествовали всегда: их привлекал мутного вида прилавок, рядом с газетным киоском. Здесь, из окошка, за деньги, всем желающим выдавалось пиво, газированные напитки и беляши. Конечно же, местных котов интересовали последние. И потому, хвостатые жильцы домов, расположенных напротив закусочной, любили посещать эту территорию: обычно, здесь бывал или рыжий, здоровенный котище, или черно-белая элегантная кошечка, или белый, пушистый, молоденький котик. Возможно, и все вместе, или врозь, или попеременно.
К котам Георгий всегда проявлял повышенный интерес. Они нравились ему своей непосредственностью, свободой и даже, порою, тонкой иронией. В библиотеке того района, где он жил в детстве, к примеру, жила большая кошка Тома, которая питалась исключительно консервами «завтрак туриста» – всю остальную еду игнорируя напрочь. Она, очень даже не худенькой комплекции, просачивалась на полки, и дрыхла сверху книг, норовя неожиданно зацепить своей когтистой лапкой зазевавшегося книголюба. Зато, в этой избе-читальне никогда не водилось мышей, несмотря на близость полей и пустыря. Одна из первых любимых им кошатин…
А, когда однажды, «ради прикола», он впервые сыграл у друга в "Мороувинд", то выбрал себе героя – хаджита. И ему понравилось. С тех пор он постоянно в свободное время «рубился» в «Мороувинд» и был и в этой игре, как и в "Обливионе" исключительно кошачьей породы и носил гордое имя Мурр. А новые игры Георгий любил не слишком… Они показались ему навороченными не по делу, и слишком тупыми.
Сейчас, новый кот у киоска с беляшами привлек его внимание, хотя был не слишком приметный, серо-полосатый. Только грудь его украшало небольшое белое пятнышко. Которое оставалось чистым, несмотря на грязные лапы. Как раз в это время, кот внимательно следил за парнем-студентом, который пил пиво. Допив содержимое пластикового стаканчика, парень стал разворачивать лежавший перед ним на столике беляш. Беляш смачно выронился на землю.
– Тьфу ты, чёрт! – выругался парень. Потому что кот, не будь дурак, проворно просочился мимо его ног и ловко ухватил беляш зубами. А после этого, конечно же, дал газу и проворно вскочил на старинную чугунную ограду за киоском. Усмехнувшись, Георгий, который как раз проходил мимо, посмотрел вверх, встретился глазами с котом – и весело подмигнул ему. А тот удрал по другую сторону забора и спокойно принялся за уворованный беляш. Подмигивание он проигнорировал.
«Настоящий хаджит!», – подумал Георгий. Его настроение улучшилось, и он бодрой походкой направился ко входу в Горный корпус. Как раз и студенты сейчас напирали на его дверь мощным валом. Общая толпа подхватила Георгия, и увлекла внутрь здания.
Вскоре он, наконец, выбрался из давки и пошел по лестнице, на второй этаж. А потом, звук его шагов гулко раздался по коридору.
Жорик был преподавателем культурологии…
Нагрузка по лекциям и практическим у него была по полной, и обязанностей куча. А вот стаж ему преподавательский не шел: официально он числился «инженером»: как ни странно, инженером гуманитарной кафедры, культурологии и дизайна. Он недавно закончил вуз, и писал кандидатскую диссертацию. В свободное от основной нагрузки время, само собой разумеется. А зарплата была чрезвычайно маленькой; ниже прожиточного минимума.
Студентов своих Георгий был не намного старше; вначале над ним посмеивались и называли, чуть ли не в лицо, просто Жориком. В особенности, тяжело ему было поначалу входить к горнякам, крепким, высоким парням, косая сажень в плечах – все как на подбор… И как с ними совладать? Чтоб не нарваться на игнор, и не обострить отношения? Способов у новичка, в общем-то, всего два: первый – устроить студентам жесткий прессинг, тогда и зауважают, как миленькие… Но, не таков был наш Жорик: ненавидел крысятничать, ругаться, закладывать и доносить. Дисциплина – дисциплиной, но главное – человеческие отношения.
Он брал их умом. Читал такие лекции, что к нему начинали относиться по-особенному, и даже делиться с ним проблемами. Приветствовать, заметив на улице издали. Ребята оказались способными, и в прошлом году сдали ему зачет великолепно… Тяжело было в учении – а потом пошло, как по маслу. А теперь, и вовсе рады были его видеть, и с удовольствием всё конспектировали.
Впрочем, сейчас высунулся из них кто-то из аудитории, и тут же юркнул обратно:
– Жорик идет! – послышался вопль.
Ну, не без этого. Ничего, займемся сейчас эпохой Возрождения…
Сегодня у него было целых пять пар лекций. Так в деканате нарисовали. Пят пар – это десять академических часов. «Вам бы такое расписаньице!» – мысленно, по сложившейся традиции, пожелал он своим, всегда менее обремененным преподавательской нагрузкой, коллегам, увидев сиё предписание первого сентября, на стенде. Его, как молодого да раннего, умудрились озадачить по полной.
И потому, к концу этого дня Жорик шел домой с совершенно сизым, еле ворочавшимся во рту, языком. В шесть вечера. И возвращался той же дорогой. В его желудке, уже переварившем булочку, купленную пропрыгом в буфете, наблюдалась торричеллиева пустота, а всякие желания, кроме единственного: добраться скорее до своей теплой комнаты, постели и кофе – отсутствовали вовсе.
Как раз когда он вышел на улицу и направился домой, начался довольно крупный дождь, грозящий перейти в ливень. На улицах большей частью было пусто. Газетный киоск, мимо которого он пронесся с утра, был уже закрыт, уличное кафе рядом – тоже.
«Стоп! – отдал себе мысленное приказание Жорик, заметив мимоходом, краем глаза, небольшое серое пятнышко между газетным киоском и уже закрытым лотком с беляшами. – Это же тот кот!» Он подошел поближе. Кот, щемившийся промеж двух стенок, подался к нему и слабо мяукнул. Да, несомненно, это был его утренний "хаджит"… Жорик присел на корточки и погладил кота по голове, отметив, что на ухе у животного начиналась парша.
– Да ты, братец, видать, не первый день по улице путешествуешь! – сказал тихо Жорик коту. – Заболел, бродяга! Или – хозяева из-за парши и выставили?
Кота ему было жалко. Любое животное, особенно не кормленое и не леченное, могло "сгореть" от парши буквально за месяц. И почти ничего не помогало. Но он случайно знал хорошее от этой напасти средство: надо было смазать места на ушах, покрытые паршой, маслом чайного дерева – и всё прошло бы дня через два-три. Так ему однажды пояснила его знакомая девушка-ветеринар, у которой жили два откормленных, холеных кота и которая одного из них вылечила подобным образом.
– Ну что, кот, пойдешь ко мне? Вылечу, а там – видно будет, – предложил Жорик, беря на руки бедолагу и засовывая его под куртку.
По дороге кот вел себя относительно хорошо. Сидел смирно и не вырывался, только урча басом в особо опасных местах: с большим количеством машин, – и слегка выпуская при этом коготки. Свободной рукой Жорик слегка приглаживал его по голове в такие минуты.
«Если уже привык к улице – поест, отоспится и сбежит», – подумал Георгий. Так однажды уже бывало: подобрал он кота на остановке, возле геофака, в дождь. Тоже серого. Тот мяукал, весьма жалостливо, хотя был весьма отъетым. Принес домой… Кот даже есть ничего не стал: так испугался. С испугу даже обделал одеяло, бегал и орал: замуровали, мол, демоны! Тяжко, видать, было ему в такой малюсенькой комнатке после вольной вольницы. Выходил Жорик ночью из комнаты в общий с соседями туалет – кот и сбежал. Соседи внешнюю дверь не запирали, а постоянно оставляли зачем-то открытой. Уж неизвестно, как кот на улицу вышел: вахта после двенадцати закрывалась, и никого больше не впускали и не выпускали. Это было, в основном, студенческое общежитие; лишь в этом крыле этого этажа проживало и несколько сотрудников. Переживал тогда Георгий за того полосатого кота. Пока однажды не встретил его снова: у вахтеров обретался, в горном корпусе. Вахтерша тетя Нина, выдавая Жорику ключи от кабинета, рассказала ему, что зовут кота Васькой, и что он – вполне заслуженный работник; почитай, что десять лет уже живет при институте. Выходит на остановку ближайшую, и у студентов попрошайничает. И на вахте ему тоже неплохо перепадает…
Приживется ли этот бродяга?
– Ну, вот мы и дома! – сказал он коту, открыв дверь комнаты и запуская вперед себя полосатого гостя. И тот сразу растворился где-то, предположительно под кроватью…
Вот так само собой и получилось, что Жорик обзавелся котом. И это хитрое животное совершенно ему не мешало, хотя он и был постоянно занят: то пропадал на работе, то сидел и писал диссертацию. Уши кота, помазанные маслом чайного дерева, быстро вылечились. Правда, попытка его помыть ни к чему не привела: кот боялся воды до смерти и защищал себя отважно. Весь исцарапанный до крови, Жорик решил прекратить бойню: оно того не стоило. И с этих пор больше никогда не возобновлял подобных попыток. Да и кот в последующие несколько дней сам привел себя в надлежащий вид, став чистым и холеным.
В общем, котейка оказался покладистым, и абсолютно не мешал Жорику. Единственным неприятным фактором было лишь то, что новый пушистый друг в первый же день пометил все углы: с испуга, наверное. А так, даже в поставленный для него в углу ящичек с песком он не ходил: предпочитал прогуляться на улицу через форточку. Этаж, к кошачьему счастью, у хозяина был первый.
Он назвал кота Василием. Васька любил устраиваться у Жорика на коленях, в особенности тогда, когда хозяин играл в компьютерные игры, и громко мурчать. Но оставался кот на коленях, только когда приходил сам. Любые попытки Жорика в другое время взять его на руки он рассматривал как посягательство на своё кошачье достоинство: тут же спрыгивая, громко говорил что-то, похожее на "Бу!", и рассасывался или под кроватью, или в проеме форточки.
Так они теперь и жили…
***
Жорик в свободное от института время практически нигде не бывал; не только потому, что много времени уделял написанию диссертации. Просто, одни друзья уже женились, например, друг детства Богдан. Работал теперь мастером на заводе, дома – уже двое детей по лавкам, когда только успел. Остальные знакомые, не относящиеся к разряду коллег, почти все, приходились на этап его поэтической дикой молодости – еще в последних классах школы, он попал в организованный при городской газете поэтический клуб «Взлёт». В этом клубе, который вел строгий дядечка с усами, Александр Петрович, который написал две песни: «Мой городок, мой островок» и «Россия», и непременно исполнял их на каждом официальном мероприятии города – на которое позовут, молодежный тусняк был довольно большой: Александр Петрович прошелся по всем школам города, вещал с большим энтузиазмом, и насобирал «молодые таланты». Ну, а у молодых талантов были друзья, и – друзья друзей…
Конечно, Георгий с большинством потерял связь, когда поступил в ВУЗ и уехал учиться. Но, иногда встречал старых знакомых, просто на улицах города, и попадал то в гости, то на какое-нибудь мероприятие.
Не только к бывшим «молодым дарованиям», но и к друзьям клуба, намного старшим. Самого Александра Петровича он пока больше не встречал – доходили слухи, что тот ютился теперь при каком-то небольшом музее, то ли директором, то ли его заместителем. Но, с некоторыми представителями городской «творческой интеллигенции» судьба сводила.
В особенности, в таком месте, как центральный рынок, или, в устном упоминании, «базар».
Этот самый базар, огороженный кирпичной стеной, находился рядом с храмом. Перед рынком, где продавали и продукты, и вещи, кроме того, стояли лотки и машины. Большие грузовые машины с овощами стояли в два ряда, между ними был проход, в котором двигались люди: не только покупатели этих овощей, но и желающие попасть на рынок или в Михайловский собор. За рядом машин, близких к стене, были расположены лотки с мелким барахлом: халатами, колготками, носками, утюгами, мылом, посудой и прочим товаром.
При одном из лотков, с футболками и женскими кофточками, стояла молодая цыганка, а рядом – её мамаша, увешанная золотыми серьгами и монистами, дородная цыганка с властным, тяжелым взглядом. Первая уже обхаживала покупательницу, молодую девушку, пытаясь всучить кроме красивой футболки мутного вида олимпийку:
– Долго носиться будет, добром ещё вспомнишь!
А пожилая цыганка вцепилась в проходящего мимо Жорика:
– Позолоти ручку! Погадаю, мой яхонтовый. Денежку дай только. Не подумай, я верну, вот увидишь! Для гадания нужна, и обязательно купюрой, что у тебя самая большая есть. Не ограблю. Что я, по твоему, похожа на нищую? Да ко мне со всей страны едут: помоги, мол! Я многое могу!
Георгий не знал, как отделаться от цыганки, и уже полез в кошелек, за купюрой. Однако, в этот самый момент, сзади его окликнули:
– О, кого я вижу! – послышался веселый, громкий бас, и Жорика оторвали от цыганки, и вместе с толпой проволокли на выход из злополучного прохода между кирпичной стеной и лотками.