– Ваш паспорт? – спросила девушка у стойки.
Я сдала чемодан в багаж, получила посадочный талон и быстрым шагом направилась к выходу на посадку. Дойдя до ворот с нужным номером, я огляделась. Две голландские «курицы» тут как тут, сидели в креслах, ожидая приглашения на посадку. «Спортсмена» нигде не было видно. «Может, померещилось, – подумала я, – а он сейчас стоит здесь, среди ожидающих рейс, и просто снял свой кепарик.»
Не желая ни в чём убеждаться, я прошла к стойке небольшого кафе. Воспоминания о первом муже, о его семье, были болезненны для меня, и я постаралась переключиться. Заказав кофе «американо» и пятьдесят грамм Арманьяка, и посмотрела в окно, ожидая увидеть Боинг малазийских авиалиний и трубу, по которой мы все попадём на его борт. Означенный Боинг я увидела, но на лётном поле и в значительном удалении. «Стронно, а почему не в рукав, – подумала я, – Выход свободен, не час-пик…» Я часто улетала из Зальцбурга, и ни разу нас не возили к самолёту на автобусе. «Всё сегодня как-то не так,» – отметила я.
И решила выпить по этому случаю коньяк. Проглотив одним глотком свои пятьдесят грамм, я ощутила тепло, пробежавшее по телу. «Всё будет хорошо, – подумалось мне, – Что было, то прошло». Я протянула руку к чашке кофе, собираясь высыпать в неё длинный пакетик коричневого сахара.
Рядом с чашкой находился загорелый мускулистый бицепс, отороченный чёрной тенниской, а локоть упирался в кофейную стойку. Я подняла глаза, мой бывший муж, или «человек, очень-очень похожий» на него, стоял слева от меня, правда кепка на голове уступила место непроницаемым тёмным очкам. Он пододвинул мне мой кофе, улыбнулся, и сказал с тем же невнятным произношением жителя Техаса:
– Холодный кофе отвратителен, не правда ли? Сейчас объявят посадку, так что глотайте так же, как Ваш коньяк.
Я послушалась, как в забытьи, и поставила чашку на столик.
Миша, а это был определённо он, незаметно сжал мой мизинец. Это был наш условный знак двадцатипятилетней давности. Но я его помнила, конечно же, кто же забудет свою юность! Я должна была ему подыграть в розыгрыше, не «ломать картинку».
Рефлексы юности тоже незабываемы, и я ответила ему по-английски:
– И давно Вы из Техаса? – Я просто не знала, что сказать.
– Я уехал оттуда как раз вовремя, чтобы найти Вас здесь! Поездка обещала быть скучной, если бы не эта встреча. – Он говорил естественно и раскованно, но я помнила о знаке и немыслимость ситуации напоминала нелепый сон, в котором я застряла.
Вдруг с другого конца зальчика, в котором мы все томились, меня окликнули:
– Инга, это Вы? Как приятно видеть Вас снова! – мой коллега профессор Кетруб из университета в Мюнхене, приближался к нашему столику.
Миша склонился ко мне почти интимно, и сказал так, чтобы Кетруб слышал:
– Столь красивой женщине утомительно путешествовать одной!
Профессор смутился, приняв это замечание, и не без оснований, на свой счёт. Как вежливый человек, он не мог не извиниться:
– О, простите, что отвлекаю, Инга! Мы сможем пообщаться позже!
Кетруб удалился в направлении посадки, которая уже началась, стюардессы стали проверять посадочные талоны.
Миша стоял рядом со мной, всё ещё не выходя из роли:
– Ума не приложу, зачем Вам одной в Куала-Лумпур? И кто этот господин? Да вы загадочная дама, Инга!
– А Вас как зовут? – спросила я.
– У меня банальное американское имя, я – Кевин.
– Знала я и более банальные имена, – хмыкнула я.
Я всё-таки не была уверена, что передо мной именно Михаил, и эти тёмные очки, и волосы с проседью и чужой язык как-то не давали освоиться. К тому же начинала кружиться голова.
Когда все пассажиры прошли через контроль, стюардесса обратилась к нам:
– Пожалуйста, проходите, посадка заканчивается.
Мы двинулись к выходу, Миша взял меня по руку.
– У меня кружится голова, – сказала я ему.
– Кофе плюс коньяк минус обед, – улыбнулся он. – Сейчас поспите в самолёте и всё пройдёт.
Он отдал талоны, получил отрывные корешки от служащей, и мы стали спускаться по лестнице к автобусам. Мои ноги подгибались.
– Сейчас Вы умоетесь, и будет легче, – сказал мне он, и уже почти внёс меня в женский туалет, расположенный прямо перед дверью выхода на лётное поле, на котором нас ждал автобус.
Внутри никого не было, все пассажиры, видимо, уже вошли внутрь автобуса. По-моему, я отключилась на несколько минут и очнулась лишь от боли, с которой Миша (или человек, слишком похожий на него))), сжимал мой несчастный мизинец.
– Зря старается, – подумала я.
Мой язык онемел и мысли в голове тоже еле шевелились.
– Вы в порядке, мэм? Слишком крепкий кофе? Я вызвал медицинскую помощь, они сейчас подъедут. Всё будет хорошо, мэм!
Мой покойный супруг, или его техасское «альтер эго», улыбался мне дебильной американской улыбкой, оскалив все зубы до дёсен. Всё что я могла – это моргнуть, странно, что при этом я неплохо держалась на ногах, не было никаких болезненных ощущений и даже мой верный страж, амулет с Руническими символами, тёплой ладошкой лежал на моей груди. Страха тоже совсем не было, только жгучее любопытство…
Мы вышли из туалета, юркнули в небольшую нишу, и, открыв дверь с надписью «только для персонала», прошли метров 10 по коридору, который кончался ещё одной такой же дверью. По дороге мы не встретили ни души, и мой спутник ловко открывал все замки с помощью какой-то карточки. За последней дверью оказался выход на край взлётного поля, немного справа начиналась асфальтовая дорожка, на небольшом расширении которой стояла медицинская машина, не большой фургон, а маленький белый седан с красными крестами. Я уже ничему не могла удивляться, когда мой спутник сел за руль, натянул на себя оказавшийся на переднем сиденье белый халат, а мне на лицо – кислородную маску. К сожалению, кислорода в ней не было, но дышалось довольно свободно. Миновав без затруднений все КПП с помощью появлявшихся как по волшебству разных карточек, мы выехали на обычное шоссе. В этот момент я поняла, что начинаю отключаться. Спать хотелось неудержимо, с меня сняли маску, и я услышала, как горячие губы шепнули прямо в мою ушную раковину:
– Спи, Лиса, спи…
18.07.2014
Разбудил меня солнечный свет, ворвавшийся в комнату из-за горной гряды. Снизу доносился невнятный шум то ли льющейся воды, то ли шипения масла на сковороде. Пахло ванилью и жареным беконом, обычный запах завтрака в горной гостинице. Я сунула нос в ванную комнату, нашла все удобства, и с удовольствием ими воспользовалась. Хотя голова ещё слегка кружилась, но в остальном я чувствовала себя совсем неплохо, и мой оберег был со мной….
А вот всего остального не было, ни документов, ни телефона, ни даже моей одежды. Что ж, я решила попробовать пойти на разведку в пижаме. Планировка дома была типична для небольших деревянных домов, которые называются в Европе «шале» и в изобилии рассыпаны по склонам, предгорьям и долинам Альп.
Я вышла на галерею, справа и слева от моей спальни были ещё две похожих на мою двери, а вниз спускалась деревянная лесенка, покрытая ковровой дорожкой. Внизу холл, гостиная и кухня объединялись в одно просторное помещение, визуально разбитое на зоны уровнем пола и расположением мебели. За панорамным окном зелёные луга переходили в лес, а лес поднимался в горы и тоже уступал место каменистым грядам, уступам, осыпям, оканчивающимся величественными вершинами с трудноразличимыми пятнами снега на самом верху. Маленькие кучевые облака перелетали с уступа на уступ, играли с лучами солнца в прятки между камней и синевой неба. Красота! Я очень люблю горы зимой, но летом они особенно трогательны в своём совершенстве….
Не далек от совершенства был и торс мужчины, который в майке и шортах колдовал над сервировкой завтрака. Он не мог не слышать моих шагов, да я и не старалась красться незаметно, однако он всё ещё стоял ко мне спиной.
Сомнений быть не могло, даже если бы он подделал это родимое пятно под коленкой, даже если бы на нём был хиджаб. Я уже не могла отрицать очевидное: мой первый муж, мой самый первый мужчина, мой друг, мой Бог и повелитель, моя самая большая радость, гордость и горе – вернулся в мою жизнь.
– Мишка, посмотри на меня, наконец! – жалобно попросила я, сама себе не веря.
Он повернулся и прямо взглянул мне в глаза. Что же, они не поблёкли, всё тот же васильковый цвет, и седина в волосах не слишком видна, и морщин почти нет.
– Ты слишком хорошо сохранился для покойника, парень! – сказала я.
Рассматривая его лицо, глаза, волосы, я прислушивалась к своим чувствам. Какая-то струна натянулась и лопнула с лёгким прощальным звоном. Навернулись на глаза слёзы прощания и обретения, и пропали. И я поняла, что я просто рада, что Миша жив, просто рада и это всё.
– Привет, мой Генерал!
Я подошла и поцеловала его в уголок рта, в мою любимую родинку, и Мишка зажмурился так щемяще-знакомо…
– Привет, Лисёнок!
В носу защипало, но я сдержалась. Это были наши прозвища, так мы называли друг друга в юности, и наши друзья нас звали также.
Нас было четверо. Михаил Орлов, впоследствии мой первый муж, его двое друзей, Вадим Стельмах и Степан Ломов, ну и я, Инга Лисичкина. Меня с детского сада все звали Лиса, за рыжеватый цвет волос и фамилию. А Мишку ребята прозвали Генералом отчасти за командирские повадки, отчасти за прирождённое лидерство, а немного потому, что его отец, Николай Сергеевич Орлов, мой сначала горячо ненавидимый, а потом (и до сих пор) горячо любимый тесть, действительно имел звание генерал-майора. Все трое рябят учились вместе в одном вузе, да не где-нибудь, а в самом МФТИ, все трое были каждый по– своему блестящими юношами. Думаю, что Стёпа, или Степашка, как я иногда его звала, был самым спокойным и самым скрупулёзным, самым прилежным в учёбе и в науке, а может и просто самым лучшим по науке среди них троих. Вадик – рисковый непоседа, бродяга и разбойник, его бы давно выгнали из института за его проделки, если бы не Мишкин отец. Здесь особая статья, отец Вадика, тоже военный, служил вместе и под началом Николая Сергеевича, и погиб где-то за кордоном, выполняя, как тогда писали «свой интернациональный долг». Мишины родители заботились о Вадиме, почти так же, как о своём сыне. Николай Сергеевич подолгу служил за границей, Мишина мама всегда уезжала с ним, и ребята оставались вдвоём на попечении мамы Вадика…. Так и жили, родители всегда все вещи для них привозили в двух экземплярах: Мише на размер больше, а Вадьке на размер меньше….
Я познакомилась с Мишей, а точнее, он со мной, когда я была на первом курсе. Я училась на химическом факультете МГУ им. Ломоносова, а Миша приехал в Универ по смешному поводу – пригласить девочек на дискотеку в МФТИ или в Физтех, это уж кому как нравится. В то время девочек в этом вузе почти не было. Не так чтобы это волновало конкретно Мишу, но общественное поручение от комитета комсомола должно было быть у каждого. И мой будущий друг, согласитесь, выбрал для себя не самое занудное. Стоял он так у входа в Главное Здание МГУ и приглянувшимся барышням раздавал приглашения на дискотеку. Дело двигалось бойко, оставалось каких-то десять штук, когда Миша увидел меня и вручил мне бумажку с пригласительным билетом. Я взяла в руки приглашение и спросила:
– Это на два лица?
– Нет, на одно, но вы можете пригласить ещё трёх хорошеньких подруг, – с энтузиазмом включился Мишка, – только точно хорошеньких… Я доверяю Вашему вкусу!
И ослепительно улыбнулся. Что ж, красивый парень, и Физтех не плох. Только я никогда не ходила на танцы одна, без спутника, и мне это казалось решительно дурным тоном....
В общем, я отказалась идти одна, и с тех пор Миша стал моим спутником, другом, а потом и любовником, конечно же. А его друзья – моими друзьями, и наши жизни переплелись на годы вперёд. Мы были молоды, неразлучны и бесшабашно счастливы….
Хотя мои друзья были постарше, чем я, всего-то на два года, они казались мне и взрослее, и умнее, и вообще как-то важнее меня. Я не слишком понимала, чем заслужила это счастье, быть любимой ТАКИМ молодым человеком и иметь ТАКИХ замечательных друзей.
Девочки мне отчаянно завидовали, мальчики на курсе, пару раз увидев такую «свиту», подвозившую меня ко входу на факультет на МАШИНЕ (на пятой модели Жигулей, купленной вскладчину и починенной в шесть рук на Мишиной даче), даже не смели и подходить. А я смотрела на себя в зеркало недоверчиво, выискивая признаки неземной красоты. Красота имела место, разумеется, но дело было не в том…. На каждого выдуман каждый, просто так случилось, что мы стали друзьями, друзьями на всю оставшуюся жизнь….
И вот сейчас мы стояли с Мишкой друг возле друга, ветер юности носился в моей голове, затихая понемногу, отступали воспоминания и приходили вопросы. Вопросы, вопросы и сожаления – всё, что мне оставалось в те годы, когда я ещё ждала его, и потом, когда уже не ждала. С того года, когда Миша отбыл в Афганистан, прошло много лет.
«Всё это совершенно невероятно, – думала я, – это какой-то бред, в самом деле! Как в плохом романе.»
Но невероятность эта стояла передо мной и разглядывала меня с неподдельным интересом. А мне было чем гордиться. Для круга моих ровесников, и не только, я выглядела отчаянно хорошо, просто отлично я выглядела, а кроме того… кроме того у меня была моя тайна, со мною мой мир, и я с ним в мире….
Конечно, невероятные события начинались вокруг меня, но не были они для меня по-настоящему нежданными. Я ждала чего-то последние годы, я растила в себе уверенность и силу, и это спасало моё тело от старости, а душу от усталости жизни. Глядя в его глаза, я старалась проникнуть за синеву, пробраться сквозь завесу тайны в душу, я мысленно спрашивала: «Кто ты сейчас?», но не чувствовала ответа.
– Лисичка стала Лисой. Ты красавица, и ты знаешь это. Никогда бы не подумал, что ты станешь такой, – Мишка поворачивал меня, как манекен, разглядывая с ног до головы.
– Ты ещё вверх ногами поверни, – пыталась пошутить я.
– Нет, мне изнутри интереснее, – ответил он, – давай завтракать. У нас есть время, разберёмся, что там снаружи, а что внутри.
«Ладно, – подумала я, – подкрепиться не помешает». Что-то мне подсказывало, что в этой новой жизни надо пользоваться любой возможностью поесть и поспать впрок, а всё остальное само узнается, уже не отвертишься.
Пока я жевала бекон с яичницей, мазала хлеб маслом, запивая всё это чёрным крепким кофе, Мишка смотрел на меня с лёгким удивлением, а сам тем временем проглотил совсем немного кофе с миниатюрным бутербродом.
– Ну и аппетит у тебя! Как только помещается! Ты и впрямь ничуть не изменилась.
После завтрака я чувствовала себя отлично, и холодок амулета превратился в ровное тепло, которое успокаивало, грело, защищало….
Я осмелела и пошла в атаку:
– А теперь рассказывай, что это всё значит. Давай, Генерал, по порядку, где был, куда делся. И где мои вещи и документы, телефон, паспорт, костюм…и бельё, наконец!?
– Ожила на мою голову! – рассмеялся Мишка. Вполне натурально так рассмеялся, дружески и открыто.
– Знаешь, про мои похождения давай потом, в процессе, так сказать. Это долго, давай не набегу. А твои вещи в шкафу, извини, что я тебя переодел без спроса. Надеюсь, простишь по старой памяти… А паспорт вот он, на столе в гостиной, и телефон там же, правда разряжен, кажется.
Я встала, действительно, мой паспорт и телефон мирно лежали на столе.
– Слушай, я должна позвонить, сказать нашим, что задержалась, что прилечу позже. Меня Кетруб видел в аэропорту.
– Ну и что, какая разница, Лиса!
Мишка подошёл ко мне, поднял со стула и крепко прижал к себе.
И только в этот момент я вспомнила его, нас с ним по-настоящему. Память тела – особая память. Она хранит все оттенки ощущений, всю неповторимую ауру человека, его тепло и прохладу, шероховатости, мягкость и шелковистую твёрдость….
Трудно спорить с памятью тела, и я сдалась.
Потом я лежала на полу гостиной и слушала тишину. Было оглушительно тихо вокруг.
– Слушай, а что творится в мире? Может, включим ТВ? – спросила я, выйдя из душа.
Завернувшись в пушистые халаты, мы устроились на диване. Солнце висело в зените на верхушке горы, норовя сорваться вниз, в долину.