Какая у этой басни мораль?
А морали нет никакой.
Один родился рогатым, но
Пернатым родился другой.
(Наутилус Помпилиус)
Строго секретно
Правительство всерьез обеспокоено деятельностью террористических групп, называющих себя “сигма-дельта”, в состав которых входит некоторое количество лиц, обладающих сверхфизическими способностями, так называемых “менталов”. Все силы должны быть брошены на выявление лиц со сверхфизическими способностями и взятие их под полный контроль.
Джинджер
Когда пролетает флаер, от него остается дымный четкий след, распарывающий небо надвое. Я отрываюсь от экрана и провожаю его взглядом - впрочем, далеко провожать не нужно, флаер приземляется на соседней крыше, она чуть ниже той, на которой сижу я. Из него робот-рука выгружает замотанные в кровавые тряпки тела, которые съезжают по желобу в отверстие приемника и исчезают там. Иной раз, в тихие вечера, даже слышно, как они глухо падают где-то внутри.
Флаер улетает, я потягиваюсь и глажу кота, разлегшегося на коленях. Коричнево-полосатый, ничего особенного. Я его подобрала, когда вышла из клиники - вернее, когда меня оттуда выпустили, решив, что я совершенно здорова и на ментала не похожа.
Убедиться в моей нормальности им оказалось проще простого - я же бездарь, ничего кроме кибернетики у меня сроду не получалось. И вся наука Джулиана тоже прошла даром, не оставив во мне следа. “Если ты поверишь, что земля жидкая, то сможешь плавать в ней”, - он пару раз проделывал этот фокус со мной, но у меня так никогда не получалось. Как я ни старалась.
Тем, кто тестировал меня, и в голову не пришло поинтересоваться, старалась ли я плавать в земле - с них было довольно и того, что я этого не умела. Ни делать землю жидкой, ни делать воздух пламенем, ни делать воду твердью. Стандартные проверки. Меня признали нормальной и отпустили домой.
Я снова углубляюсь в столбцы цифр и знаков, белый экран бросает неоновый мертвый отсвет на мое лицо, я этого не вижу, но знаю, как оно бывает. Мое лицо выглядит мертвым. Это не имеет значения - я уже давно знала, что мертва. С того дня, как мне сказали о смерти Джулиана и о том, что сделала Оливия.
Следователь, высокая мужеподобная крашеная блондинка рода “мне-насрать-что-вы-думаете-обо-мне”, еще только рот раскрыла, как я уже знала. “Закрытая черепно-мозговая травма, на запястьях следы связывания, в крови следы барбитуратов…”
“Вы хорошо знали Джулиана Рассела?”
Нет. Я не знала его. Никто не знал его, как бы близко не был. И в то же время его знал каждый, кто хотел подойти. Кто рисковал подойти.
Джулиан казался зеркалом, в какое не каждый рисковал заглянуть. “Почему ты сам подошел ко мне?” - спросила я его, когда мы уже поселились вдвоем в моей комнатушке в кампусе, изгнав Ли, мою соседку. Джулиан просто вежливо спросил, не согласна ли она поменяться на его одиночную комнату в другом корпусе, и Ли согласилась сразу же. Не знаю, как ему это удавалось.
“Почему? Ведь не из-за векторной алгебры же?” В первый день нашей встречи он нес пересдавать работу и попросил меня взглянуть. Я смотрела на аккуратно, от руки вписанные в печатный текст формулы и изумлялась - для чего их вписывать, если так легко можно набрать на компьютере? От страниц шло тепло.
“Потому что ты очень этого захотела. И потому что я не мог больше ждать”. Я фыркнула - какая самоуверенность! Хотя знала, что он не врал. Он вообще не умел врать.
“Когда вы в последний раз видели Рассела?”
Какого-то мартобря. Конечно, следователю я безошибочно назвала дату, но дата не имела для меня значения. Потому что каждый раз, как я видела Джулиана, был последним. И каждая новая встреча была по-настоящему новой.
“Какая у тебя любимая книга?” - нет в наше время более нелепого вопроса, и я задала его Джулиану, чтобы отвязался. Потому что не хотела понимать, что было нужно самому красивому парню факультета от такой замухрышки как я. Он действительно был красив, но я знала, что его красота включается и гаснет, подобно лампочке, повинуясь его собственной воле. Джулиан умел становиться совершенно незаметным, ничего особенного. Но когда он не хотел быть незаметным, когда зажигалась лампочка - от него нельзя было глаз отвести.
“Если хочешь, чтобы я ушел, просто так и скажи”, - ответил он. Оставляя мне обычную страшную свободу - совсем не то, что называла свободой Оливия, свободу заскулить и спрятаться подмышкой у знаменитой сестры. “О, Оливия Вильнёфф твоя сестра? Что, правда?”
В первый вечер я и Джулиан сидели на крыше, ожидая вечернего смога, всегда так красиво закрывающего падающий за высокие дома шар солнца. Хорошо, если в это время на западе что-то взрывается - поднимающийся дым красив в лучах солнца. Хотя в такое время я всегда думаю о том, что совсем скоро миру придет конец.
“Есть много других миров, - сказал тогда Джулиан. - Не хуже. Может быть, есть смысл ускорить конец этого. Чтобы люди оторвались, наконец, от земли и взлетели”.
Он поднял голову и я увидела, как в его светлых до прозрачности глазах утонуло заходящее солнце. В это время небо разрезала густая дымная полоса, летающий дом, объятый пламенем, врезался в торец стеклобетонной двадцатиэтажки за два квартала от нас. Я едва успела прикрыться курткой от взлетевших фонтаном осколков, которые осыпались вокруг нас. Джулиан же не пошевелился и даже глаз не закрыл. И на его кожаной куртке не было ни одного кусочка стекла или бетона.
“Смотри!” - сказал он, и я увидела, как стеклянные осколки медленно-медленно осыпаются из воздуха, сверкая как рубины в лучах заката.
“Хотел, чтобы ты полюбовалась”.
Оливия
“Джин, я убила его. Я убила его. Господи, Джин, с тобой все в порядке?” - я бросилась к решетке, разделяющей нас. Фразы короткие и сухие - нормальные, а вот бросок слишком эмоционален, и Лейден, адвокат сразу же предостерегающе поднял руку. Уж Лейден-то никогда не бросится так, сдержанный и рациональный, что бы он мне ни говорил о привязанности и чувствах.
Джинджер казалась сонной, взгляд у нее был мертвый и ничего не выражающий. А я смотрела на нее во все глаза - зверьком из клетки.
“Он был террористом, Джин. Клянусь богом. Он был угрозой обществу. И делал такой угрозой тебя”.
Все хорошо, говорил взгляд Лейдена. Ты правильно, правильно говоришь. Ты убила его в первую очередь ради общества, а не ради своей дуры-сестры. В твоих действиях нет неуместного порыва самопожертвования, в твоих действиях есть только трезвый и правильный расчет, понятный судьям. Джулиан Рассел был…
Джинджер
“Ты спросила о книге, - когда осколки осыпались, я увидела что в его руках небольшой томик в темной мягкой обложке, помятый, старый и, видно, дешевенький. Даже как раритет не прокатит. На черноте обложки выделялись белые буквы - “Иллюзии”.
“И пришел на эту землю Мессия, и родился он на священной земле штата Индиана*”, - прочел Джулиан, открыв книжку наугад. Поднял голову и с улыбкой посмотрел на меня.
“И был полдень, и было лето. Его застрелили из дробовика. Он жил еще двадцать одну минуту, после того как заряд дроби ударил его в грудь, пробил дыру в обшивке его “Трэвел Эйр”.
Пока Джулиан говорил это, я не могла отделаться от мысли, что он описывал то, что видел. Сам. Хотя ему всего двадцать два, а самолет модели “Трэвел Эйр” не выпускается уже больше сотни лет.
“Сто тридцать шесть лет, - кивнул Джулиан. - А звали его здесь Дональд Уильям Шимода”.
Не знаю, отчего они это позволили - почему Джулиан позволил Оливии накачать себя наркотиками и убить, почему тот, Дон Шимода, позволил застрелить себя и дал себе истечь кровью.
“Есть вещи, которые ты не знаешь”, - сказал бы, наверное, Джулиан. Он сказал так в наше первое утро, когда я, проснувшись не нашла его нигде, ни в постели, еще хранившей тепло его тела, ни в ванной, ни в прихожей. Окно было раскрыто и виден был занимающийся над крышами более низеньких домов рассвет, все его носильные вещи были аккуратно сложены, куртка, неизменная коричевая кожаная куртка, висела в нашей крохотной прихожей, там же стояли мокасины, всегда чистейшие и без единого следа грязи или брызг, в какой бы дождливый и слякотный день мы с Джулианом ни гуляли.
А когда я, выбежав в общий коридор и не найдя его и там, вернулась обратно в комнату, чтобы взять телефон, Джулиан сидел на подоконнике раскрытого окна. Он был обнажен, и ветерок чуть шевелил его волосы, и солнце всходило за его спиной, озлащая его светлую кожу.
“Где ты был? - Есть вещи, которые ты не знаешь”, - ответил он.
Я едва не ударила его тогда - жестоко, не жалея. Как меня учили на курсах самообороны, хотя несмотря на курсы ни одна женщина в наше время не спустится на улицу или, по крайней мере, ниже третьего этажа. В залившем нижние этажи и улицы густом смоге, говорили, чего и кого только нет.
“Пока не знаю, - вздернула голову я. - Пока”.
Потом я привыкла к тому, что он иногда исчезал. Просто подумала, что становлюсь такой же, как сестра, настырно лезущая в мою жизнь. А может, поняла, что не хотела бы, чтобы меня останавливали, когда я сама, сильная и свободная, подставлю обнаженное тело вечернему ветру и позволю подхватить себя…
Солнце уже задело краем самый дальний из хорошо видимых дом. В его сплошных стеклах закат пламенел как пожар, ощутимо накаляя воздух. Я бросила последний взгляд на этот объятый закатом дом, взяла кота и пошла к лестнице. Пора была ужинать.
Где-то взвыли пожарные сирены, не по-обычному громко, но, судя по звуку, все же не слишком близко.
Оливия
Лейден поднялся.
- Не волнуйся, бога ради. Мы правильно сделали, что подождали, пока твоя сестра не придет в норму.
- Моя сестра нормальна! - вскинулась я.
- Да успокойся, - Лейден оглянулся, по-кроличьи пожевал губами. - Я же не имел в виду, что она ментал или что-то в таком роде. Ты убила единственного парня, который соизволил обратить на нее внимание - ясно, что она была расстроена. Сама подумай, каково ей жить на твоем фоне.
Мог бы и не говорить - будто я виновата, что старше, что во мне почти шесть футов, длинные ноги и хорошо подвешен язык. Я легко схожусь с людьми, и мне это нравится.
- Мы подождали пока она сможет нормально дать показания, - терпеливо напомнил Лейден. - Ее показания значат очень много, и она знает, что ты просто защищала ее. А теперь расскажи мне о ней так, как будешь говорить в суде.
- Джинджер была моей единственной семьей, - терпеливо начала я. В сотый, мать его, раз. - И я была ее единственной семьей. А Джулиан Рассел… - Я даже думать о нем не могла без ненависти. - Рассел пытался подчинить ее и сделать своим орудием. Джинджер словно подменили. Она перестала отвечать на мои сообщения, а потом и вовсе исчезла. Я просто хотела найти мою сестру.
Я не собиралась говорить с ним, клянусь богом. Я собиралась просто найти мою сестру и спасти ее от него - я успела узнать о Джулиане Расселе достаточно, чтобы понимать, что он просто опасен.
И я отправилась на вечеринку, где такой популярный в университете красавчик, как о нем говорили, просто не мог не появиться. Он должен быть там, твердила я как заклинание. Я даже не взяла флаер, я пошла по улице, продираясь сквозь смог - смог, мне казалось, расступался с моего пути.
- Я могу вам помочь? - мне не пришлось искать Рассела на вечеринке, он сам возник передо мной из толпы. На долю секунды мне даже показалось, что он соткался из темного пропитанного громкой музыкой и смогом воздуха университетского клуба. До того я не видела его никогда, но на руке у него была татуировка с именем “Джу” и я сразу поняла, что это он.
Разумеется, я же новое лицо, а разве первый парень университета, каким его считали, может пропустить новую юбку? Да, возможно, он даже знал, кто я такая, видел меня в новостях.
“Что ты сделал с моей сестрой?!” - хотела бы рявкнуть я. Но он, конечно, ничего бы не ответил, я бы сделала только хуже. И слава богу, я умею играть.
Через десять минут мы мило ворковали - вернее, ворковала я, а Рассел слушал с внимательной улыбкой на некрасивом худом лице. Вероятно, и он тоже говорил со мной, но я была так зла на него, что ничего из его слов не запомнила. И что они все в нем нашли, что в нем нашла Джинджер?
Он очень удачно отвернулся к подошедшему приятелю, дав мне возможность всыпать захваченный с собой порошок в его бокал и долить бурдой, которую они называли шампанским.
Господь свидетель, я не хотела его убивать! Я только хотела узнать, что с сестрой.
К стоянке я едва не тащила его на себе, мы сели в машину - я специально взяла напрокат простенький флаер, - и он отрубился прямо на сидении.
Он был высокий, не слишком крепкий, но спортсмен, судя по твердости мускулов под кожаной курткой. И я связала ему запястья и щиколотки - так крепко, как могла.
Я отвела флаер подальше, за город, к голому лысому как череп холму, куда не достигал смог, где только издали видны и слышны были глухие подземные удары и рев - и тут увидела, что он очнулся. Но даже не пытается вырваться, просто сидит рядом и смотрит на меня со все той же улыбкой. И мне вдруг стало страшно до умопомрачения - показалось, что ему ничего не стоило просто заставить веревки исчезнуть без следа.
“Где моя сестра?!! - заорала я, схватив его за плечи. - Где Джин??”
“Возможно, она не хочет встречаться с тобой”, - негромко ответил Рассел, продолжая улыбаться - все тою же спокойной улыбкой.
“А я, господь свидетель, очень хочу вышибить тебе мозги”, - прошипела я, потеряв терпение.
“Никто не в силах помешать человеку сделать то, чего он хочет”, - ответил Рассел. Язык его к концу фразы стал заплетаться, глаза закатились. Я схватила его за плечи и изо всех сил ударила затылком о подголовник сидения - раз, другой, третий. Он не просыпался. Он не просыпался, мать его!
Джинджер
Есть не хотелось. Я включила чайник, закрыла компьютер и закрыла жалюзи.
Завтра суд.
Сядут трое в париках и будут судить, по какой причине Оливия убила Джулиана. Я могла бы не идти, и не давать показаний, по закону никто не может принудить меня свидетельствовать против родной сестры. Но Лейден считает, мои показания могут ей помочь.
Пусть.
Джулиана этим не вернешь.
Но почему? Я до хруста в пальцах сжала подлокотники кресла. Где-то за окном вспыхнуло зарево и глухо дрогнуло от взрыва. Но мне на это было совершенно наплевать. Пусть этот мир летит ко всем чертям - Джулиан прав, есть множество других.
Я на секунду прикрыла глаза и увидела Джулиана, лежащего, запрокинув голову и разбросав руки, на взлобье голого холма. Увидела его тело на цинковом столе, освещенном ярчайшей лампой. Он же мог, мог просто встать и…
- Тогда - не мог, - прозвучал голос и я вскочила, разом проснувшись. Голос Джулиана - мягкий и чуть усталый. Он возился с кофеваркой, как будто никуда и не исчезал - а ведь когда мы жили вместе, он никогда не готовил кофе. Я приходила на кухню и неизменно видела две дымящиеся кофейным ароматом чашки, и никогда не слышала, как работала кофемашина. Но сейчас он включил ее, не запустив цикл прогрева, и она сердито зажужжала, а потом запищала и замигала красной лампочкой, требуя выполнения всех подготовительных процедур.
Джулиан смущенно улыбнулся, когда я обняла его - крепко, так крепко как могла, вдохнула знакомый, такой, оказывается, знакомый запах его кожанки.
- Ты никогда, что ли, не варил кофе? - я вдруг отчетливо осознала, как мне его не хватало, и готова была нести любую чушь, чтобы только он не исчез снова.
- Я подумал, для кофе еще не слишком поздно, - сказал Джулиан.
- Ты же сам знаешь, это можно сделать гораздо проще! - воскликнула я. Прикрыла ладонями чашку и отняла, когда ощутила дохнувшую мне в руку горячую жидкость. - Вот.
Он взял чашку - обеими руками, словно чашу, - и осторожно отпил. Его глаза сияли.
- Это здорово! - сказал он и отпил снова.
- Джу… - я его едва видела из-за прихлынувших слез. Не плакала с тех пор, как погибли родители. - Так должно было случиться?
Он медленно кивнул и взглянул мне в глаза. И снова, как раньше, меня пронзила его сияющая красота - но лишь на мгновение, а затем я увидела вспаханное поле и двоих, братьев, пастуха и пахаря, которые ссорились, стоя на этом поле. И увидела, как пахарь, подняв свою мотыгу, опустил ее смаху на голову пастуха, и кровь вперемешку с мозгами брызнула на застонавшую землю.