Упершись локтями в землю, я поползла – сама не зная, куда.
Лунный свет серебрил мутные желто-зеленые лужи на моем пути, сверкал в сгущающемся тумане голубыми электрическими отблесками. Движение, по крайней мере, помогло согреться и размять окоченевшие мускулы. Через полчаса прекратилась дрожь. Мышцы у рассеченных сухожилий затвердели, отяжелели, будто сварные швы. Куда удобнее было бы, если бы они просто отрубили эти проклятые ноги – тогда мне хотя бы не пришлось волочь за собой бесполезные мерзнущие конечности.
Будь у меня толика здравого смысла…
Будь у меня хоть малая толика здравого смысла, не пришлось бы мне, искалеченной, умирать в болоте.
Сохрани я хоть малую толику здравого смысла, свернулась бы клубочком да умерла.
Что ж, на это я была вполне согласна.
Но, стоило начать выбирать место поудобнее, как рядом, в уголках зрения, замерцали странные голубые огоньки.
Уж и не знаю, отчего я решила последовать за ними.
Хрюша подарил мне жемчужину на серебряной цепочке – разноцветную, причудливой формы, затейливо скрученную и глянцевитую, как сливочная тянучка. Сказал, что раньше она принадлежала его матери. Когда я надевала ее, она ложилась в ложбинку между грудей, теплая, будто подушечка нежного пальца.
Хрюша сказал, что сделал вазэктомию, но всякий раз, когда мы занимались любовью, надевал резинку. И уговаривал меня перейти на таблетки.
– А чулки с поясом не завести? – поддразнила я его в ответ.
Чеснока в моих скампи[18] было столько, что глаза едва не слезились, но Хрюша никогда не обращал внимания на то, что я ем, каким бы пахучим оно ни было.
Была пятница. К часу ночи мы наконец-то выбрались из постели поужинать в рыбный ресторанчик Капоццоли. Народу в красноватом полумраке зала было битком, но кухня там была превосходной, и работал ресторанчик круглые сутки. Сощурив печальные янтарные глаза, Хрюша взглянул на меня и откусил кусочек щупальца кальмара.
– Не хочется ли тебе родить на свет ребенка?
– Нет, – ответила я. – Пожалуй, не хочется.
Так я впервые соврала ему.
С братом Хрюши, Исавом, я познакомилась только после того, как вышла замуж за другого человека, оставила адвокатуру, пытаясь родить ребенка, а когда оказалось, что детей у нас быть не может, развелась и была вынуждена снова вернуться к работе, чтобы оплачивать счета. Хрюша работал все там же, все в той же программе. Все с тем же терпением ждал, что небывалое сбудется и ему попадется ни в чем не виновный клиент; все так же делал вид, что мы были и остаемся всего лишь добрыми друзьями. Мы никогда не заговаривали об этом, но в мыслях я представляла себе этот разговор тысячу раз:
– Я ушла от тебя.
– Тебе хотелось родить ребенка.
– Ничего не вышло.
– И теперь ты хочешь вернуться? Я не таков, как ты, Мария.
– Ты никогда не скучаешь по морю?
– Нет. Никогда.
Он был слишком горд, а мне было слишком стыдно. А после того, как я стала судьей Дельпрадо, мы и вовсе виделись только в суде.
А потом позвонил Исав и оставил на автоответчике сообщение: представился, объяснил, кто он такой и где его найти. Уж не знаю, как он сумел раздобыть мой номер. Поддавшись любопытству и тревоге, я согласилась встретиться с ним в центре города, у старой церкви, выстроенной в тридцатых, можно сказать, из невосполнимой истории. Ее построили из местного камня, не пожалев древних петроглифов и сталактитов, чтобы порадовать Господа красотой грубых каменных стен.
Исав не понравился мне с первого же взгляда. Исав… Не узнать его было невозможно: та же щетина, те же редкие волосы, то же на удивление уродливое рыбье лицо с торчащей далеко вперед нижней челюстью. И та же сумрачно-зеленая аура, только с пятнами цвета запекшейся крови у ладоней и губ и без блуждающих огоньков.
Исав стоял у одного из петроглифов, склонившись к выцветшему красному камню, над фигурой из черточек, изображавшей человека, и двумя волнистыми параллельными линиями, означавшими реку – древнюю, как само время, Колорадо, орошающую бесплодные земли, хранящую пустынный Запад и хранимую им.
Исав обернулся и увидел меня. Хотя, пожалуй, не столько меня, сколько жемчужину у меня на груди.
Расставшись с Хрюшей, я вернула ему все драгоценности. Все, кроме этой жемчужины. Ее он бы назад не взял, и, честно говоря, я была этому рада. Даже не знаю, зачем я надела ее на встречу с Исавом – разве что оттого, что очень не хотела с ней расставаться.
Выпрямившись во все свои пять футов и четыре дюйма, он полоснул меня обжигающим взглядом и бесцеремонно, как-то странно сжав пальцы в щепоть, потянулся к цепочке. Я без раздумий хлопнула его по руке. Он шикнул на меня, и на миг между его бескровных губ мелькнул кончик гибкого, точно резинового языка.
Отступив на пару шагов, он взглянул мне в глаза. Его голос – прекрасный, звучный, мелодичный баритон – не имел ничего общего с внешностью. На миг поддавшись его гипнозу, я подалась вперед.
– Крушения, – негромко проговорил он. – Затонувшие корабли. Драгоценности мертвеца. Все они там – протяни лишь руку, если только знаешь, где искать. Наша семья всегда это знала.
Моя рука, поднятая для нового удара, замерла в воздухе, точно сама по себе. Как будто не смогла преодолеть звук его голоса.
– Вы были кладоискателем? Охотником за сокровищами?
– Был и остаюсь, – ответил он, небрежным движением пальца заткнув прядь моих волос мне за ухо. Меня охватила дрожь. Рука моя опустилась, пальцы крепко впились в бедро. – Когда Исаак вернется со мной в Новую Англию, ты тоже поедешь с нами. Мы можем дать тебе детей, Мария. Целые выводки. Целые стаи. Все, чего ты когда-либо хотела.
– Я никуда не поеду. Ни ради… Исаака, ни ради кого-либо другого.
– Кто сказал, что у тебя есть выбор? Ты – часть того, что получит он. А уж чего ты хочешь, мы знаем. Мы навели о тебе справки. Еще не поздно.
Тошнотворная зябкая дрожь не унималась.
– Выбор есть всегда. – Эти слова обожгли мне губы. Я сглотнула. Ногти впились в ладони. Его холодные пальцы коснулись щеки. – Что же он получит еще? Если я пойду с вами своей волей?
– Исцеление. Превращение. Силу. Возвращение в море. Все то, за отказ от чего он должен был умереть.
– Он не скучал по морю.
Исав обнажил в улыбке желтые пеньки зубов:
– И в это нетрудно было поверить, не так ли?
Последовала долгая, едва ли не благоговейная пауза, затем он прочистил горло и сказал:
– Идем со мной.
И я, не в силах остановиться, последовала за этим чудесным голосом.
Взошла луна, небо сделалось глубже, но отсветы скрывшегося за скалами солнца еще озаряли путь к Уиллоу Бич. Камни под ногами излучали тепло, будто кирпичи, раскаленные в печке. Их жар проникал даже сквозь подошвы кроссовок.
– Хрюша говорил, что у него не осталось никого из родных.
– Да, уж он ради этого постарался изо всех сил, – хмыкнул Исав.
– Ведь это ты искалечил его, так? И бросил умирать на болоте?
– Откуда ты знаешь об этом?
– Не от него. Я видела это во сне.
– Нет, – ответил он, подавая мне руку, чтобы помочь спуститься с крутого, неровного склона. – Это не я, это Иаков. Он никогда не покидает дом.
– Еще один брат?
– Старший из братьев.
Тут я споткнулась. Исав дернул меня за руку, метнул в меня испепеляющий взгляд и зашагал быстрее. Болотная вода его ауры озарилась багровыми сполохами умоисступления. Проклиная повинующиеся чужой воле ноги, я едва не бежала, чтобы не отставать от него. Что ж, по крайней мере, язык все еще оставался в моей власти, и я воспользовалась им:
– Иаков, Исав и Исаак Гилманы? Как это… оригинально.
– Славные старые новоанглийские имена. Марши и Гилманы были среди первых поселенцев, – настороженно сказал он. – Молчи. Чтобы рожать детей, язык не нужен. Еще словечко – и я с радостью избавлю тебя от него, сучка млекопитающая.
Слова, готовые слететь с языка, разом застряли в горле. Я снова споткнулась, и он рывком поднял меня на ноги, расцарапав грубой холодной рукой кожу над косточкой на запястье.
Мы миновали поворот расщелины, по дну которой тянулась тропа, и Исав замер на месте, как вкопанный. Впереди безмолвно струились темные воды могучей реки. При виде сверкающих над водой брызг – серебряных, медных, живых, кишевших в воздухе, как светлячки, – просто захватывало дух.
На берегу, у самой воды, стоял, опершись на костыли, Хрюша… Исаак, на удивление беззаботный для инвалида, только что спустившегося вниз по неровной каменистой тропе. Он запрокинул голову, чтобы получше разглядеть нас, и сдвинул брови.
– Исав… Жаль, не могу сказать, что рад тебя видеть. Я-то надеялся, ты давно присоединился к Иакову на дне морском.
– Ждать осталось недолго, – легко ответил Исав, стащив меня за собой со склона и подняв вверх свободную руку.
Только дважды моргнув, я смогла поверить, что желтоватые полупрозрачные перепонки между его пальцев, пронизанные вздувшимися венами, действительно часть его тела. А он снова схватил меня за плечо и поволок за собой, точно тележку с покупками.
Хрюша заковылял нам навстречу. На какой-то миг мне показалось, что он сейчас ударит Исава костылем по лицу, и я представила себе звон алюминия, дробящего Исавову скулу. «Целые выводки. Целые стаи». Как легко, как просто поддаться соблазну, а там – будь что будет. Вот только… стаи кого?
– Ты мог бы не втягивать во все это Марию.
– Но мы можем дать ей, чего она хочет, не так ли? Хоть с твоей помощью, хоть без нее. Где ты добыл денег на учебу?
Хрюша улыбнулся, по-волчьи сверкнув зубами:
– Кандалы из платины. Опалы. Жемчужины, крупные, как глаз мертвеца. Целая уйма. И еще много осталось.
– Вот оно как. А как же ты остался в живых?
– Мне указали путь, – ответил он, и вокруг него замерцали голубые огоньки.
Голубые огоньки, очень похожие на серебристые искры, клубившиеся над рекой… Казалось, они жужжат, разозленные вторжением непрошеных гостей. Я оглянулась на Исава, чтобы увидеть выражение его глаз, но тот даже не взглянул в мою сторону.
Исав явно не видел никаких огоньков. Он, не отрываясь, смотрел в глаза Хрюши, и Хрюша встретил его взгляд с гордо поднятой головой.
– Идем домой, Исаак.
– Чтобы Иаков попытался убить меня снова?
– Он причинил тебе зло только потому, что ты хотел уйти от нас.
– Исав, он бросил меня в соленой трясине на съедение отцу лягушек. И ты был рядом, когда он…
– Не могли же мы вот так просто позволить тебе уйти.
Выпустив мое плечо, Исав велел мне не двигаться с места, широко развел руки в стороны и направился к Хрюше. Вокруг еще было светло: в этом месте каньон расширялся, и тень его стенок не успела заслонить солнце. Солнечный свет сиял на лысеющей макушке Исава, на желтушных, пронизанных вздутыми венами перепонках между его пальцев, на алюминии Хрюшиных костылей…
– Я и не ушел, – сказал Хрюша, отворачиваясь от него. Бежевая резина наконечников костылей расплющилась, распласталась по поверхности камня. Качнувшись вперед, он заковылял к реке, к роящимся над водой огонькам. – Я уполз.
Исав догнал его и пошел рядом.
– Никак не пойму, отчего ты… не изменился.
– Это все пустыня, – ответил Хрюша, остановившись на узком каменном выступе над водой. Укрощенная дамбой, река текла мимо мирно, спокойно, однако я чувствовала ее мощь, ее древнюю магию, дающую этой земле жизнь. – Пустыня не любит перемен. Вот и удерживает меня… на полпути.
– Но какая же это мука…
Едва ли не с сочувствием Исав опустил перепончатую руку на плечо Хрюши. От этого Хрюша вздрогнул, но не отстранился. Чувствуя, что язык снова в моей власти, я открыла было рот, чтобы закричать, но тут же передумала.
«Целые выводки… Ведь это будут дети Хрюши, кем бы они ни были!»
– Немалая, – согласился Хрюша, переступив костылями, склонившись над водой и высвободив предплечья из локтевых упоров.
Плечи его всколыхнулись под белой рубашкой. Мне тут же захотелось погладить их.
– Если ты примешь превращение, твои ноги исцелятся, – негромко сказал Исав. Река, подхватив его голос, повлекла его за собой. – Ты будешь сильным. Ты возродишься к жизни. Весь океан станет твоим, все страдания останутся в прошлом, а вот твоя женщина – мы и ее возьмем с собой.
– Исав…
В его голосе звучало предостережение. Гнев. Но Исав ничего этого не слышал.
– Говори, женщина, – сказал он, оглянувшись на меня. – Скажи Исааку, чего тебе хочется.
Я все еще не могла шевельнуть даже пальцем, но язык во рту обрел свободу. Пришлось прикусить его, пока не сболтнул лишнего.
Исав со вздохом отвернулся.
– Исаак, ведь кровь – не вода. Неужели тебе не хочется иметь свою семью?
«Очень хочется», – подумала я.
Хрюша молчал, но, судя по тому, как напряглись его плечи, его ответом было «нет». Должно быть, это понял и Исав. Он поднял отвратительно полупрозрачную перепончатую руку, растопырил пальцы, и солнце блеснуло на желтоватых зазубренных когтях, которые он выпустил, точно кот.
«Хоть с твоей помощью, хоть без нее… Но все-таки – стаи кого?»
– Хрюша, пригнись! – закричала я так громко, что едва не сложилась пополам.
Но он не пригнулся. Вместо этого он отшвырнул костыли назад, а сам по инерции качнулся вперед и обхватил Исава поперек туловища. Голубые, серебряные, медные огоньки взвихрились вокруг. Исав вскрикнул – взвизгнул – и вскинул руки, раздирая когтями Хрюшино лицо и плечи, но с внушительной силой Хрюши ему было не совладать. Рой огоньков окутал обоих, и Исав вновь закричал, а я изо всех сил рванулась вперед, но невидимые цепи держали меня на месте, будто манекен в витрине, не позволяя даже шевельнуться.
Хрюша, не разжимая хватки, качнулся назад.
Воды Колорадо сомкнулись над ними почти без всплеска.
Через пять минут после того, как они скрылись под водой, я смогла пошевелить пальцами и оглядеть берег, но Хрюши с Исавом не было нигде.
Не в силах заставить себя коснуться костылей Хрюши, я так и оставила их на берегу.
Исав оставил ключи в машине, но когда я добралась до нее, меня трясло так, что я не решилась сесть за руль. Захлопнув дверцу, я потуже затянула шнурки кроссовок и с трудом полезла наверх, к гребню склона. По пути дважды едва не подвернула щиколотку, оскользнувшись на сорвавшихся вниз камнях, но вскоре добралась до цели. На запад тянулись красные скалы, прорезанные пыльными каньонами, а позади спускался вниз изборожденный сухими руслами ручьев длинный склон. Где-то там, позади, достаточно близкая, чтоб до меня доносился ее запах, но скрытая от глаз, осталась и река. Усевшись на камень, я оперлась локтями о колени и устремила взгляд в знойную пустынную даль – к горизонту, в сторону заходящего солнца.
Говорят, в тот миг, когда солнце скрывается за краем света, можно увидеть зеленый луч. Правда, я его никогда не видела. И даже сомневалась, что это правда. Пожалуй, теперь, если хватит терпения, это можно было проверить.
От солнца до земли оставалось еще не меньше ладони. Я смотрела и смотрела на закат, и раскаленный ветер трепал мои волосы. Вот золотистый диск наполовину скрылся за горизонтом, и тут я услышала ритмичный хруст на склоне позади. Кто-то поднимался наверх.
Но я даже не обернулась. Какой в этом смысл? Расставив костыли в стороны, он склонился над моим плечом – тяжелый, прохладный, будто замшелый валун. Я запрокинула голову, привалившись затылком к груди Хрюши. Капли воды с его рубашки упали на лоб, на губы, на веки. Вокруг него плясали голубые огоньки; черт лица, темневшего на фоне вечернего неба, было не разглядеть. Выпустив один из костылей, он положил руку мне на плечо. Его дыхание зашелестело над ухом, будто морская пена.
– Исав сказал, что кровь – не вода, – сказала я, сама того не желая.
– Да, если кровь не рыбья, – откликнулся Хрюша, крепче сжав пальцы.