– О, я так и знала. Если бы ты сейчас могла нагнуть голову, то увидела бы, что произошло с твоими чулками. Они мокры. Это твой сок струиться по ним.
Екатерина и сама это чувствовала. Колючие нити, намокнув, приклеились к телу и создавали дополнительный зуд. Больше всего ей хотелось сорвать с себя эти ненавистные чулки. Она уже почти не открывала глаз. Она поняла, что веки припухли от слез, а вся пыточная комната дрожала в такт мерным ударам. Пламя огня распухало ярким цветком с парящими искрами в искаженных слезами зрачках. Голос ведьмы то был рядом, то пропадал.
Затем она почувствовала, как плетку сменили на другую. Эта била чуть сильнее. Девушка снова застонала.
– Я хочу надеть тебе кляп. Я хочу видеть твои круглые от страха глаза, залитые слезами, и слышать лишь мычание.
После этих слов Пьер принес откуда-то темный кожаный кляп, внутри которого был вшит деревянный шар. Его довольно ловко установили у Екатерины во рту. Теперь вместе со слезами на грудь текли еще и слюни.
Удары продолжились. Но вместо боли она вдруг почувствовала немыслимое желание. Как и предсказала Мег, ее круглое юное личико изменилось до неузнаваемости. Глаза закатились, ноздри расширились, дыхание сделалось прерывистым.
Она снова услышала, как простучали каблуки. Ведьма поднесла полотенце и отёрла от влаги лицо, груди и живот. Один из тонких пальцев нырнул в ужасающе мокрую щель припухших нижних губ.
– Она готова. Сейчас мы посадим ее на первого козла.
Екатерина почувствовала, как ее отвязали от Андреевского креста и вытащили кляп. Девушка рухнула прямо на каменный пол. Все тело было покрыто малиновыми, чуть вспухшими полосами.
– Ты меняешь мои планы. Мне придется многое отменить в программе. С непривычки ты оказалась слабее, чем я ожидала. Я не смогу испытать на тебе и части задуманного. Почти весь арсенал останется не у дел. А как же дилдо, катетеры, шарики, расширители? Ну, ладно. Придется ускорить нашу программу. И заодно, упростить ее. Всему свое время. У нас все впереди. Есть ли у тебя какие-то просьбы в перерыве?
– Госпожа, я прошу вас, снимите с меня эти противные чулки. У меня от них страшный зуд… – взмолилась Худова.
– Как же я их сниму, когда они – часть моего сценария? И потом ты же знаешь мое природное стремление к эстетике. Синее на белом – тонкий изыск. Я даже картину хочу написать в этих красках. Скажем, белая река и синее небо, или синее море и белый парус… Или… Ах, это потом. Ты знаешь, я весьма недурно пишу маслом и акварелью. Лучше я прямо так и нарисую – твой влажный пухлый лобок с чуть приоткрытой розовой щелью и эти синие чулки. А может, я прикрою его волосами. Черными…
– Ну, пожалуйста! Этот зуд взрывает мне голову. Я готова расчесать все до крови.
– Бедняжка! Хорошо, раз ты просишь, так и быть – я разрешаю тебе их снять. На время.
Екатерина-Эмма, еле шевеля руками, стянула с себя ненавистные полоски вязаной ткани.
«Господи, как я это носила тогда? Может, было принято надевать что-то под низ?»
Она не отказала себе в удовольствии почесаться. Но сделала это так, чтобы не привлекать внимания Мег. Последняя стояла в легкой задумчивости и раскуривала длинную трубку. Струйка бурого дыма скользнула через тонкий изрез трепетных ноздрей. Бархатные и темные, словно кипящая смола, глаза Мег казались такими прекрасными и томными. И вместе с тем их взгляд безумно пугал.
– Ты знаешь, твои крики, слезы и слюни настолько растрогали мое сердце, что я стою и думаю о том, как ловчее и продуктивнее продолжить твой урок. Я понимаю, нежность Эммы, но с каких это пор проститутка Худова стала столь ранима? Что с тобой?
Екатерина – Эмма покраснела и отвела взгляд. Подбородок задрожал от обиды.
– Ах-ах, я что-то сказала не так? Помилуй, тебе не по нраву то, что я назвала тебя проституткой?
– Я не была проституткой…
– А кем же ты была? – ведьма запрокинула голову и рассмеялась серебристым и задорным смехом. – Как говорил мой приятель, Джакомо Казанова: «В наше счастливое время проститутки совсем не нужны, так как порядочные женщины охотно идут навстречу всем вашим желаниям». Так? Помилуй, спать с сотнями мужчин, и за деньги, что это, если не проституция?
– Я же не гуляла по улице в поисках мужчин.
– Правильно. Они сами к тебе ходили. Твоя подружка, по сговору, приводила их к тебе прямо домой. Успокойся. Нет ничего зазорного в торговле своим телом. Иные чинуши, берущие взятки и торгующие государственным добром, ничем не благороднее падших женщин. Поверь. Проститутка действует честнее. Она торгует лишь собой, а не казной и людьми. И потом проституция является одной из самых древнейших профессий. В древнем Риме или средневековой Японии далеко не каждая женщина годилась на это тонкое ремесло. Ему обучали. В греческой античности на «продажную любовь» смотрели без лишнего ханжества и предрассудков. Я не стану рассказывать тебе подробно о гетерах. Ты наверняка слышала о них. Их называли «подательницы радости» или «подруги». Они играли огромную роль в жизни греков. Античная литература полна трактатами, посвященными проституткам. Жрицы Афродиты! Киллистрат написал «Историю гетер». Аристофан Византийский, Апполодор и Горгий собрали сведения о жизни ста тридцати пяти гетер, которые прославились у афинян, и славные подвиги которых были достойны того, чтобы о них узнало потомство. А храмовая проституция в Индии? Нет, на мой взгляд, древнее общество было разумнее и честнее, чем нынешнее. А сейчас фарисей сидит на фарисее. Как не вспомнить библейское: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры»? Они всякий раз презрительно морщатся, проходя мимо продажной девки. Правда, далеко не уходят. Свернув за угол, они лезут в карман и готовят свои грязные деньги, чтобы заплатить за продажную любовь. А после того, как купят ее, они снова цепляют на себя привычную личину благолепия.
После длинного монолога Мег, Екатерина смотрела на нее спокойнее и с бо́льшим интересом. Она тихонечко перебралась с пола на небольшой табурет и расположилась на его краю, плотно сжав голые ноги. В ее облике еще сильнее проступили черты Эммы. Она слушала ведьму, и ее пухлые губы были чуточку приоткрыты от любопытства.
– Пьер, налей нашей девочке немного вина. Оно укрепит ее силы.
Пьер подал Екатерине-Эмме пузатый бокал красного вина.
– Пейте, мадемуазель.
Екатерина-Эмма выпила вино большими, жадными глотками. По телу снова растеклось приятное тепло. Заполыхали щеки. Она покосилась на выпуклые чресла Пьера. Самсон тоже сидел напротив и вызывающе поглядывал на нашу несчастную героиню.
– Мы немного отвлеклись на тему, связанную с проституцией, – хриплым голосом продолжала Мег. – Хотя, наши вольные беседы – это не отвлеченность, а скорее расширение горизонтов твоих познаний. Ты помнишь, я обещала тебя учить… Многому. И наказывать. О, как меня возбуждают сами слова: наказание, экзекуция, порка, бичевание, пытка… Ты даже себе не представляешь. А потом, признаюсь, я к тебе испытываю особые чувства. Они замешаны на жутком коктейле из ревности, злобы, любви, многих лет ожидания, отчаяния, безверия и, наконец, счастья обретения. Что… что… – Мег нервно затянулась, подбирая нужные слова. – Что я буду к тебе слишком пристрастна, дорогая. Пойми, на этом этаже нет ангельски чистых душ. Моя любовь и страсть к тебе остры, как лезвие дамасского кинжала, и ядовиты, как яд Черной мамбы. Обычному человеку не понять того, как полыхает мое сердце при виде твоих слез. Слез, полученных от мучений. Когда ты плачешь от боли или наслаждения, в моих старых венах закипает жгучая лава.
Екатерина-Эмма невольно вздрогнула и повела плечами – такими страшными казались обещания Мег.
– Обожаю маркиза Донасьена Альфонса Франсуа де Сада. Признаюсь, мы с ним знакомы и даже дружны. Мы часто вместе обедали под сенью французских каштанов. Вели неспешные беседы. Так вот он говорил, что «сильнейший всегда находит справедливым то, что слабый считает несправедливым», и «не существует ни одного живущего человека, которому не захотелось бы сыграть деспота, если он обладает твердым характером». Он – гений, ты не находишь?
– Не знаю…
– Не знает она! Да кто ты такая, чтобы ставить под сомнение подобные утверждения? Ты должна соглашаться с каждым моим словом.
Екатерина-Эмма испуганно закивала головой и всхлипнула.
– Я подмешала тебе в вино сильнейший афродизиак. Еще пять минут, и ты от желания полезешь на стену. С каким наслаждением я буду заглядывать в твои глаза, которые будут искать выхода из лабиринта немыслимого вожделения.
Не прошло и пяти минут, как наша тамбовская мещанка почувствовала еще больший жар внутри своей вагины. Она продолжала сидеть со сжатыми от страха ногами, но какая-то неведомая сила заставляла их раздвигаться, вопреки ее воле и здравому смыслу.
– Не сжимай ног. Ну, же… Раздвинь их, моя горячая девочка, – улыбнулась Мег.
Екатерина-Эмма покраснела, словно маков цвет, и зажмурила глаза. Ее душа боролась с жутким стыдом и превосходящим по силе желанием.
– Ну! – захохотала Мег. – Раздвинь ноги, блудница. Покажи нам, насколько мокра твоя красота. Ты чувствуешь, как наливаются свинцом все твои губки, а жадный клитор, подобно пробудившемуся после зимней спячки зверю, хочет почесать свою голову? Glans clitoridis[3] для женского организма – самый важный орган. Я знаю, что ты чудовищно хочешь разрядки. Не все сразу. Для начала ты получишь uterus orgasm[4] И не один… Прости, люблю я иногда оперировать латынью.
Екатерина-Эмма пыталась сильнее сжать ноги, но словно какая-то чудовищная сила разводила их в стороны. Ей стало казаться, что на колени легли невидимые глазу железные руки. Эти руки, вонзив когти, сжимали ее острые колени и раздвигали дрожащие от страха и возбуждения ноги. Мгновение, и она не совладала с этой сокрушительной силой. Она внутренне сжалась и выкрикнула нечто непонятное. Горло сжималось от спазмов. Она напрягалась в попытке, сомкнуть слабые колени. Но ее странная борьба не увенчалась успехом.
Мег с любопытством и легкой насмешкой взирала на поединок с невидимым чудовищем, имя которому – похоть. Екатерине-Эмме на секунду показалось, что она увидела это чудовище. Оно было огромно, лохмато и скалилось страшной пастью. Но сильнее пасти тамбовскую мещанку страшил длинный и липкий язык этого зверя. Язык этот стремился лизнуть сердцевину опухшей до невозможности вульвы. Самое ужасное заключалось в том, что борьба эта велась ею против себя самой. Она более чудища мечтала о том, чтобы этот язык принялся ее лизать. Она знала, что гигантская пасть готова не просто прилипнуть скользким жалом, но и проглотить, сожрать её целиком.
– Да! – вдруг выкрикнула Екатерина-Эмма и широко развела ноги.
Она чуть откинулась назад и согнула их в коленях.
– Да, – снова пробормотала она. – Пусть все приапы мира войдут в меня разом! Да! И… лижите, пожалуйста, лижите…
– Ну вот, теперь мы видим, как твоя вагина алкает вторжение. Теперь мы видим, как она течет. Тысяча чертей, я редко видела, столько влаги… Уговорила. Для начала мы посадим тебя на «козла».
– Какого козла? – прошептала Екатерина-Эмма, горячечно облизывая губы.
– Сейчас увидишь какого. Самсон, Пьер, поднимите ее и посадите на первые ко́злы.
Сквозь туман наша героиня разглядела, как мощный Пьер вынес некое подобие тумбы или усеченного бревна с гладким сидением. В середине этой конструкции торчал довольно таки толстый и длинный колышек, выточенный в форме полового члена. Мужчины подхватили Екатерину под колени и посадили ее… прямо на эту высокую тумбу. Она почувствовала, что, не смотря на сильную готовность, этот мощный колышек едва продвинулся в ее нутро. Казалось, что он чрезвычайно толст. Он туго раздвинул все мышцы. Под весом тела он упирался слишком глубоко. Так глубоко, что Екатерина-Эмма застонала от боли… Она закрыла глаза. Стало трудно дышать. Девушка беспомощно взмахнула руками. Чудилось, что страшный кол все дальше и дальше продвигается внутрь ее мягкого лона. Но к боли присоединилось чувство удовольствия и той степени наполненности, о которой она мечтала.
– Ах, о-оо-оо-о…
– Тихо, тихо, – прошептала Мег. – Дыши, дыши глубоко… Станет легче. Сейчас Пьер раскрутит механизм, и наш деревянный шельмец начнет раскачиваться и прыгать внутри тебя…
В самом начале Екатерина-Эмма не увидела, что в бревно, на которое ее посадили, был вделан хитрый механизм. Пьер крякнул позади и стал крутить невидимую глазу ручку. Бревно скрипнуло металлическим неповоротливым нутром. И вдруг наша несчастная жертва почувствовала, что деревянный колышек ожил, стал раскачиваться и дрожать внутри ее тела.
– Аа-аа-аа, – кричала Екатерина-Эмма. – Я-яя-яя-аа-аа-аа-аа.
– Ты-ты! Как тебе мой шельмец? Кстати, этот прибор изобрел один похотливый немец. Он успешно применял его для пыток ведьм. Он не снимал с «козла» своих жертв по десять часов кряду. Женщина успевала получить несколько сильных оргазмов, прежде чем прощалась с жизнью. Не находишь, такую смерть довольно-таки изящной? Простите мне моветон… Но быть зае**ной до смерти – не об этом ли мечтают многие экзальтированные дурехи? Получите и распишитесь. Пьер, прибавь-ка скорости!
Екатерина-Эмма ощутила, как деревянный кол буквально запрыгал и задрожал в таком бешеном темпе, что от этой вибрации ее нутро содрогнулось в болезненном и сладостном оргазме. Таком оргазме, от которого она чуть не лишилась чувств.
– Как ты сейчас прекрасна. Твои ноги подобны двум нежным лилиям. А эти пальчики… Голова твоя упала на плечи. А соски. Твои соски великолепно стоят. В следующий раз я защемлю на них прищепки. И ты сойдешь с ума, счастье мое… Мне даже не пришлось касаться твоего клитора… Какая ты горячая…
Пьер то снижал, то увеличивал скорость оборотов, и через четверть часа Екатерина-Эмма кончила еще раз. Она уже плохо держалась на злодейских «ко́злах» и ей казалось, что она сходит с ума от этой бешеной скачки.
– Это не все. Сейчас с тобой поиграют и мои мальчики. По очереди.
Позади раздался скрип, и деревянный стук. Она поняла, что Самсон подставил невысокую деревянную скамейку. И благодаря ей, он оказался позади женщины. Сильные руки легли на талию и наклонили ее вперед. Пьер прибавил скорость адской машины. Екатерина – Эмма снова задрожала и вскрикнула. Только этот стон оказался громче предыдущих. Она почувствовала, как Самсон вошел в свободное колечко узкой плоти.
– Не-ее-ее – еет!
– Да! – зловеще шептала Мег. – Да! И только когда Самсон закончит, его сменит Пьер. А вот после Пьера, я сниму тебя с «козла». Ты запомнишь его. Навсегда. И даже полюбишь. Смотри, как славно ты кончаешь.
В какой-то момент несчастной показалось, что воздух вокруг нее сгустился. Из углов «пыточной» повалил кобальтовый дым. Каменные стены задрожали и принялись двигаться в такт ударам ее сердца. Сама каменная кладка стала менять свои очертания. Потемневшие от времени кирпичи, подобно костяшкам лото, двигались в разные стороны. Они – то перестраивались в диковинные узоры, то останавливались и со скрежетом выпирали, разбрасывая терракотовое крошево. Ей казалось, что если они перестанут вибрировать и танцевать, то и ее собственное сердце остановится. Позади себя она чувствовала горячее мужское дыхание, прерываемое стонами страсти. Боли давно не было. Все ее тело заполняла какая-то невидимая огненная спираль. Она шла от кончика деревянного фаллоса и заканчивалась макушкой головы. На самом верху она расширялась, раздвигая все пространство вокруг и возводя конические вихри радужного цвета. Иногда радуги темнели, а мужское дыхание позади делалось ледяным. В этот момент ей чудилось, что в ее задние врата входит не мужской член, а все те же змеи, что были с ней в лесу. Они шипели возле самого уха. Она пыталась отмахнуться и ускользнуть. Узкая спина наклонялась вперед, она теряла равновесие и падала в какую-то глубокую бездну. Но вздрагивала от падения, словно во сне. И снова обнаруживала себя сидящей на зловещем скачущем козле. А сильные мужские руки притягивали ее бедра ближе, с силой насаживая на себя.