"Пусть лучше побьют меня одного".
А двигалось всё именно к этому. Очень скоро Миша оказался на земле, зажатый двумя хулиганами.
- Ну всё, падла! Тебе капец!
- Только троньте, - послышался вдруг голос Лаврецкого. - Сами получите по первое число.
- Не понял, - переспросил вооружённый хулиган, приближаясь к нему вплотную. - Тебе чё, дедуля, проблем мало?
Для убедительности он помахал ножом перед носом Лаврецкого. Но тот явно не собирался сдаваться. Вскоре оба катались по земле, нещадно молотя друг друга левыми руками, а правыми усердно борясь за нож, который хулиган норовил воткнуть в противника.
"Надо выручать старину" - подумал Миша.
С одним справиться оказалось легче, чем с двумя. Вырубив "своего" хулигана, парень бросился помогать Лаврецкому.
Тот тем временем, собрав последние силы, дёрнул нож в сторону. Миша не успел увернуться, и оружие с булькающим звуком вонзилось ему в горло. Он вскрикнул и начал оседать на землю. В глазах стремительно потемнело.
Последним, что видел Миша, было лицо Лаврецкого, склонившегося над ним. Как в тумане, он слышал его голос, в ужасе шептавший:
- Миша! Мишенька! О, Боже!
Подробности ураганом обрушились на молодого человека, который вдруг поймал себя на том, что идёт вперёд против своей воли. Вперёд, на тот свет.
Он попытался остановиться, развернуться назад, но ноги будто не слушались его. Хотел уцепиться руками за кустик, но руки вдруг сами собой разжались. А вдали, наконец, показался яркий свет. Миша шёл к нему...
"Боже мой! Что я наделал?!" - думал бедный Лаврецкий, уставившись невидящим взглядом в маленькое зарешёченное окошко, сквозь прутья которого проглядывал голубой шёлк неба.
Кроме него в камере было ещё пятеро. В основном это были молодые люди, судя по всему, более-менее знакомые между собой. Кажется, сами они были здесь не впервые. Поначалу они пытались заговорить с новеньким, задавали вопросы, но Лаврецкий реагировал слабо, за что ему тотчас же дали кличку Тормоз. Впрочем, ему было всё равно. Мало волновало его и то, что ему теперь, как сказали сокамерники, срок светит. Если бы этот срок мог вернуть жизнь, загубленную в самом расцвете! Вернуть родителям сына, Мише - будущее, а невольному убийце - душевный покой.
"Эх, Мишка, Мишка! - Станислав Петрович сокрушённо качал головой. - Зачем ты только кинулся меня защищать? Ну, прибил бы меня этот бандюга. Так ведь это моя дочь - я должен был драться за неё. И погибнуть, если придётся. Но я здесь, живой, а Миша... Это несправедливо!"
- Станислав, - послышалось вдруг откуда-то сверху.
Женский голос... Странно! В камере ведь были одни мужчины. Алёна пришла? Но голос был явно не её - такой звонкий, мелодичный, о каком каждая оперная певица мечтает. Алёна же никогда не отличалась хорошим голосом. Да и с какой стати она стала бы называть родного отца по имени?
Озадаченный, Лаврецкий огляделся, однако же, не увидел ни одного существа женского пола.
- Я здесь.
Наконец, он посмотрел наверх. Что это? Под потолком он увидел ярко-жёлтое пятнышко, и от него, как от лампы, нет, даже как от солнца, шёл мягкий свет.
- Ты кто? - шёпотом спросил Лаврецкий, подумав при этом, что у него, по всей видимости, начались галлюцинации.
- Я ангел. Ты можешь спасти Мишу.
Эта последняя фраза настолько взволновала Станислава Петровича, что он просто не смог усидеть на месте. Мгновенно вскочив с жёсткого тюремного ложа, он, уже не заботясь о том, чтобы не выдать себя, вскричал:
- Что?! Ты сказал, Миша... Его...
Его сердце билось часто-часто, а дыхание то и дело перехватывало, не давая даже закончить фразы.
- Мишу можно спасти, - повторил ангел терпеливо. - Но для этого тебе придётся пойти на риск. Ты готов?
- О, да! Да, конечно! Я готов! - с поспешностью ответил Лаврецкий. - Что я должен делать?
Ответом ему была наступившая вдруг темнота. А в следующую минуту, когда Станислав Петрович уже подумал было, что ему придётся просто-напросто умереть вместо Миши, перед его глазами предстало то же пятно, что и на потолке камеры. С каждой секундой оно увеличивалось, разрасталось, пока не стало ростом с ребёнка. Вскоре прояснились и очертания, и в потоке света Лаврецкий увидел... настоящего ангела, именно такого, каким их представляют с детства: с золотыми кудрями, с невинными голубыми глазками на детском личике и нимбом над маленькой головкой. Чем-то этот ангел напомнил Лаврецкому его Алёнушку, когда она была пятилетней девочкой.
Вместе со светом рассеиваться стала и темнота. Наконец, Станислав Петрович обнаружил, что стоит вместе с ангельской девочкой у входа в какую-то пещеру. Там же у входа стояло что-то похожее на велосипед, но почему-то на нём было два сидения и две пары педалей.
- Садись, - велел ангел, показывая нежной детской ручкой на велосипед. - И езжай прямо туда. Как найдёшь Мишу - хватай и увози. Только, должна сказать, это будет не так просто - тот свет будет тянуть вас, поэтому крути педали, не останавливаясь. Если вернётесь обратно, Миша будет жить. А нет - оба погибнете. Как? Не передумал?
Страх сковал вдруг всё тело Станислава Петровича. Вся жизнь в один миг пронеслась мимо него, жизнь, в котором было столько счастливых и печальных дней, и которую теперь можно вот так запросто потерять. А терять так не хотелось.
Он хотел было сказать, что передумал, но вдруг едва не задохнулся от негодования на самого себя:
"Трус! Убил человека, который защищал мою дочь, а теперь, когда могу всё исправить - испугался! Ну уж нет - без Миши я отсюда не уйду!"
- Нет, не передумал, - произнёс он решительно. - Куда ехать?
- Прямо по дорожке.
- Спасибо, - ответил Лаврецкий и, вскочив на переднее сидение велосипеда, устремился прямо в пещеру.
- Нет! Я не хочу умирать! - кричал Миша, против своей воли вовлекаемый в самую гущу света.
Сопротивляясь из последних сил, он развернулся спиной, попытался сделать шаг вперёд, но неудержимая тяга назад повалила его на землю. Потеряв равновесие, пытался ползти. Но тщетно - чем яростнее парень сопротивлялся, чем медленнее его тянуло на тот свет - и только. Цепляясь за жизнь, он только отодвигал тот момент, когда умрёт окончательно.
Неожиданно чья-то сильная рука схватила его за ворот. Подняв голову вверх, Миша увидел... Лаврецкого.
- Станислав Петрович? - прошептал он.
- Давай, Мишка, прыгай - ещё поживём.
Не слезая с велосипеда, он помог Мише забраться на пустующее место и, как только тот более-менее уселся, принялся активно крутить педали. Миша с не меньшим рвением стал помогать старику.
Тот свет затягивал, манил путников, но на велосипеде преодолеть притяжение оказалось куда легче. Главное - ехать и ехать, не останавливаясь ни на секунду, что оба и делали.
Ехали они уже долго, но конца пути всё никак не было видно. Лаврецкий устал, его силы иссякали. Всё чаще вынужден он был останавливаться, чтобы хоть маленько перевести дух. Миша тоже порядком устал, хотя и продолжал бороться. И Лаврецкий это видел.
Наконец, невольный убийца уже не мог двинуть ни рукой, ни ногой.
"Спрыгну-ка я, - подумал он. - Лучше мне одному умереть. Такова, видно, судьба - ничего не поделаешь".
Возможная расплата за спасение дочери, которая его всё-таки страшила, теперь казалась реальной, как никогда. Видимо, не избежать оной. И платить придётся ничем иным, как жизнью. Его жизнью.
Только он собрался это сделать, как Миша обернулся и с силой схватил его за ворот.
- Пусти, Мишка, - попросил его Станислав Петрович. - Вдвоём нам не уйти.
- Уйдём, - уверенно проговорил Миша. - Потерпите немного.
- Но у меня уже нет сил. Я не могу крутить педали. Только мешаю.
- Я сказал, сидите! - почти прокричал Миша. - И не выдумывайте!
От удивления Лаврецкий даже рот открыл. Впервые в жизни он слышал, чтобы сосед его дочери говорил таким тоном, командным, не терпящим возражения.
- Мы выберемся, - продолжал Миша несколько мягче, а сам подумал:
"Хоть бы и вправду выбраться".
Конечно, он мог не мешать, когда Лаврецкий собрался спрыгнуть. Одному ехать было бы вдвое легче. Но оставить старика здесь, на верную смерть - и это после того, как тот, рискуя собой, поехал его спасать, - такое показалось Мише не просто мерзким, а вовсе недопустимым.
А ехать с каждой секундой становилось всё тяжелее. Вскоре Миша уже сам готов был сдаться, как Лаврецкий. В голову даже закралась мысль: умру - но и фиг с ним. Но вдруг, подняв голову, парень увидел... свет. Но не тот, от которого только что уехал. Не яркий, зовущий к себе, а тусклый, земной. Он пробивался из-под каменного свода. Вот она - дверь в земную жизнь!
Воспрянув духом, парень из последних сил устремился туда. Тот свет потянул ещё сильнее. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем велосипед прошёл под аркой и остановился и Миша с Лаврецким, обессиленные, упали навзничь.
Очнувшись, Лаврецкий не сразу понял, что находится в тюремном лазарете. Обрывками слышались слова:
- Сердечный приступ.... Переволновался... Жить будет.
"Уже радует", - подумал старик, услышав такой оптимистичный прогноз.
Но тотчас эта радостная мысль сменилась ворохом других. Что с Мишей? Было ли это на самом деле или в бреду почудилось? Спасся ли парень на самом деле? Жив ли вообще?
- Ну что, больной? - обратилась к нему медсестра. - Радуйтесь. Тут мамка потерпевшего приходила - просила передать, что жить будет... Эх вы, напиваетесь, дебош с поножовщиной устраиваете, а потом и думаете: убил, не убил? Ладно, он молодой, дурной, но Вам-то, старый, давно пора быть умнее. Хорошо ещё, если Вам условно дадут. А то как сядете за покушение на убийство.
Она ещё что-то говорила, но Лаврецкий уже не слышал. Он понял одно - Миша будет жить, он спасён.
"Значит, я не убийца! - пришло вдруг ему в голову. - Слава тебе, Господи!" И пусть ему дают срок за покушение, пусть сажают за то, что, к великому счастью, удалось исправить, но теперь Лаврецкий знал, что будет спать спокойно. Потому что не убил.