Илу кивнул.
- Мы все блюдем законы священного места. Хотя я чаще навещаю другое святилище. Но пусть жрецы будут довольны.
Они поговорили еще и выпили другого вина из угодий военачальника, а потом Ати попрощался и, когда часы показали полдень, отбыл. Он был рад, что управился в срок.
Вернувшись домой, переоделся и пошел к отцу. На удачу, тот не уезжал еще в порт. Они отправились вместе, и по дороге Ати рассказал о встрече: о чем условился с военачальником, что хорошо в его доме, насколько это и правда будет удачный союз. До порта верхом было близко, и он закончил, едва впереди завиднелись склады.
- Ну а невеста-то тебе как? - прищурившись, спросил Болус.
Ати пожал плечами и отвернулся.
- Думаю, она будет хорошей женой.
Отец расхохотался.
- Понравилась, значит. Это хорошо.
Иногда человеческая проницательность отца будила в Ати не только восхищение, но и досаду. Он улыбнулся и промолчал.
Остаток дня они провели за встречами и выбором товаров. Целый поток проходил в последнее время через их руки, и прежде Ати никогда не вообразил бы, что можно настолько устать, просто трогая что-то. Однако все чаще слышались голоса, говорившие, что Мелоль засыпает, а раз так, скоро предстояло отплыть. А до отъезда - сделать как можно больше.
Старший брат обещал вернуться, чтобы взять на себя заботы, но был пока далеко и мог опоздать. Перекладывая письма, ощупывая ткани и разминая пальцами специи, Ати думал, что брату, возможно, придется постараться, чтобы вникнуть в порядок вещей. Это было новое, странное знание. Что, ненадолго отвлекшись, можешь потерять многое. Даже если прежде в этом была вся твоя жизнь.
На закате, когда они уже собирались домой, пришел человек в скромной одежде и показал печать; с собой у него было другой печатью скрепленное послание. Отдав, он поклонился и ушел. Отец помедлил, но сломал сургуч. Так они узнали, что Фер-Сиальце назначил отплытие через шесть дней.
Потому ли, что это было важное для города дело, или почему-то еще, жрецы согласились осмотреть Улинат сразу. А ведь могли сказать ждать и месяц, и два. По обычаю, Ати должен был ввести невесту в двери храма и встретить у них. Так он и поступил, и поразился, как бледна и молчалива она была, когда вернулась. Проводив Улинат до паланкина, Ати вошел в храм сам. Но, в отличие от нее, к обращению жрецов был привычен. И когда вышел, хоть на душе и легла тяжесть, знал, что помолвочный браслет наденет.
В честь такого события и чтобы обеспечить грядущему плаванию удачу назначили пир. Это было в их доме событием редким: мать не любила людных встреч, а отец не считал себя вправе собирать людей без нее. Он, впрочем, часто бывал в других домах по торговым делам и мог утолить голод своей общительной души там. Ати, однако, чувствовал, что тот был бы рад звать друзей чаще.
Гостей собрали самых разных. Всех их, Ати знал, пригласят потом еще и на свадьбу - их, а также многих других, ведь это было пока малое празднество. С кем-то из пришедших он говорил в порту каждый день, кому-то - давал расписки, а от кого-то расписки иногда получал. Сам Ати позвал несколько человек, своих ровесников, с которыми вел дела или общался. Никого из них, впрочем, близким приятелем бы не назвал. Дар дружбы пока что ему не давался.
День стоял удивительно свежий для раннего лета, и застолье текло легко. Накануне вечером из храма доставили шкатулку с серебряным браслетом; такую же, Ати знал, получил отец Улинат. Когда гости собрались, помолвочный браслет надели, сказав много торжественных слов. Металл, обхвативший предплечье, долго оставался холодным, но прошел час, другой, и Ати понял, что больше не чувствует его. Не чувствует совсем. Странное свойство для такой вещи.
Из кухни несли все новые и новые блюда, одно другого заманчивее. Раз или два, выйдя в коридор, Ати видел старую Ашту - начальственным взглядом она надзирала за разносчиками. Ей давно не выпадало возможности проявить талант во всей полноте. Это было, впрочем, предпоследней ее большой победой. Восьмидесятилетняя, она пришла в дом вместе c матерью Ати, и все эти годы служила семье. Теперь готовила себе смену. Свадьба должна была стать ее прощальным сражением.
Ати вернулся в зал и оглядел его, стоя в дверях. Насколько много пришло знакомых отца - настолько же мало людей позвала мать. Пригласила ли она вообще кого-то, кроме сестер и человека, что говорил сейчас с ней? Озадаченный, Ати смотрел незнакомцу в спину: того не было еще пять минут назад. Это значило, что гость опоздал: действие, граничащее с оскорблением.
- А ты, вижу, уже приметил Арфе, - сказал, остановившись рядом, отец и повлек Ати за собой. - Он только приплыл в Фер-Сиальце и прямо с корабля пожаловал к нам. Идем, я вас познакомлю.
Мать поклонилась и отошла, стоило им приблизиться, а человек обернулся, изогнув в улыбке бескровные губы. Он был высок, худ и лыс, и одет совсем не по-местному.
- Это мой сын, Атех, - представил отец. - Он отправится с нами.
Ати коснулся лба в жесте почтения, а человек сухо кивнул.
- Меня зовут Арфе Чередис, - проговорил он голосом тихим, но странно отчетливым. - Серые Одиннадцать послали меня сопроводить вас в вашем путешествии в Гидану.
Так значит, его пригласила не мать. Ати заглянул в выцветшие с возрастом глаза и удивился холодному вниманию, стоявшему в них; будто вода в подземном озере.
- Знакомство с посланником Совета - великая честь.
- Знакомство с Советом - вот великая честь, а я - всего лишь проводник их воли.
С этими словами гость отдал кубок проходившему мимо слуге и надел маленькую черную шапочку, вышитую серебром.
- Отплытие завтра, а мне нужно еще отдохнуть. Прошу не держать зла. Я увидел тех, кого мне поручили, и должен выразить теперь почтение городу.
Сказав так, он развернулся и пошел к выходу: быстро и, в то же время, не торопясь. Пробыв в доме сколько? Четверть часа всего? Кожаные туфли, тоже черные с серебром, казалось, едва касались пола. Ати посмотрел ему вслед. Но отец только рассмеялся.
- К гиданским обычаям непросто привыкнуть, это правда. Хорошо, что раньше я часто бывал там. Но подожди, может, тебе даже понравится.
Ати неопределенно пожал плечами. Некоторые вещи и удивляли, и не удивляли его.
- Может.
Прошел час, другой, и гости начали расходиться. Опустевшие комнаты стали привычно просторны, и простор этот увеличивался от минуты к минуте. Прощаясь, Ати подражал словам и манере отца, хотя давно понял, что им никогда не стать похожими, сколько бы лет ни прошло. Это, однако, не будило в нем сожаления. Мудрость отца, он знал, даже изменившись, продолжит жить в нем.
Наконец, в зале остались только родители и жена старшего брата. Отец завел разговор с ней и пошел проводить в синюю комнату, снова ставшую гостевой. Засновали слуги, приводя дом в порядок. Ати хотел было идти, но заметил взгляд матери и остался.
В зал впорхнула новая стайка служанок: посуда уже была убрана, пришло время мыть и вытирать.
- Зайди ко мне, Атех, - попросила мать, проходя мимо. И он, конечно, не мог отказать.
Поднимаясь по лестнице, они молчали. Мать отослала старшую девушку, ждавшую, как и всегда, наверху, но дальше не пошла. Цепочки на пути в ее покои тихо покачивались, однако Меана Ти-це как будто вовсе забыла об этой дороге.
- Ты грустен. Я вижу. Что-то случилось с тобой? - спросила она; не подразумевая, на самом деле, вопроса.
Родители были проницательны каждый по-своему. Ати, однако, предпочел бы пять раз ответить отцу, нежели один, сейчас, матери. Не заговорить, однако, не мог. Потому, что она угадала, и потому, в том числе, что надеялся на ее ответы.
- Я был позавчера в храме. Ты знаешь зачем. Дочь военачальника Илу ушла первой, и жрецы назвали решение мне. Ей, верю, не говорили.
Мать ждала: внимательно и, однако же, безмятежно. Сложно было сказать ей то, что он собирался сказать.
- Они предупредили, что, возможно... Брак не даст детей.
Мать подняла светлые брови. Камень диадемы, которую она надела по случаю помолвки, делал зелень ее глаз, потускневшую с возрастом, снова невыносимой.
- Дело в невесте?
Ати покачал головой.
- Они не сказали.
- Но ты думаешь, причина не в ней?
- Я думал, что, возможно... виной мое воспитание в храме. Пусть меня забрали рано, я все же провел там достаточно времени. Я спросил, в этом ли дело.
- А жрецы?
- Ответили, что дело не в том.
Ати вспомнил лицо Улинат и вновь ощутил печаль. Ему не хотелось, чтобы она была несчастна, а женщине, понимал он, бездетность может принести горе.
Собравшись с духом, он продолжил:
- Жрецы также напомнили мне, что наша семья по-прежнему должна храму в услужение душу. Взамен моей. И все же я решил заключить этот брак.
Мать вскинула голову, тряхнула волосами.
- Только глупец признает вину, если она не доказана. Ты думаешь, жрецы глупы? А может, они солгали тебе из злости. Чтобы ты помнил и ждал неудачи. Это очень похоже на них. - Она коснулась плеча Ати и отняла руку не сразу. - Не оплакивай поражение прежде времени. Они всего лишь сказали "возможно". Я рада, что ты выбрал жениться, хотя мог отказать. Что же до зарока... Кого и когда они возьмут, нам узнать не дано.
Она ступила на первую из циновок, что вели в покои, и обернулась. Маленькая, одетая в бездонно голубое.
- Будь осторожен в Гидане.
День отплытия выдался ветреным. Всю ночь и все утро воздух ярился, но к полудню затих, и откладывать больше не было смысла. А ведь на рассвете думали, что назначенное придется перенести. Поднимаясь по сходням, Ати смотрел вперед, но также вокруг: момент накануне дальнего плавания заставлял желать запечатления. Пусть он часто бывал в портовых окрестностях, с высоты вид на город открывался другой.
Как же хотелось ему запомнить все как можно лучше! Ни рисунок, ни стих не передали бы нужного, и Ати знал, что может довериться только неверному тайнику своей памяти. У него не было, впрочем, хранилища лучше.
Пока команда заканчивала с приготовлениями, он прошел от носа к корме и обратно. Для их путешествия Фер-Сиальце дал один из лучших своих кораблей. Новый, быстрый, с яркими зелеными парусами. Но любоваться им Ати мог и потом, поэтому опять обратил взгляд на берег - и заново поразился, сколько же там сновало людей. Суда тоже стояли плотно: многие захотели воспользоваться затишьем.
Обернувшись в очередной раз, Ати заметил в толпе движение и присмотрелся. И точно: прорезая людскую массу, сопровождаемый двумя слугами, там шел Меддем Зарат. Бальзамировщик миновал их корабль не остановившись, однако кивнул в знак приветствия. Рядом с ним, ничуть не отставая, шла девушка, явление которой когда-то засвидетельствовал Ати.
Теперь он уже знал, что такое женщины хида, и почему тогда, два года назад, так важно было найти замену Карраш. Швец, которым Зарат являлся, держал в руках посмертные нити, но одному человеку не напитать собою их все. Из союза с женщиной хида, однако, он мог черпать силу, необходимую для этого дела - и для других многих дел. Далеко не каждая сумела бы занять это место, и Ати смотрел на спутницу бальзамировщика с почтением. Смотрел, впрочем, недолго - процессия скрылась за поворотом.
- Четверть часа - и в путь, - потер руки отец, встав рядом с Ати.
Для него такой дальности плавание не было чем-то редким, но Болус Кориса чересчур хорошо знал, насколько важно грядущее по прибытии. Бодрость и нетерпение, которые были свойственны ему и обычно, сейчас проявились особо. Ати рад был видеть отца настолько живым. Он сам испытывал подобные чувства; настолько, насколько умел.
- Надеюсь, ветер не помешает нам.
Арфе Чередис тоже был на борту: Ати увидел его сразу, стоило им подняться. Гиданец, однако, держался сам по себе. Не потому, что их сторонился; со всей очевидностью, готовился составить компанию позже.
Убрали сходни. Глядя на удалявшийся город, Ати почувствовал одновременно печаль и радость. Скоро Фер-Сиальце потерялся вдали, но он все стоял на палубе, смотря, как кружат в воздухе птицы.
Вдали от берега ветер снова поднялся, и паруса раздулись, наполненные его силой. Такой большой корабль не мог везти всего троих, какой бы важной ни была их миссия. В Гидану отправились также другие купцы, которым не удалось отплыть раньше из-за вулкана. Их оказалось немного, куда меньше, чем нужно, чтобы судно заполнилось; возможно, в результате внимательного отбора. Но иметь подобное, даже малочисленное, общество было приятно. Если не самому Ати, с одиночеством дружному, то отцу - точно; ведь плыть предстояло не день и не два.
Темнело, и путники стали собираться на трапезу. На корме расстелили огромный ковер, а поверх - несколько меньших. Принесли еды и питья: каждый добавил что-то, и яства нашлись на любой вкус. Полилась беседа: у каждого имелась своя цель в Гидане, и почти все путешествовали туда не впервые. Но Ати, хоть и не был там никогда, избегал расспрашивать о городе, чтобы не портить свежести впечатления.
Солнце медленно утонуло в закатных водах, и, когда остатки яств унесли, зажглись огни. В их свете корабль стал еще уютней, чем прежде; но ведь он и был их домом на все это время. Наконец, Ати поднялся и подошел к борту. Беседа продолжала шуметь в отдалении, а вдалеке, справа, горел фонарь. И все-таки ночь наступила не до конца: продолжал светлеть горизонт, и свет был разлит еще в воздухе.
Он оглянулся и помахал отцу, который не покидал пока собеседников. Минута - и тот встал, чтобы присоединиться к Ати.