Куда уж яснее.
Главный офис турагентства «Безопасные путешествия для негров» (владелец – Джордж Берри) располагался в Вашингтон-парке в чикагском Саутсайде. Аттикус припарковался по соседству, у входа в масонский храм, и смотрел на ранних пешеходов и водителей – все черные. В Джексонвилле тоже были улицы, где белых практически не встретишь, но там он не чувствовал себя как дома – здесь же он родился и вырос. Один вид этих домов успокаивал не хуже, чем голос матери. Аттикус расслабился, внутреннее напряжение постепенно спадало. Все-таки патрульный был прав: здесь путеводитель ему без надобности.
Офис турагентства в такую рань был еще закрыт, однако в квартире над ним горел свет. Аттикус не стал звонить, а обошел дом, вскарабкался по пожарной лестнице и постучал в кухонную дверь. Внутри громыхнул отодвигаемый стул, скрипнула щеколда. Дверь приоткрылась, и из-за нее осторожно выглянул дядя Джордж.
– Привет! – воскликнул он, увидев, кто перед ним, потом распахнул дверь и крепко обнял Аттикуса.
– И тебе привет, – смеясь, ответил племянник, обняв дядю.
– Господи, как я соскучился! – Дядя схватил Аттикуса за плечи и оглядел его сверху вниз. – Когда приехал?
– Вот только что.
– Ну заходи, заходи!
На кухне Аттикуса вдруг вновь посетило ощущение того, что он на ярмарочном аттракционе – то же ощущение преследовало его в прошлый раз, в первую побывку после того, как он пошел в армию. Нет, с вербовки он в росте нисколько не прибавил, просто самые яркие воспоминания были из детства, а в детстве все выглядит большим. Поэтому и казалось, будто комната вдруг съежилась. А когда дядя закрыл за ним дверь и обнял его во второй раз, стало ясно, что уменьшился и он: теперь они с Аттикусом были одного роста.
– А тетя дома? – спросил он, желая помериться и с ней.
– Нет, она в Вайоминге. Неподалеку от Йеллоустонского заповедника открылся новый курорт, причем заправляют им – не поверишь – квакеры. Вроде как туда пускают всех. Вот она и поехала проверять.
Когда Ипполита только вышла за Джорджа, она вызвалась стать корреспондентом «Безопасного путеводителя для негров» и специализировалась на курортах и местах отдыха. Поначалу они с Джорджем путешествовали вместе, но в последнее время она все чаще ездила одна, а Джордж оставался дома присматривать за сыном.
– Ее не будет еще неделю как минимум. А вот Хорас тебе очень обрадуется, когда проснется.
– Он что, еще спит? – удивился Аттикус. – Учебный год ведь не кончился?
– Еще нет. Но сегодня суббота. – Прочитав на лице Аттикуса удивление, Джордж рассмеялся. – Все, понял, про поездку спрашивать не буду.
– Ты прав. Не надо.
Аттикус бережно, как птицу с перебитым крылом, вынул из-за пазухи книгу.
– Вот, это тебе.
– Так, и что тут… А, мистер Берроуз!
– Сувенир из Японии, – пояснил Аттикус. – Неподалеку от нашей базы в Гифу я набрел на книжную лавку. Там была целая полка книг на английском, почти все – научная фантастика… Мне показалось, что это экземпляр первого издания. Впрочем, теперь я думаю, что она просто старая.
– Зато много путешествовала, – сказал Джордж.
Книга раскрылась на смятых страницах. Аттикус, как мог, постарался их расправить, однако до конца убрать сгибы не получилось.
– Прости, когда я ее покупал, она выглядела куда лучше.
– Пустяки, – отмахнулся Джордж. – Читаться она от этого хуже не станет. Давай поставим ее на почетное место, – сказал он с улыбкой.
Дядя пошел в спальню, где вместе с ним и Ипполитой обитали их самые любимые книги.
Аттикус последовал за Джорджем, но на полпути остановился и заглянул в комнату к двоюродному брату. Двенадцатилетний Хорас лежал на спине, приоткрыв рот, дыхание у него было хриплое и тяжелое. Из-под подушки торчал выпуск комикса «Том Корбетт, космический кадет», еще несколько журналов валялись на полу.
У стены, напротив кровати стоял коротконогий стол для рисования. На нем лежал лист ватмана, разделенный на панели, в которых были наброски сцен космических приключений: негры в плащах куда-то шли, а ландшафт вокруг словно был взят прямиком из комиксов про Бака Роджерса7. Аттикус вглядывался в рисунки, пытаясь понять сюжет.
Подошел Джордж.
– Парень прямо растет над собой, – прошептал Аттикус.
– Да. Уговаривает меня начать издавать комиксы. Я сказал ему, пусть сначала накопит какую-нибудь сумму, и тогда мы вскладчину отпечатаем небольшой тираж… Слушай, ты, наверное, есть хочешь? Давай я разбужу сорванца, позвоню твоему отцу, и мы вместе сходим куда-нибудь позавтракать. Ты уже заходил к Монтроузу?
– Еще нет, – ответил Аттикус. – Собственно, поэтому я пошел сначала к тебе. Надо кое о чем переговорить.
– Хорошо. Тогда присаживайся, я поставлю кофе.
Джордж возился на кухне, а Аттикус вышел в переднюю гостиную, которая в детстве служила ему и библиотекой, и читальным залом. Книжный шкаф там тоже был разделен на «дядину» и «тетину» половины. На полках тети Ипполиты стояли в основном труды по науке и естествознанию, между которыми затесалась пара романов Джейн Остен. Дядя Джордж тоже отдавал дань уважения классической литературе, но главное место в своем сердце и на полках отводил «бульварному» чтиву: разномастной фантастике, детективным и криминальным повестям, ужасам и мистике.
Аттикус разделял любовь дяди к этим жанрам. Увы, почти все писатели были белыми, и это служило источником постоянных ссор с отцом. Поскольку Джордж старше Монтроуза, ему подобные пикировки были нипочем; к тому же он всегда мог поставить младшего брата на место. Аттикус такого себе позволить не мог. Если отцу вдруг взбредало в голову поспорить о литературных пристрастиях, приходилось терпеть.
А спорили о многом. Взять того же Эдгара Райса Берроуза: начиная с повестей о Тарзане (Монтроуза не устраивало в них все, и прежде всего сам персонаж) и заканчивая «барсумским» циклом, главный герой которого – Джон Картер – прежде чем стать полководцем на Марсе, служил капитаном в армии Северной Вирджинии.
– Главный герой – конфедерат?! – с отвращением спросил отец.
Аттикус попытался возразить, мол, технически Картер – бывший конфедерат; он перестал быть конфедератом, попав на Марс, на что Монтроуз издевательски засмеялся:
– Бывший – это как? Послушать тебя, так есть и «бывшие нацисты». Он воевал за рабство! Такие люди не могут быть «бывшими».
Монтроуз мог просто-напросто запретить читать подобные книги. Отцы некоторых приятелей Аттикуса так и поступали: сгребали их комиксы и подшивки «Удивительных историй» и отправляли в мусорный бак. Но Монтроуз, за редким исключением, не одобрял запрета на чтение. Зато он требовал, чтобы сын думал, о чем читает, а не просто поглощал все подряд, и в глубине души Аттикус признавал, что это разумное требование. Однако добрые намерения нисколько не оправдывали того, что отец постоянно искал повод прицепиться к сыну.
Обращаться за помощью к дяде Джорджу было бесполезно.
– Твой отец не так уж и не прав, – ответил он как-то раз на жалобу Аттикуса.
– Тебе же самому нравятся эти истории! Не меньше, чем мне!
– Да, нравятся, – согласился Джордж. – Но истории – они как люди. Наша любовь не делает их безупречными. Мы склонны ценить в первую очередь достоинства, а на недостатки закрываем глаза. Вот только они – недостатки – никуда не деваются.
– Ты ведь не выходишь из себя, как отец.
– Правда, не выхожу. По крайней мере, из-за книг. Хотя, признаюсь, порой они меня задевают за живое. – Он оглянулся на полки. – Порой они ранят меня в самое сердце.
Аттикус подошел к шкафу и снял со знакомой полки книгу с оттиском «Аркхем Хауз»: «Изгой и другие истории» Г. Ф. Лавкрафта.
Аттикус не ожидал, что Лавкрафт ему так понравится. Он писал ужастики, а ими больше увлекался дядя Джордж, тогда как Аттикус предпочитал приключенческие истории со счастливым или хотя бы обнадеживающим финалом. Но однажды ему вдруг взбрело в голову почитать Лавкрафта, и он наугад выбрал повесть потолще: «Хребты безумия».
В книге рассказывалось о научно-археологической экспедиции в Антарктиду. Разведывая новые места раскопок, ученые наткнулись на горную цепь с пиками выше Эвереста. За горами раскинулось плато, и на нем стоял город, построенный много миллионов лет назад расой пришельцев – старцев, или старейшин, – которые прибыли на Землю из глубин космоса еще в докембрийский период. И хотя старцы давным-давно оставили город, их бывшие рабы – протоплазменные чудища, которые назывались «шогготами» – по-прежнему водились в подземных туннелях.
Зря Аттикус пересказал этот сюжет отцу.
– Шугготы? – переспросил тот.
– Шогготы, – поправил Аттикус.
– Без разницы. А их хозяева – старосты…
– Старцы. Или старейшины.
– Дай угадаю: они светлокожие. А шугготы – темнокожие.
– Старцы вообще бочкообразные. И с крыльями.
– Но шкура-то у них белая, разве нет?
– Нет. Серая.
– Бледно-серая?
Были еще подколки в этом духе, а также замечание – вполне справедливое, впрочем – о том, как вольно Лавкрафт обходится с законами эволюции. Потом Монтроуз вроде бы оставил эту тему. Однако прошло несколько дней, и он принес домой сюрприз.
Мама ушла гулять с подругой, и Аттикус был в квартире один. Он читал «Зов Ктулху», стараясь не обращать внимания на жуткое ворчание в трубе под раковиной. Приход отца его даже обрадовал.
Монтроуз перешел к делу прямо с порога.
– Зашел я после работы в городскую библиотеку, – говорил он, вешая плащ. – Решил разузнать кое-что про твоего дружка мистера Лавкрафта.
– И что? – безрадостно откликнулся Аттикус.
В голосе отца звучали одновременно злоба и удовольствие – наверняка откопал что-то очень неприятное, специально, чтобы расстроить сына.
– Он еще и поэт, оказывается. Не Лэнгстон Хьюз8, конечно, тем не менее… Вот, почитай.
Отец вручил Аттикусу стопку печатных листов, которые напоминали дешевую пародию на запретные тексты из произведений Лавкрафта. Это был какой-то любительский литературный журнал, размноженный на древнем ротаторе и переплетенный в два заляпанных листа картона. Хотя титульная страница отсутствовала, судя по наклейке на обложке, экземпляр был отпечатан в Провиденсе в 1912 году. Как журнал попал в чикагскую библиотеку – загадка, но раз он и впрямь существовал, то неудивительно, что отец смог его разыскать. У него прямо нюх на такие вещи.
Нужную страницу отец заложил библиотечной карточкой. Аттикус перелистнул. Там были напечатаны два юмористических четверостишия за авторством Говарда Филлипса Лавкрафта.
Стихотворение называлось «На сотворение негров»9.
«Порой они ранят меня в самое сердце…» – еще как.
Появился Джордж и принес кофе.
– Перебираешь старых знакомых?
– Ага. – Аттикус вернул книгу на место и принял из рук Джорджа чашку. – Спасибо.
Они сели на диван, и Аттикус вдруг почувствовал, как на самом деле устал.
– Ну, что там во Флориде?
– Сегрегация, – ответил Аттикус и сразу подумал, что выбрал неподходящее слово: то же самое можно было сказать про что угодно, хоть про Чикаго.
Но Джордж понял.
– Так и знал, что на Юге тебе не понравится, просто не ожидал, что ты так скоро оттуда уедешь. Думал, до конца лета протянешь.
– Я тоже так думал. И вообще, собирался потом в Калифорнию… а потом получил вот это.
Он протянул Джорджу отцовское письмо.
Дядя узнал почерк на конверте.
– Да-да-да, Монтроуз спрашивал твой почтовый адрес.
– Не говорил, зачем?
Джордж засмеялся.
– Ну ты даешь. Чтобы он да признался, что хочет тебе написать? Просто попросил твой адрес – «на всякий случай». Пока тебя не было, постоянно выпытывал у меня, где ты да как ты, но признаться, что он и вправду беспокоится, – упаси боже. Так, посреди разговора, словно невзначай спросит: «О, и раз уж зашла речь, про нашего парня ничего не слышно?»
– «Нашего парня»? Серьезно? – скривился Аттикус.
– А ты как хотел? Называй он тебя по имени, все бы поняли, что ему и правда не все равно. Для него и «наш парень» – большой шаг вперед. В первый год, когда тебя перебросили в Корею, он даже этого не спрашивал. Придет, бывало, к нам на ужин и ждет, пока я что-нибудь не расскажу. Если я вдруг молчу, сам не спрашивает, но и не уходит. Так и сидит – до десяти, до одиннадцати, до полуночи, если совсем уж прижмет. Волей-неволей приходилось переводить разговор на тебя. Прямо безумие какое-то. – Джордж покачал головой. – И о чем он там пишет?
– О маме. Пишет, что узнал, откуда она родом.
– Надо же, все никак не угомонится?
Дора, мама Аттикуса, родилась вне брака, братьев и сестер у нее не было. Отца она не знала, а мать запрещала о нем даже упоминать. Родные от матери отреклись, поэтому она редко про них вспоминала, и в итоге о родственниках с материнской стороны Доре тоже мало что было известно: только то, что они жили в Бруклине, а до этого – где-то в Новой Англии.
Монтроуз же знал своих предков до пятого колена, поэтому поклялся раскопать все, что можно, о семействе Доры. Поначалу, в период ухаживания, он задумывал это как доказательство любви; к рождению Аттикуса расследование стало личной одержимостью – и очередным поводом для ссор.
Аттикус помнил, как в детстве, лежа в постели, слушал родительские перебранки.
– Как это ты не хочешь знать? – говорил отец. – Твои корни – часть тебя самой. Как вообще можно жить без этого?
– Я знаю, что бывает, когда слишком копаешься в прошлом, – отвечала мама. – Ничего хорошего. Так зачем мне все это? Разве от знания бывает счастье?
– При чем тут счастье? Я говорю о внутренней гармонии. Это твое право… твой долг.
– Я не хочу. Забудь об этом, прошу.
Дора умерла, когда Аттикусу было семнадцать. В день похорон он видел, как отец копался в ее шкатулке. Монтроуз достал оттуда фотографию родителей матери Доры – единственный снимок, который у нее сохранился, – и вытащил из рамки, чтобы посмотреть, нет ли на обороте какой-нибудь подписи, какой-нибудь зацепки.
Он явно не ожидал, что Аттикус выхватит фотографию у него из рук.
– Положи! Забудь! Она ведь просила!
Монтроуз сперва оторопел, но быстро пришел в себя, причем ярости в нем было куда больше, чем у сына. От удара Аттикус упал на пол, а отец навис над ним и, весь багровый от гнева, проорал:
– Никогда – слышишь? – никогда не указывай мне, что делать!
– Угомонится он, как же, – ответил Аттикус на вопрос Джорджа. – Поэтому и хочу спросить… Ты говоришь, что он как-то странно себя ведет. Как ты думаешь, не свихнулся ли он? – И Аттикус зачитал вслух отрывок из письма, местами с трудом разбирая отцовский почерк: – «Я знаю, что ты, как и твоя мать, думаешь, будто пришлое – прошлое! – можно забыть. Нет. Это не так. Прошлое живое суш… живое существо, и оно твар… твое. После долгих поисков мне удалось найти кое-что проро… пра… про родителей твоей матери. Пришло время тебе стать последни… наследником и вернуть то, что тебе прочита… причитается по праву рождения».
– Стать наследником? – переспросил Джордж. – Это что, вроде завещания?
– Он не говорит прямо. Только то, что все как-то связано с тем местом, откуда якобы родом мамины предки. Дальше он пишет, мол, приезжай, и мы вместе отправимся туда, чтобы потребовать «причитающееся мне по праву».
– На записки сумасшедшего не похоже. Чересчур пафосно, не без этого, но…
– Я даже не про историю с наследством, а про место, куда он хочет, чтобы мы отправились. Это «страна Лавкрафта».
Джордж непонимающе воззрился на племянника.
– Аркхем, – сказал Аттикус. – Он пишет, что предки мамы родом из Аркхема, штат Массачусетс.
Аркхем: там жил Герберт Уэст, воскрешавший мертвых, там находился Мискатоникский университет, организовавший экспедицию в хребты безумия.
– Но ведь его не существует, так? То есть…
– Да, конечно. Лавкрафт, мне кажется, списал его с Салема, но сам город вымышленный… Дай-ка еще раз взгляну.