Аджай шире раскрыл глаза, как научился делать, фокусируясь на них, увеличивая изображение и подмечая подробности.
Он видел, как Уилл посмотрел на башню, спрятал руку за спиной старика и поднял ее.
Два пальца.
– Черт побери! – в тревоге прошептал Аджай.
Он быстро пошел за рюкзаком, который спрятал в одном из ящиков. Снова посмотрел на часы: 18:50. Через десять минут Лемюэль Клегг принесет ему ужин.
Он достал из рюкзака маленький школьный пейджер. Тот самый, который модифицировал, чтобы сервер школьной сети не мог его засечь.
– Чувствуя, что Томас может быть недостаточно внимателен к его рассказу, Лемюэль Корниш никогда не рассказывал ему о том, что его отец и «Рыцари» действительно здесь обнаружили, – сказал Франклин, когда двери снова раскрылись. – Мой отец ни слова об этом не слышал.
Франклин вывел Уилла из лифта в узкий коридор. Они спустились не на самое дно. Этот уровень Уилл видел впервые: построенный в стиле на десятилетия новее старой больницы, свежевыкрашенный, с портретами на стенах – люди в костюмах девятнадцатого и двадцатого веков; Уилл решил, что это самые выдающиеся из «Рыцарей».
– Что он был за человек? – спросил он.
– Лемюэль? Практичный. Уравновешенный. Он слишком хорошо понимал, почему его отец сбился с пути. Что за одержимостью Иена найденным под землей стоит скорее страсть и безумие, чем здравый смысл. Понимаешь, когда первоначальное воодушевление схлынуло, Иен постепенно решил, что совершил ужасную ошибку, что этот забытый город нужно закрыть и снова навсегда забыть о нем.
– Значит, Лемюэль не разделял взглядов отца, – сказал Уилл.
– Он был гораздо более уравновешенным человеком. Лемюэль выработал любопытный, но куда более осторожный подход к продолжающимся исследованиям. Например, это он придумал установить большую деревянную дверь у входа в туннель. Не для того чтобы навсегда запечатать вход, хотя его отец в это поверил, а просто чтобы отсечь нежелательных или случайных посетителей.
– Ты знаешь, кто вырезал на двери слова «Кахокия» и «Комкамез»?
– Мы точно не знаем, когда он это сделал, но полагаем, что эти слова на двери сына – последнее, что вообще сделал Иен Корниш.
– Но почему он назвал город Кахокией? Ты ведь знаешь о Кахокии в Южном Иллинойсе?
– О да. Археологический памятник индейцев. Земляные курганы с множеством объектов материальной культуры, свидетельства ранней цивилизации. Французские исследователи наткнулись на него триста лет назад. Сейчас там государственный парк с туристическими маршрутами и сувенирной лавкой, хотя в дни Иена ничего этого не было.
Но, побывав там, Иен, очевидно, решил, что его открытие здесь и то, что на юге, – части одной сети подземных городов. Причем не туземных городов, обрати внимание, а более древней цивилизации, которую давным-давно создали Иные под всем Средним Западом. Это заключение привело Иена, в его умственном состоянии, к выводу, что они когда-то были господствующим видом на планете. Это он, в свою очередь, истолковывал, – старик замолчал, рассмеялся и повернулся к Уиллу, подмигнув ему, – как свидетельство их желания вторично захватить Землю.
– Значит, вот почему там второе слово на двери, – сказал Уилл. – Ты ведь знаешь, что оно значит?
– Комкамез? О да, это акроним: конец мира, каким мы его знаем. Конечно, бред – и печально отразившийся на Иене. В то время он на несколько месяцев закрылся здесь, на Крэге, в комнате с обитыми стенами, считая, что ему грозит опасность. Однажды днем он сбежал оттуда и ушел в туннели. Именно тогда он вырезал на двери эти слова ножом, взятым на кухне. А потом тем же ножом отнял у себя жизнь.
Уилл ненадолго приостановился. Не так давно он стоял на этом самом месте. Он закрыл глаза, отправился назад и на мгновение коснулся ошеломляющей ауры ужаса и отчаяния бедняги. Он содрогнулся, когда это ощущение захлестнуло его; потом быстро стряхнул его.
– А что это за статуи солдат в туннеле? Их тоже поставил Иен?
– Да, еще одна глупость Иена, которую Лемюэль терпел даже после того, как отец умер. По одному солдату на каждую американскую войну. Часовые, так называл их Иен; они стоят на страже – на случай, если то, что внизу, попробует выбраться. Надеюсь, ты теперь понимаешь, что у бедняги Иена было очень странное представление о том, что он нашел. Но он уже был слишком не в себе, чтобы понять, кого нашел.
– Но Лемюэль понял.
– О да. И был достаточно проницателен, чтобы понять: для того чтобы использовать это, «Рыцарям» нужен кто-то из нашей семьи. Союзник из следующего поколения, который оценит масштаб, скажу даже, все величие возможных последствий. – Франклин снова улыбнулся Уиллу. – Поэтому он пришел ко мне.
– Но ведь ты тогда был еще школьником? – смущенно спросил Уилл.
– Мне было двенадцать, – ответил Франклин.
Он остановился перед створчатыми дверьми и достал фарфоровый ключ.
– Но, понимаешь, я был очень похож на тебя, Уилл. Я обнаружил туннели во время собственных исследований, когда еще ходил в коротких штанишках. Мальчику нужны приключения, верно?
– Наверное, сэр.
– И, как и Иен Корниш, я обнаружил: внизу что-то говорит со мной. Не голос, но ощущение, эманация, излучавшая разумность, тайну и обещание чего-то титанического. Это непреодолимо влекло мое воображение. Поэтому я продолжал ходить вниз и каждый раз спускался немного глубже, пока не добрался до дверей. А когда в тот день я вышел из туннелей, меня ждал Лемюэль.
– Он рассердился на тебя?
Франклин усмехнулся:
– Он пытался заставить меня в это поверить. Но мы поговорили, и он понял, что мы родственные души. Мое любопытство было щедро вознаграждено. Лемюэль начал брать меня с собой в свои походы вниз, за дверь, показывая мне, по участку за раз, всю громадность их находки.
– И ты никогда не говорил отцу об этом?
– Это была только наша с Лемюэлем тайна, – сказал Франклин, озорно поднимая брови. – Как будто все это принадлежало только нам.
Он вставил ключ в большую прямоугольную замочную скважину и повернул. Уилл услышал щелчок замка, и Франклин несильно толкнул дверь.
За ней ждала тускло освещенная комната в коврах. Изящная легкая мебель, на стене несколько дорогих произведений современного искусства. Два кожаных кресла с подголовниками.
В одном из кресел, отвернувшись от двери, сидел человек; Уилл увидел старомодный черный ботинок на толстой подошве, но лица сидящего не видел.
– Пока однажды Лемюэль не попросил меня поделиться нашей тайной с одним из коллег отца, работающим здесь, в Центре; это был мой инструктор, которому я был небезразличен. Они знали, что этот человек оценит их открытие даже выше, чем я.
– Видишь, Уилл, с самого зарождения человечества в древности «Рыцари» изучали то, что сегодня назвали бы «глубоким фоном» людей, представляющих для нас интерес. И совершенно верно оценили и этого человека, и меня, и вообще всю ситуацию. Не будет преувеличением сказать, что наша встреча стала поворотным пунктом в нашей истории.
Франклин вошел в комнату. В воздухе висел кислый запах болезни, медикаментов и гниения. Уилл почувствовал дрожь страха, приковавшую его к полу. Он заставил себя пойти за дедом к человеку в кресле.
– Хочу, чтобы и ты с ним познакомился, Уилл, – сказал Франклин, повернувшись к нему, когда дошел до кресла.
Уилл видел, как старческая рука поднялась с ручки кресла и поманила его. Желтая кожа свисала с костей, пальцы, похожие на паучьи лапы, дрожали, ногти казались толстыми желтыми когтями.
– Уилл… это мой учитель – доктор Джозеф Эйблсон.
Увидев наконец лицо этого человека, Уилл едва не упал.
Когда Ник потянулся за бутылкой с водой, у него в кармане негромко загудел пейджер. Заслонившись открытой дверью, он быстро достал пейджер и включил экран.
Пора.
– Мать моя женщина! – прошептал Ник.
Он сунул пейджер в карман и глубоко вдохнул, свинчивая крышку с бутылки. Из другого кармана юноша достал маленький флакон и открыл его. Нажал на резиновую пробку, взял стакан и выдавил бесцветное содержимое в воду. Закрыл флакон, спрятал его и взял другую бутылку для себя.
– Вот, Брук.
Он поставил бутылку на стол перед ней, но Брук даже не подняла головы. Ник сел напротив нее, открыл свою бутылку и одним глотком осушил половину.
– Жарко? – спросил он и рыгнул.
Она наконец посмотрела на него:
– Если я предложу тебе деньги, ты уйдешь? Я могу себе это позволить.
– Послушай, ты должна меня знать лучше, – ответил Ник, вторым титаническим глотком допивая воду. – Сколько?
Брук мрачно посмотрела на него, потянулась за своей бутылкой с водой и вернулась к книге. Ник внимательно следил, как она отвинчивает крышку, потом подождал, пока она что-то дочитает.
Он закрыл глаза и, как делали его друзья, послал ей мысленный приказ: «Пей».
– Ты в порядке? – спросила она.
– Да, в полном, а что? – спросил он в ответ, открывая глаза.
– Да кривишься, точно ребенок, который никак не покакает.
Брук отпила большой глоток из своей бутылки и медленно покачала головой.
Офигеть. Мысль сработала. Или, может, она просто захотела пить.
– Просто пытаюсь думать, – сказал Ник.
– Я забыла: для тебя это как сердечный приступ.
Он посмотрел на часы.
Семь минут. Предположительно через такой промежуток оно подействует на нервную систему.
– Пойду в душ, – сказал он.
– Спасибо, что поставил в известность, – сказала Брук, отворачиваясь и возвращаясь к чтению.
Как только за ним закрылась дверь ванной, Ник ответил на сообщение Аджая:
Сделано.
Два
Житейская заповедь Уилла № 2: Нельзя прожить свою жизнь дважды
– Доктор Эйблсон, вот молодой человек, о котором я вам рассказывал, – сказал Франклин, улыбаясь и говоря громче обычного. – Мой внук Уилл.
Правый глаз человека закрывало молочное бельмо. Во втором глазу зияла пустота, словно у ящерицы. Клочья волос липли к голове, как сахарная вата. Плоть на лице обвисла, словно сползала с черепа, и собиралась сморщенной лужей под подбородком.
Эйблсон протянул правую руку в пятнах и коросте, со скрюченными пальцами, похожими на сломанные прутья. На ощупь сухие и чешуйчатые, эти пальцы походили на когти.
Уилл быстро подсчитывал.
«Это учитель моего деда. Деду по меньшей мере девяносто пять. Значит, доктор Джозеф Эйблсон, человек, который был современником и коллегой Адольфа Гитлера, не может быть моложе ста пятнадцати лет… А может, он даже старше».
Доктор Эйблсон смотрел на него, и из его горла вырвалось долгое сухое сипение – попытка заговорить, не похожая на слова.
– Он говорит, ты похож на своего отца, – с легким смешком сказал Франклин.
«А ты на мумию», – подумал Уилл.
– Рад познакомиться с вами, сэр, – сказал Уилл так же громко, как дед, отнимая руку.
– Я думаю, ты знаешь, что никто из первого класса паладинов не погиб в «авиакатастрофе», которую мы организовали в 38-м году, – сказал Франклин и потрепал Эйблсона по руке. – Не погиб и наш учитель. Он продолжал руководить программой в больнице, которую «Рыцари» открыли внизу; ты ее видел.
Уилл не мог оторвать взгляда от Эйблсона, который продолжал смотреть на него одним глазом в покрасневшей каемке век. Непонятно было, о чем он думает и что видит. Глаз казался мертвым, а лицо вообще не было способно что-либо выражать.
«Ты не единственный, кто умеет скрывать чувства», – подумал Уилл, поворачиваясь к деду.
– Тебя же не было в том самолете, – сказал Уилл.
– Да, об этом позаботился мой отец после вмешательства своего надоедливого друга Генри Уоллеса. Он на несколько месяцев отправил меня в Европу, и я не стал частью программы.
– Тебе повезло, – сказал Уилл.
Он вспомнил, какие жалкие уродливые существа жили внизу в медных баках. Последние семьдесят пять лет.
Уилл закрыл глаза и содрогнулся.
– Что ж, все мы знаем, что идем на риск, – невозмутимо сказал Франклин. – Эти мальчики вызывались добровольно, с чистым сердцем, и ни один из них не сказал, что пожалел об этом.
«А если верить Джолли Непстеду, это не так», – подумал Уилл.
– Отец помешал мне участвовать в программе с самого начала, но, когда я вернулся в школу, «Рыцари» нашли для меня очень важную роль. Можешь догадаться, какую?
– Ты стал контрольной группой, – сказал Уилл.
– Совершенно верно, Уилл. Любое серьезное научное исследование требует сопоставления с базой для изучения изменений, и роль этой базы отдали мне.
– Но разве отец не следил за тобой, как ястреб, чтобы ты не ушел к ним?
Эйблсон испустил легкий хриплый вздох, и Уилл понял, что это, вероятно, смех. Должно быть, Франклин истолковал это так же, потому что в ответ улыбнулся.
– Во время войны – нет, – сказал Франклин. – Отец был слишком занят, как и вся страна. Сражался с фашистами, с нацистами. Делал Америку «безопасной». Не говоря уж о том, что верил, будто навсегда изгнал «Рыцарей» из Центра.
– Полагаю, ты не давал ему поводов думать иначе.
– Точно. Я играл роль идеального мальчика-певчего. Следующая задача, перед которой мы оказались, была целиком делом наших собственных рук. К концу войны, когда выяснилось, что у членов первой группы слишком много серьезных проблем со здоровьем, мы поняли, что протоколы программы паладинов нуждаются в серьезной… отладке.
Эйблсон поднял палец и высунул язык, адресовав Франклину ряд нечленораздельных звуков.
Франклин наклонился, слушая его.
– Совершенно верно, доктор Джо, – сказал он и пояснил Уиллу: – Поистине «назад к чертежной доске».
Он подошел к непрозрачному занавесу, закрывавшему часть стены размером с окно.
– Но на сей раз мы нашли совершенно новый предмет вдохновения. Понимаешь, к тому времени мы установили более прочный и надежный контакт с нашими новыми друзьями… внизу, по ту сторону границы.
– Но как? – спросил Уилл, подходя к деду. – Ведь все они к тому времени были мертвы или изгнаны…
– Мертвы – точно нет, а изгнаны? – Франклин снова рассмеялся. – В этом убедили себя только нелепые доброхоты. – Он пристально посмотрел на Уилла: – Ты ведь понимаешь, о ком я говорю?
Уилл знал, что ступил на опасную почву; в своем ответе он постарался уравновесить легкий скептицизм с презрением.
– Я слышал, они называют себя Иерархией. Ты говоришь о них?
– Совершенно верно.
– Я не знал, что они существуют.
– Да, существуют, как ни жаль; большей самоуверенности и веры в собственное бредовое величие ты и представить себе не можешь.
– Но кто они?
– Подобно нашим друзьям, более древние существа. Гораздо более древние, из другого мира, недоступного нашему воображению, или, как утверждают они сами, продвинутые души, вырвавшиеся из уз рабства физической жизни на Земле и перешедшие к более возвышенному существованию. Полагаю, что когда-то в далеком прошлом они выполняли полезную функцию на этой Земле. Кто знает? Может быть, некоторое время они верно исполняли свое предназначение.
Но как только наши друзья развились и стали почти равны им, я думаю, Иерархами овладела гордыня. Вместо того чтобы отнестись к нашим друзьям как к равным, они увидели в Иных соперников и с той поры – глупцы! – потеряли право на свою прежнюю роль «благородных защитников». После чего начали убийственный поход, желая помешать этим величественным созданиям исполнить их предназначение. Итогом стало решение Иерархии «уничтожить», самое трагическое, какое знал мир.
Голос Франклина дрожал от едва сдерживаемого гнева, старик энергично размахивал трясущимися руками. Уилл никогда не видел его таким взволнованным.
– Ожидается, что мы с тобой будем учиться на своих ошибках, верно? Так вот, нормы человеческого поведения неприложимы к нашим «господам и повелителям». И это было только первой из их ошибок, Уилл. На всем протяжении истории человечества эти глупцы бесконечно пытались вмешиваться в дела людей, тормозя наш прогресс, не давая нам в полной мере реализовать свой потенциал.