Глава2
Комендант Сёма закончил свою экскурсию по городу у биржи труда, где меня заставили заполнить бланк прибытия, это была обычная бюрократическая процедура. Больше всего я задержался на графе знания языков, избавив себя от лишних расспросов, я записал – общегалактический, рядом со своим тиллурианским. Отметившись в графе, что я желаю получить гражданство Нового Тиллуриана, тем самым, я, автоматически, получил право на работу в этом мире. На бирже мне сказали, как только закончатся формальности с предоставлением мне гражданства, то добро-пожаловать к нам, и мы подыщем вам работу. На прощание дали брошюру с базой вакансий, и с улыбкой выпроводили за двери. Дирижаба заныл: – Есть хочу. У самого в желудке кошки скребут, но при одном воспоминании о корабельном маргарине, плохо стало. На обратном пути, я старался избегать продовольственных магазинов, но мы не удержались. И попали в один из гипермаркетов планеты, на презентацию тортов. Дирижаба тащил меня за собой, издевался, предлагая скушать ещё кусочек самого эксклюзивного десерта. В руках у него была коробка для триффида. Дома нас ждало горе и неожиданность, что немного его смягчило. Дома, вместо триффида, который уже не улыбался, а лежал высохшей пожелтевшей травой на полу, нас ждала куча маленьких голодных триффидят. Их было шестеро. Не нужно быть специалистом, чтобы определить пол новорожденных: среди них было пять девочек, в приспущенных природных парашютах, в виде юбочек, и один хулиган; он даже при представлении не скрывал свой выросший отросток, чуть повыше корней, заменяющих бонсаю ноги. Дирижаба, оскорблённый в своих искренних дружеских чувствах беременным трифидом, которого, про себя, называл трансвеститом, приблизился поближе, чтобы осмотреть достопримечательность у малыша, но при первом же касании, получил колючкой в нос, и с воем отскочил в угол. Так мы и познакомились с новыми жильцами нашего отлетавшегося корабля, среди которых выделялся своим крутым нравом – драгончик-скорпиончик. О последнем будет отдельный разговор; он с первого дня пытался зарекомендовать себя в этом мире и иногда ставил меня в такое положение, перед жителями этой планеты, что я от стыда готов был провалиться под поверхность, если бы там не было химкомбинатов, разлаживающих всё на молекулы и атомы, похлеще соседок старушек, сидящих на лавочках, перед своими домами.
***
Нас прибило к мусору, целый остров космического мусора в просторах вакуумного океана. Такое ощущение, что его собрали со всей вселенной, и подкинули поближе к зоне чёрной звезды. (Так оно и было. После принятия законов об утилизации космического мусора на планетах, специально приспособленных под это.) Нам уже надоело скитаться по космосу по воле метеоритных течений, я принял решение, соорудив небольшой купол в мусорной зоне, окружив останки нашего корабля. На большее у меня сил не хватило, я берёг их для создания жилья. Мой организм отключился для медитации и накопления энергии из космоса. Я успел предупредить Рину, чтоб не подпускала ко мне ребёнка, нарушающего циклы медитации. Я просто мог не вернуться в этот мир, навеки оставшись в информационном пространстве космоса. Рина закрыла меня в клетку, ограничив доступ детёныша зелёной обезьяны. Это было гениальное решение, только малоэффективное. Это я понял позже, когда вернулся из странствий в лабиринтах знаний. Рина говорила, что пришлось с ремнём караулить малую у клетки. Ребёнку было скучно без мягкой и доброй Бибики – это она меня так называла. Сначала крошка пыталась открыть замок, использовав всё, что было на корабле: от булавки до маленького домкрата, потом налила в кружку воды и пыталась разбудить Бибику, вылив воду в его лицо. Но пройдя через горячую защиту и отстояв в углу, ребёнок придумал единственно правильное, для его идеи, решение – он нашёл силу живого огня, и с помощью него решил добиться своей цели. Рина говорила, что у неё волосы на голове стояли, пока она боролась с пожаром на корабле. Стоило на пять минут отвлечься. Благо, пустых клеток на корабле хватало, и если нужно было что – то сделать, то обезьяньего ребёнка приходилось закрывать, как серда. Рине, бедной, и по ночам приходилось спать одним глазом.
***
Вселенский разум решал глобальные проблемы, мимо, как тени, мелькали сущности, добившись аудиенции; как в поликлинике – все проходили без очереди, мне же приходилось ждать в позе индийского йога. Гурим открыл свой мозг, ему нужен был совет. Он боялся разрушить вселенную, которая, как стеклянный шарик повисла на дереве вечности. Одним только неосторожным движением можно было превратить этот мир во всё пожирающий огонь – в пустоту. Он чувствовал колебание оси вселенной, совершая свои переходы во времени и пространстве. Он не знал – имеет ли он право, чтобы что-то взять в чужих мирах, или, наоборот, что-то оставить, кроме памяти случайных свидетелей о его кратковременном присутствии. Гуриму нравились планеты дикие, не покорённые, хищные. И не редко стадо безобразных динозавров, покрытых слоистыми пластинами, похожими, по основе, на кевларовую, вставало в недоумение, при появлении серда, своим видом и обманчивым добродушием, напоминающего величественного Мастифа. Только этот игривый щенок был на голову выше любого ящера, и он был голоден, очень голоден. Гурим, таким образом, решал проблему насыщения энергией своего тела. Но не за этим он пришёл к разуму Космоса, он хотел насытить душу. Гурим был ещё молод и полон сил. Он хотел построить дом, город, планету, империю. Гурим, не раз, осуждал себя за то, что выбрал тело серда, кто думал, что после путешествия в чужие миры, возвращаться было некуда. Его тело, вместе с планетой Тиллур, утонуло в нирване вечности. И только старый потерянный добрый серд смог принять его. Гурим ловил отголоски мыслей этого животного, пытался привыкнуть к новой аскетичной обстановке, к окружению тиллурианок. Только не мог привыкнуть к телу собаки. С этими лапами и лопухами, растущими из головы, город никогда не построить. Бывшее тело Гурима имело восемь рук, и сам он был больше похож на паука, только паутину плёл из мыслей в голове врага. Гурим с лёгкостью мог победить любого противника, заставив его делать то, что хочет сюзерен (властелин). Только самкам своего рода он не мог противостоять, в брачный период они делали из Гурима «обёрточную бумагу», мешая и подчиняя его мысли, опустошая его мозг. Гурим вздрогнул. Он потерял своё племя вместе с гибелью планеты, в мирах разумных не было ему подобных. Автоматически, страх перед женским полом, переключился на его спутниц. Эти зелёные тиллурианки на планете были его врагами. Он любил подшучивать над этим племенем, путая им пути, и зная про арахнофобию этих существ, любил появляться со зловещим видом, в самых не предсказуемых местах. Но всё это было в той жизни, а эта, как и его новое тело, было ограничено куполом и грудой металлического мусора. И тиллурианки, и серд, и сам Гурим были с одной планеты и связаны одной болью.
– Что ты хотел? – раздался голос разума.
Гурим рассказал о своих проблемах, основной упор делая на несовершенство своего тела. Космос не долго думал, читая его мысли. Он ответил просто:
– Не можешь сам? Заставь другого. Ищи единомышленников. Не хватает дня – есть ночь! Думай и делай. Победи свой страх!
Гурим вышел с медитации, отнявшей его последние силы. Тиллурианки спали. Гурим улетел на охоту, дав свободу серду, который скрутился в калачик и по методу женщин, завалился спать. Он знал, что скоро придёт сытость и тело вновь напитается энергией. Гурим мог охотится целую вечность, и каждая секунда под куполом этого мусорного времени, была всего лишь годом, проведённым в чужих мирах. На этот раз Гурим, впервые, притащил под купол мяса и злаков. Он не особо разбирался в тиллурианской еде, но, по-моему, это было похоже на рис. Гурим смеялся, вспоминая, как он заставил мелких ящеров ползать по воде, собирая этот рис и пакуя его в гнёзда первобытных птиц. Так в этих природных амфорах, голем серда и приволок их в клеть. Рина проспала, не укараулила малую, а когда проснулась, то не увидела ни малой, не собаки, за тушей огромного животного, похожего на быка. Дверь в клеть была взломана, с помощью посудомоечной машины и рычага Архимеда, а сам диверсант – уставший, но счастливый, зарылся в мягкой шерсти серда и досыпал прерванные сновидения. Серд внимательно смотрел на малышку, боясь её побеспокоить. У Рины отлегло от сердца. Она обратила внимание, что рядом с тушей, были какие-то сосуды, сплетённые из глины, камней и травы. Она заглянула в один из них. Там были какие-то семена, похожие на рис, но очень крупный рис, каждая рисинка была с крупное птичье яйцо. Гурим решился первым заговорить с тиллурианкой:
– Здравствуй Рина! – поприветствовал он её в ментале.
Рина, от неожиданности, уронила на ногу рисовое яйцо и вылетела из клети. В её голове ещё долго звучало эхо от этого приветствия. Рина не помнила, зачем она схватила швабру и против кого она собиралась сражаться? Рине никогда ещё не приходилось встречаться с говорящими яйцами. Я, наверное, сошла с ума, – сделала вывод тиллурианка, а мясо с яйцами, это плод моего воображения, от постоянного недоедания и маргариновых паст, выдаваемых автоматом питания. Рина осторожно вернулась в клеть, с ножом в руке, приблизилась к туше, потрогала, отрезала кусок строганины и не поверила, пока не вгрызлась всеми зубами в плоть быка, захлёбываясь слюной. Мясо было сырым, но свежим и вкусным, после года употребления этого майонеза из белков, жиров и нуклеиновых кислот, Рина впервые наелась. Может быть ей только показалось, но постоянно мучающий её голод пропал. Она пыталась разбить яйцо, яйцо не билось и ножом не резалось. На камень, вроде, не похоже, подумала женщина. Серд внимательно наблюдал за тиллурианкой, ребёнок начал уже просыпаться, зевая и потягиваясь на собачьих лапах. Наконец, малышка открыла глаза. Она никогда не видела быков, никогда не видела риса и никогда не видела воспитательницу с ножом и большим куском надкушенного мяса, испуганно вертящей головой по сторонам.
– Соли забыл принести, – опять разорвался ментал.
Рина подскочила и выкинула говорящее мясо. Серд его слизнул с пола и попросил добавки. Больше в корабле никого не было. Опять в голове раздался голос:
– Кости оставь собаке, а мясо лучше поджарить, а рис сварить.
– И то так, – согласилась сама с собой тиллурианка, и, как бы советуясь со своей головой, отрезала мяса и пошла в кухонный отсек – делать отбивные, малая увязалась за ней.
Гурим, с помощью серда разделал тушу и отправил её в холодильник. Вы знаете, вакуум в космосе – это самый безотказный холодильник в мире, всё замерзает мгновенно и надолго, правда на корабле холодильник с утеплителем, температура ниже минус пятидесяти градусов по Цельсию не опускается. Холодильник был большой, рассчитанный на целое стадо слонов, но мы не привередливы в еде, нам и одного быка на месяц хватит. С кухни доносился аппетитный запах, пробивающийся, через скворчащие на сковороде отбивные. Серд потянул носом воздух, напоминающий ему детство. Быка мы сожрали за неделю. От переедания даже на охоту не было сил.
***
Девочка на сердском научилась говорить быстрее, чем на тиллурианском. Языки совершенно разные, и если сердский требовал внимания, то другому нужен был слух и память. Рина относилась к преподаванию языка тщательно и не давала поблажек единственной ученице, при изучении мёртвого языка. Поэтому малышку часто можно было видеть играющей с «Бибикой» и распевающей тиллурианские глаголы. Ребёнок схватывал всё на лету, но за неимением других игрушек, кроме «Бибики», девочку тянуло к технике. Рина знала, если мелкая внимательно наблюдает за работой пылесоса, то завтра это гудящее изделие, само превратится в мусор, разобранное на мельчайшие детали. Разбирать у малышки получалось прекрасно, без помощи инструментов, а вот собрать назад – не всегда. Она уже третий день пытается, но вместо пылесоса получается непонятно что: плюющееся мокрой грязью, ругающееся на трёх языках и показывающее рекламные ролики про гигиену. Тогда Рина бралась за веник и в ближайшее время про цивилизацию можно было забыть, над кораблём повисли, вычеркнутые из школьной программы, глаголы с местоимениями, относящиеся к конкретному лицу.
***
Заботу, о потерявших свою планету, Ксен взял на себя, и маленькая тиллурианская женщина не нуждалась ни в чём, одновременно он пытался настроить купол. Ему удалось создать атмосферу, защиту от космического холода, и уловители энергии звёзд. Со всем, что было объёмным и массивным Гурим справился легко, но с остальными мелочами, требовались виртуозы-помощники. Он искал их по всей вселенной – своих единомышленников. Ему приходилось, принимая образы аборигенов, часами торчать у дисплеев информационных систем или в библиотеках, переворачивая горы фолиантов, в поисках людей, строящих свои города.
– Джованни, где ты запропастился негодный мальчишка? – старый сапожник пол дня не мог найти своего сына. Соседская девчонка сказала, что он, вместе со своими сверстниками, ещё с утра подался в старые доминиканские пещеры, которые находились в двух часах пути от села. Они, как магнит, притягивали мальцов. Наслушавшись героических историй про бесстрашных рыцарей-монахов, сражающихся с демонами бездны, с переплетением героев арабских сказок, любопытство детей приводило их к этим пещерам. Пришлось сапожнику Кампанелле бросать все дела и самому относить долг молочнице, каждый раз, обещая проучить сына, отбившегося от рук. Кампанелла жалел пацана, растущего без ласк матери. Его угрозы забывались, как только в руки попадало шило, и сапожник мог с увлечением продолжать выполнять свою работу. У Джованни был план, на этот раз они решили составить карту пещеры и обыскать каждую природную галерею. Ведь в историях про доминиканских монахов, только и говорилось о несметных сокровищах, спрятанных этим орденом, отвергающим богатство – как основное зло, для человеческой души. Джованни иногда приходилось прислуживать в корчме, в счёт оплаты церковного налога и он слышал эти сказки от проезжих монахов, не обрамляющих себя в еде и питье. Монахи философствовали о нищенстве за столами, заваленными снедью; размышляли о вреде злата, а для маленького мальчика – найти клад, это было спасение от той беспробудной нищеты в доме, где хлеб не каждый день на столе. И на этот раз не повезло…, Джованни поставил лопату на место. Отец уже спал, он укладывался с первыми потухшими лучами солнца, как только глаза уставали следить за стежками на грубой некрашеной коже. На столе малого ждала кружка молока и калач, принесённый молочницей. Во сне мальчик видел себя в пещере, возле подземной скалы. Ему показалось, что скала живая, смотрела на него и улыбалась. А утром пришёл монах, переговорил с отцом, и началась для Джованни совсем другая жизнь.
***
И я нашёл. Меня сам Космос привёл на эту Землю. Я нашёл первого гения, построившего свой Город Солнца, в своих мечтах. Только я не угадал со временем, пообещав вернуться в этот мир, как только разберусь с этим делением вечности на года, минуты, секунды. Ради осуществления своей мечты, приходилось заниматься и подобными глупостями. Рина просила меня принести пряности, ссылаясь на тиллурианские названия. Но и в Космосе было своё табу, я не мог взять что-либо из погибшей планеты. Нельзя переместить во времени то, чего нет, и родить то, чего не существует. Пришлось Рине самой разбираться в том мусоре, что я собрал со всей вселенной. Она заставила меня дегустировать это. (Бедный серд, лежал перед зеркалом и пытался пережевать пригоршню лаврового листа. Я тайно наблюдал за его реакцией. Но когда он попробовал самый маленький горький перец, обильно смягчённый русской горчицей, я понял, почему в этой холодной северной стране, даже собаки, иногда превращаются в Змеев-Горынычей. На все мои умственные приказы, серд отвечал чисто по ксенски – обещанием отправить меня в самую ненасытную часть ксенской самки.) Единственно, что спасало, это то, что от этой дегустации никто не умер и еда, приготовленная зелёной женщиной, действительно, стала вкусней.
***
Имя не дают, имя выбирают. Гурим помнил, как последним вывалился из гнезда и когда добежал до стойки с подвешенными именами, ему досталось то, что никто не пожелал взять. Так он стал Гуримом – «непослушный», «тупой» по ксенски. Сначала он дрался со всеми, кто смеялся над его именем, потом привык, а сейчас, даже воевать не с кем. Если бы его кто увидел в образе серда, то Гуриму, до конца жизни, не отмыться было бы, от такого позора. Только нет этих умных, успешных, красивых и желанных. Гурим даже здесь умудрился стать отверженным от своего народа. Первый разговор с молодым учёным Кампанеллой произошёл неожиданно. Гурим ещё не успел войти в образ, стоял у Сены, любуясь её течением и чистотой речной воды. Когда один из молодых художников подошёл к нему с просьбой позировать живописцу. Старая потёртая ряса, заправленная в штаны, выдавала в нём неудачно маскирующего богослова. Это и был Джованни Кампанелла, взявший себе псевдоним – Томаззо, построивший город. До нашего разговора у него и мыслей не было о строительстве. Но первый же брошенный камень в его мозг, дал плоды. Ксены умели заставить вассала идти в нужном им направлении. Через пару лет с ним можно было заключать контракт, мне по вкусу была его теория. Из дискуссий с мастером утопий, я узнал о исполнителях. Джованни восхищался гением Леонарда да Винчи и некого Архимеда, живших в разное время и в разных местах. Работы у меня прибавилось. Если Кампанелла меня интересовал, как теоретик и я подтолкнул его к созданию города Сонца, то оба учёных, как Леонардо, так и Архимед, меня интересовали, как исполнители, и я нашёл способ вытащить их из истории Земли, для осуществления своего плана, не внеся колебания в ось мироздания. Осталось дело за малым, надо будет заключить контракт, чтобы избежать плагиата в присвоении чужих идей. И если с Леонардо получилось всё шутя и удачно, то этот вредный грек Архимед – был ещё та штучка! Его не нужно было уговаривать, мои доводы он с улыбкой принципиального математика, разбивал убийственной логикой. Я так и не смог заключить с ним контракт, мы пошли на компромисс. Он сам отвечал за свои действия, избавив меня от гарантий его безопасности. Архимеду было далеко за шестьдесят, он был амбициозен и капризен в старости. Но Архимеда увлекла идея строительства города. Если бы он знал, где и как ему было предложено строить этот город, то никогда бы не поставил подпись под компромиссным решением на документе, подсунутым этим дьяволом. Но Родина и его механизмы требовали денег, он написал, что не против принять участие в строительстве мегаполиса, при условии, что его тело никогда не покинет границы Сиракузы. Архимед хотел обмануть дьявола, привлечь все деньги этого проекта в родной город. Но Гурим, после передачи учёному-механику денег, поставил подпись и заверил печатью документ. Строителей, прорабов и прочих специалистов Гурим набрал на периферии чёрной дыры. Вместе с мусором, поближе к звёздной клоаке, выбрасывалось столько народу, что хватило бы для строительства не одной империи. Народ стал прибывать, проходя через стаи ос, через голод, и холод вселенной. Чтобы справиться с нашествием этих масс, Гуриму посоветовали вытащить из истории какого-то Темучина, он и навёл порядок под куполом. Пришло время строить флот. И флот был построен. Не знаю, как серд, но Гурим на отдых не тратил более двух часов, для дальнейшего восстановления во время переходов. Архимед и Леонардо приступили к работе. Разум космоса сказал – не хватает дня, есть ночь, и Гурим воспользовался советом, забрав время сна, подписавших контракт. Физиологические тела исполнителей отдыхали, отдыхал и мозг, экономно тратя энергию на сны про строительство. На планете были только их проекции, Гурим купил их мозги, оставив и тела, и души в их измерениях. Исполнители руководили прорабами, всем строительным процессом по проекту Кампанеллы, вместе искоренялись допущенные ошибки, без участи исполнителей не подписывалась не одна смета, не выполнялся ни один заказ, по спецификациям и заявкам, на поставку материаллов и оборудования. За исключением Темучина, тот, когда наводил порядок на доверенном ему участке, мог наплевать на контракты, и появлялся сам на коне с плёткой, а мог, за кампанию, притащить с собой друга Македонского. Порядок сразу восстанавливался, не взирая на разность во взглядах различных сущностей, рождённых в разных уголках вселенной. Архимед опять насупился, пока ему не объяснили, что всё, что он видит, ему снится; и он увидел маленькую зелёную девочку, которая прилипла к нему, как банный лист. Она, как земная белочка, приезжала на огромной собаке, породы – «механикам не наливать.» Архимед спорил с «ненавистным» римлянином, но город строился. Ему ещё было далеко до страны, ещё дальше до империи, но он уже был.