— С кем я говорю? — затем задал он вопрос вроде как самому себе, — думал-то, что с колдуньей. С мудрой волшебницей, которой ведомы загадки природы. Неужели я ошибся… и на самом деле передо мной наивное дитя? Или деревенская дурочка, вроде того Младшего, которому я поручил ее стеречь… по глупости? Зачатая в том же кабаке и при похожих обстоятельствах?
— А оскорблять — обязательно? — недовольно вопрошала Равенна.
— Необязательно, — с готовностью согласился Леон, снова посерьезнев, — скажу даже больше: необязательно тебя убивать… и даже долго держать в плену. Как и всю вашу шайку фигляров, которые и в трех соснах заблудятся… а уж если ежика заметят, так немедленно спустят портки да еще начнут толкаться — споря, кому плюхнуться первым.
Так что, дорогая ведьма, я обещал, что мы разойдемся миром — и мы разойдемся миром. Отпустим тебя… как только сделаем то, что задумали.
— А задумали — что? — осторожно поинтересовалась волшебница.
— То, что поручило нам Братство, — с напускной важностью отвечал Леон, а Равенна не преминула подметить: их двуличный проводник, оказывается, вовсе не главный в этой банде. Точнее, если и предводительствует, то и над ним все равно кто-то стоит.
— И что же это? — спросила она вслух, не отступаясь и не унимаясь.
Леон вздохнул. Ну что, мол, с тобой делать.
— Ладно, — были его слова, — любопытная ты моя. Поделюсь, так уж и быть… не думаю, что Братству сильно навредит твоя осведомленность, когда дело будет сделано. Только позволь кое-что пояснить тебе сначала. Ну, чтобы ты более-менее понимала, с кем… и мы, и вы имеем… имеете дело.
— Я вся внимание, — вежливо молвила Равенна, и человек из Братства продолжил:
— Не уверен, знаете вы или нет… ну, в общем, эта ваша «неприкаянная душа» — на самом деле колдун… вернее, был колдуном-некромантом при жизни. Гнусные создания, честно признаюсь. Неприятные даже просто как собеседники. И в силу гнусности своей этот некромант попал в какую-то древнюю ловушку… проклятье, что-то в этом роде.
«Скверна!» — вертелось правильное слово на языке волшебницы, которую, вдобавок, так и подмывало сказать: знаем мы и про то, что Лир некромант, и про беду его. Сказать хотя бы для того, чтобы этот самоуверенный бахвал понял — не он один такой умный и осведомленный. Что его пленница и ее соратники, названные фиглярами, тоже чего-то стоят.
Сдержалась Равенна еле-еле. Но все-таки промолчала. Вспомнила, как привыкла держать язык за зубами в той, прежней жизни, которая закончилась на костре инквизиции. Да, вдобавок, смекнула, что Леон именно этого и добивается — чтобы пленница тоже проболталась. Еще она решила, что в любом случае ничего своему собеседнику не должна. В том числе и что-то доказывать.
А Леон продолжал:
— Обнаружили пещеру двое обалдуев… вроде вас, но, конечно, не так хорошо вооруженных. Ой, далеко не так. Бродяги, охотники и кладоискатели… что-то в этом роде. И конечно, подумали, что в пещере может храниться что-то ценное. А даже если и не найдется, то такая большая дырка в скале вполне сгодится хотя бы как место ночлега.
Ну, так вот. Насчет первого те двое, можно сказать, не ошиблись. Только вот ценности своей находки — призрака этого — понять не смогли. Не хватило на то их незатейливых мозгов. К тому же один после встречи с духом некроманта повредился рассудком, а второй спился. Ну, начал просиживать часами в каком-нибудь трактире или деревенском кабаке, заливая в себя кружку за кружкой до состояния полного свинства. Но прежде… прежде чем удрученно хрюкнуть напоследок да свалиться на грязный пол под столом, пьяницы — они ведь становятся такими разговорчивыми!
«Как ты или больше?» — едва не съязвила, но вновь смогла удержать язык за зубами Равенна. И продолжила молча слушать Леона.
— Уж как хочется им, беднягам, открыть душу… ну хоть кому-нибудь, — говорил тот с усмешкой, — вернее, облегчить. Думают, что и вправду от этого полегчает. Впрочем, речь не об этом. Главное, что я тоже захаживаю в подобные заведения. Благодаря чему и подвернулся однажды этому незадачливому искателю приключений в качестве свободных ушей. И открытого кошеля, разумеется. Если ты не только готов выслушивать пьяную болтовню, но и оплатить ее источнику возлияния, то становишься в его глазах не просто случайным благодетелем, но и лучшим другом.
Вот я и стал. И узнал про пещеру и призрака. После чего наведался к этому призраку в гости, где услышал о его беде из первых… хоть и бесплотных уст. И хотя помочь ему делом я не мог, но, по крайней мере, сумел дать полезный совет. Воспользоваться своими некромантскими талантами: поднять мертвяков и попробовать связаться через них с живыми. Авось, кто откликнется… кто-то, кто сможет найти эти треклятые останки и беднягу освободить.
Как видим, надежды оправдались. Всегда знал, что мир не без добрых людей. Только вот… как ты… вы все это себе представляете — освобождение несчастного призрака? Как, по-твоему, ему помогут найденные вами кости?
Равенна настолько успела настроиться на то, чтобы слушать Леона (просто слушать, сама слов не вставляя), что вопрос его застал волшебницу врасплох. Она даже вздрогнула от неожиданности. Точнее, вздрогнула бы, не мешай ей веревки.
— Ну… — проговорила Равенна с осторожностью, — хоть от этого некроманта осталось немногое… но свое же! Он сможет вселиться в свои останки и покинуть пещеру… как покидают ее живые люди… почти.
— И? — нетерпеливо вопрошал, требуя продолжения, Леон, — дальше что?
— А дальше его дух отправится… не знаю, на небо — вряд ли. Скорее, всего, в Преисподнюю.
— С чего это ради? — охотник иронически хмыкнул, — зачем? Да-да, зачем колдуну, способному подчинять своей воле трупы других людей, превращая их в то, что вполне способно видеть и двигаться… зачем ему куда-то отправляться? Особенно если, как ты правильно подметила, ждет его за чертой вовсе не вечное блаженство, а совсем наоборот? Не лучше ли колдуну с такими возможностями как можно дольше продлить свое существование хотя бы в качестве нежити… но нежити разумной? Какое ни на есть подобие жизни да свобода в придачу — будь я на месте некроманта, поступил бы именно так.
Ошарашенная его доводами, Равенна не знала что ответить. Что возразить — тем более что крыть рассуждения Леона ей было и вправду нечем. Конечно, не забыла волшебница слова мастера Бренна по этому поводу: «Надолго в паре костей или черепушке никакая душа не удержится». Вот только после разговора с человеком из Братства Ночи вынуждена была признать: на сей раз, похоже, даже ее многомудрый учитель допустил промашку.
То есть, душа простого смертного-то, конечно, не удержится. Но речь именно о простом смертном — в чьем распоряжении нет огромного запаса Скверны, и кто не способен при помощи этого запаса поднять и подчинить своей воле целую толпу мертвяков.
Но уж если мертвяк или скелет, принадлежавший совершенно чужому человеку, покорен воле некроманта — и ходит себе по земле, не спеша обретать покой — то почему нельзя так же, с помощью Скверны подчинить собственное тело, сколь бы мало от него ни осталось?
Иначе говоря, и мастер Бренн, и его подопечные опростоволосились — даром, что пока без серьезных последствий. Едва не сели в лужу… из-за неожиданной легковерности Освальда. Заболтал его этот хитрюга-некромант, назвавшийся Лиром, взял на жалость, рассчитывая — на что? Как не жаль было признавать, но, похоже, Леон был прав: едва ли на спокойный уход туда, откуда нет возврата. Скорее всего, хотел лишь свободы, но свободы в мире живых.
Впрочем, самого Освальда, пустившего их всех по ложному следу, Равенна не винила почти. Куда ему, простому деревенщине, бродяге и вору разбираться в колдовских хитростях. Тут ведь даже волшебники порой ошибаются.
— Ну… если бы ничего не вышло, — сказала она вслух и голос ее звучал робко и неуверенно, — если бы эта задумка не удалась… мы бы могли похоронить останки.
— Во-первых, так некромант… восставший и дал бы вам себя похоронить, — отрезал Леон, — а во-вторых, сама идея так себе. Глупо, бессмысленная трата сил. Ведь, если подумать… зачем зарывать талант… в прямом смысле; зачем пытаться уничтожить бессмертное, да-да, не забывай — бессмертное существо, этим талантом обладающее; существо, не нуждающееся в еде, равнодушное к деньгам и роскоши? Зачем — если можно это существо поставить себе на службу? Бессмертный, могущественный колдун, да некромант, вдобавок, мог бы неплохо послужить Братству… да что там — кому угодно!
Разгорелся костер, освещая поляну тусклым дрожащим светом. А охотник, переведя дух, подытожил:
— Вот, кстати, и ответ на твой вопрос — с которого и началась наша беседа. Зачем, зачем… да затем же, зачем вообще все делается на этом свете! Из стремления к лучшему, к пользе, выгоде. К силе и власти.
— Для себя, — не то вопросительно, не то утвердительно внесла Равенна уточнение, — из стремления к лучшему для себя любимых.
Леон развел руками.
— Ну, знаешь, — не без укоризны произнес он при этом, — во-первых, я стараюсь не лично для себя. Не только ради собственной выгоды. Во-вторых, даже ханжи в сутанах призывают паству не протягивать руку помощи каждому встречному, но… помогать ближнему своему. А для меня нет никого ближе Братства. Я был в таком дерьме… по горло, что наверняка захлебнулся бы, не вытащи меня Братство оттуда; не приюти и не обучи всему, что я умею сейчас. Так почему я не должен искать для моих братьев выгоды? Я, обязанный Братству жизнью? К чему этот осуждающий тон — будто разговариваю со святошей, а не с ведьмой?
Ну и в-третьих. Не знаю, кому служишь или на кого работаешь ты… и вся ваша ватага обвешанных оружием балбесов, но осмелюсь предположить: он, она или они этого вряд ли достойны. Просто сравни — Братство-то… наши старейшины… мы называем их Первенцами — поступили разумнее. Не стали людьми разбрасываться… своими людьми, я имею в виду. Рассчитали так, чтобы грязную работу сделал кто-то другой. В данном случае вот вы подвернулись. Потому что ваши хозяева без малейших терзаний и жалости использовали именно вас. Именно вас бросили навстречу опасностям. Бойцов умелых, отдаю вам должное… но, уж прости, недалеких.
Проще говоря, вами готовы были пожертвовать. И пожертвовать глупо, не разобравшись в обстановке, следуя ошибочным умозаключениям. Каково?
— Вербуешь? — не без иронии, не слишком уместной в ее теперешнем положении, осведомилась Равенна.
— Почему нет, — не стал отпираться Леон, — как я сказал, убивать тебя мне не с руки. Но и отпускать… признаюсь честно: лучше я приобрету для себя и Братства нового союзника… новую сестру, чем оставлю за спиной еще одного врага. Свои доводы я привел, но решать, конечно, тебе.
С этими словами он поднялся с пенька. И уже собрался было уходить, но напоследок все-таки добавил:
— А у тебя довод против нас один — что мы-де стараемся только для себя, а на остальной мир нам вроде как плевать. Так вот, это не совсем так. Плевать на то, что способно приносить пользу, просто глупо. Мир же полезен хотя бы тем, что в нем находятся такие вот храбрые дурни, готовые сложить головы за что угодно и ради кого угодно. А значит, их можно использовать себе во благо. Это первое.
Второе: да, по большому счету, нас не так уж волнует судьба этого мира. Но ведь и мир… большинство людей, его населявших, не очень-то волновало наше горе. Когда одни из нас голодали, другие бродяжили, а над третьими издевался любой, кто был хоть чуточку сильнее. А уж как принято у так называемых «добропорядочных» людей относиться к таким как ты, колдунам — не мне тебе рассказывать.
Так что, я думаю, мир заслужил всех тех кар, которые на него обрушились. Лишения солнца — в том числе. Но зато… посмотри на небо сейчас!
Последнюю фразу Леон произнес с благоговейным придыханием и указал пальцем вверх. Подняв голову, Равенна взглянула на кусочек ночного неба, проглядывающий между кронами деревьев. На темную как океан синь, растущую луну, россыпь помаргивающих звезд. Одна из звезд как раз сорвалась с неба и пролетела мимо, сверкнув яркой искоркой.
— Видишь, — проговорил охотник, — ночь — единственное время, когда небо становится прежним. Когда уходит проклятая пелена, открывая его естественную красоту. Только ночь нам оставили высшие силы… какими бы именами кто их ни называл. И если не любить ночь, если не хранить ей верность — что тогда вообще стоит любить, чему еще быть верным?
12
Когда поблизости от лагеря ошивался сопляк-надзиратель Равенны, Освальду пришлось поискать укрытия в каких-нибудь кустах. Таких, чтоб были одновременно и погуще, и поближе к стоянке Братства Ночи, и в то же время на расстоянии, достаточном для того, чтобы подходить к ним мальчишке из Братства было лень.
Но, к немалому облегчению бывшего вора, хватило того паренька ненадолго. Да и не столько следил он за окрестностями, сколько собирал хворост. Или вообще просто поглядывал на небо, легкомысленно насвистывая какой-то немудрящий мотивчик. Самое то занятие для убежденного бездельника.
Так что беспечный юнец не помешал Освальду подобраться к стоянке Братства поближе. И убедиться, что Равенна жива. Да заодно стать свидетелем беседы волшебницы и этой двуличной твари — Леона. Свидетелем… ну и слушателем тоже.
Из этого разговора подслушанного бывший вор понял две вещи.
Во-первых, так называемый охотничек не просто решил оставить пленницу в живых, но и попытался перевести ее на свою сторону. Убедить бросить и Дедулю-Бренна, и его, Освальда сотоварищи. Равенна же, стоило отдать ей должное, по крайней мере, не ответила прямым согласием. Хотя и отказа, столь же прямого, с ее стороны, увы, не последовало. И неудивительно, стоило бы признать. Потому что и говорил Леон с напором и довольно-таки веско, и сама волшебница была, мягко говоря, не в восторге от того положения, в котором оказалась.
Но было еще «во-вторых». Причина… одна из причин вышеназванного незавидного положения Равенны. Выходило, что он, Освальд, ошибся. Принял за чистую монету нытье призрачного некроманта, проникся к нему жалостью — и, в конечном счете, подставил братьев по оружию. Хотя подставил ли? С другой-то ведь стороны они уничтожили очередной источник Скверны. Дедуля-Бренн тому только рад будет. Но вопрос, что делать с некромантом, который вовсе и не собирался на самом деле умирать, оставался открытым.
«Эх, надо было соглашаться на предложение завалить пещеру, — про себя посетовал бывший вор, — хотя теперь-то уж чего»
Одно он, впрочем, знал с полной уверенностью: без Равенны, не вызволив ее из цепких лап Братства Ночи, с некромантом точно не сладить — какие бы намерения тот ни вынашивал. Оставалось решить, как спасти волшебницу. План какой-нибудь выработать.
С этой целью Освальд еще немного задержался в кустах близ лагеря после того, как Леону надоело ездить по ушам своей пленницы. Бывший вор понаблюдал, как люди Братства ужинают, рассевшись вокруг двух костров, как укладываются спать, а главное — сколько и где выставляют часовых.
Поддерживать огонь и стеречь сон остальных «братцев ночи» вверялось, кстати, двум человекам. Один из них первым делом отлучился в темноту по зову природы — добро, хоть с края поляны, противоположного тому, где схоронился Освальд. Второй между тем, присев у костра, уставился в небо, что-то неслышно зашептав. Не то молился, не то подсчитывал, сколько на небосвод в эту ночь высыпало звезд.
Вернувшись, первый предложил второму сыграть в кости.
Поглядев еще раз, напоследок, на этих двоих, бывший вор как можно тише двинулся прочь от поляны — осторожно обходя высокие кусты и пригибаясь под ветвями деревьев. Путь его лежал туда, где, примерно в четверти мили от стоянки Братства, ждали, сидя у слабенького, едва заметного в темноте костерка, Сиградд и сэр Андерс.
Первый при появлении Освальда остался спокойным и бесстрастным как вековой дуб. Зато второй мигом подскочил, уже положив правую руку на эфес меча; выпрямился — ни дать ни взять, кол проглотил.
Впрочем, увидев, что из кустов на их стоянку вылез не абы кто, а бывший вор, а с недавних пор соратник, рыцарь более-менее успокоился.
— Ну? Что удалось выяснить? — спросил он почти без привычной спеси в голосе — теперь на ее смену пришло обычное нетерпение.
— Как водится, известия есть хорошие и плохие, — начал Освальд, усаживаясь перед костром, — если не считать того, что меня не поймали, не убили и даже вообще не заметили, главная хорошая новость такая. Равенна жива и вроде невредима, ее не пытают… и убивать, как я понял, вовсе не собираются.