Мудрая Татьяна Алексеевна
Прозекутор (продолжение)
ПРОЗЕЛИТ
2
Когда Арсену стало ясно, что его окружили широким кольцом и аккуратно ведут прочь от собора, первое, что он подумал: "Почему я не рыпаюсь и не разбрасываю этих монашков как кегли?" И второе: "Компания по виду рыхлая, разношёрстная, из самых разных духовных орденов, тогда как монахи обычно ходят парами-тройками братьев по клану. А никто в толпе будто не замечает странности".
- Глаза всем горожанам отвели, - ответил плечистый бернардинец, деликатно придерживая парня за локоть. - Нет, ничьих мыслей, в частности твоих, мы не читаем. Угадали по губам, шевелятся они. И связки в горле подрагивают.
Тогда нечаянный пленник подумал третье:
"Читай не читай, а скользнуть в первый же тёмный переулок и раствориться в нём я бы мог: тень - моя задушевная подруга. Только вот мне сделалось куда как интересно".
- Нам тоже, - сказали за спиной. - Общее и непреложное свойство для таких, как ты, и я, и мы с тобой. Доводит любопытство до добра или напротив - тот ещё вопрос. Но не смущайся: больше никто не будет втыкать в тебя шпильки, словно ты восковая фигурка для ворожбы. Всему своё время и место.
Процессия неторопливо подвигалась через толпу, по мере отдаления от собора и близлежащего рынка изрядно поредевшую.
- Короли, между прочим, коронуются по большей части не здесь, а в Реймсе, - сказал доминиканец будто невпопад. - Зато в Шартре имеется Черная Богоматерь.
- И Тампль с его собственной Благородной Дамой, между прочим, не здесь, а в Париже, - ответили ему с той же степенью внятности. - А вот идём же всей честной компанией и с пути не сворачиваем.
В самом деле: по мере того, как почётный конвой, сплотившись и увлекая за собой Арсена, продвигался вперёд, улицы становились всё шире и прямее, воздух - свежее, скопления народа исчезли. Даже городские стены миновались незаметно для компании. Наконец, все оказались на дороге, вымощенной каменными плитами: часть из них была вытесана из крепкого камня, гранита или базальта, некоторые выщерблены, что изобличало хрупкий известняк, но почти все несли на себе еле различимые знаки.
"Дорога мёртвых, - отчего-то решил Арсен. - Это ведь надгробия с покинутых могил".
И сам удивился: догадаться-то было легко, но отчего сказалось не "заброшенных", не "осквернённых", а именно так ... в общем, как сказалось? Впору пожалеть, что его мысленную речь перестали угадывать и комментировать.
Оттого он крепко задался тем, что попробовал расшифровать хоть кое-что из стёртых пиктограмм, чему отчасти способствовал ритм слитной ходьбы.
И не заметил, как перед ними выступил гордый и строгий храм.
Если собор был озабочен тем, чтобы раздробить свои очертания, разбавить узорами и тем самым сделать их бесплотными, то Храм упрямо настаивал на своей весомости и, в конечном счёте, - бытии "здесь и сейчас".
Четыре круглых столпа, каждый под конической крышей, высились по углам каменного куба. Всё сооружение благодаря оптическому эффекту казалось несколько удлинённым и производило впечатление редкой слитности и единства. Оттого реальная, весомая, а не завуалированная тяжесть не попирала собой землю, а вздымалась. Высилась.
Послана в небо как камень, брошенный властной рукой.
- Тампль, - произнёс Реймонд. - Хорош, а?
- Слов нет, - пробормотал Арсен, с трудом уяснив себе, что это к нему обращаются.
- Ну и помалкивай тогда.
Башни-девственницы были опоясаны рвом, вода в этот пасмурный день казалась покрыта серебряной рыбьей чешуёй и пахла соответственно. Компания стала на берегу, бенедиктинец вынул из торбы небольшой рог и дунул в него. Пронзительный звук перелетел ров, и навстречу ему с поразительной быстротой отделился от одной из башенных стен верхним концом и опустился вниз узкий мост. Идти по нему было можно лишь поодиночке.
По полотнищу моста люди зашагали вразнобой, отчего железный гул многократно усилился. Арсена поставили в середину, и из-за чужих спин он еле видел, как впереди расходятся высоченные литые створки и поднимается стальная решётка с зубцами, открывая проход. Все действия, управляющие мостом, воротами и решёткой, явно подчинялись одному механизму.
Внутри их ожидали по виду такие же монахи, но ласточкин крест у всех троих был красный и нашит на левую сторону короткого платья. Реймонд поговорил с ними, один повелительно взял пришлеца за руку и повёл. Сам кордельер двигался следом.
Спустились по короткой лестнице. За тяжёлой дубовой дверью открылась каморка с окнами-щелями, всей обстановки там было - трехногий табурет, матрас и зазывное отверстие в полу для стока дурных жидкостей, забранное редкой сеткой.
- Жди здесь, - проговорил Реймонд. - Скоро твой интерес будет удовлетворён, поэтому лучше не буянь попусту, а хорошенько выспись. Скорее всего, ты сумеешь вышибить дверь, ибо есть чем, вывернуть засовы и выбраться наружу, но это лишняя трата сил, уверяю тебя. Не думаю, что тебя на это подвигнет голод, но если вдруг - покричи младшего брата-стража. Он, как и мы, старшие, догадывается о твоих нуждах. К слову: увидишь какую-нибудь бойкую живность - не лопай сразу, а доложи тому же охраннику. Мышей, крыс и землероек здесь по уставу находиться не должно. Вот пауки - это да, из их тканья выходит отличная декорация для темниц.
- И лекарство, чтобы остановить кровь и очистить язвы, - тихонько добавил пленник.
- Сечёшь в ремесле, - только и заметил монах. И захлопнул за собой дверь.
Сразу же после его ухода на юношу навалилась совершенно зверская сонливость. "Будто не отдавал, а брал", - успел он подумать без всякой логики. Имелось в виду, однако, что сила его рук шла будто извне, используя его как проводник, и оттого не иссякала. Первичное же поглощение больной крови порождало недуг, уже, кстати, привычный. Вот и сейчас, валясь на ложе, пахнущее свежей соломой, и проваливаясь в забытьё, Арсен почувствовал, что кожа сплошь покрывается гнойными скорлупами.
Очнулся в первый раз он оттого, что ему под нос плюхнули добрый шмат полусырого мяса, судя по размерам, не крысячьего, а куда хуже: то была вонючая старая баранина, вдосталь повоевавшая на своём веку. С неё лекаря неудержимо потянуло на толчок, и струя полужидких экскрементов была красной или, по крайней мере, красноватой, будто желудок сварил и выделил еду лишь наполовину. "Не хватало, по нашему доброму обычаю, ещё собрать в склянку и на вкус попробовать", - подумал он с досадой и тут же снова потерялся в бреду.
Во второй раз за ним пришли его поимщики. Нет, не совсем они: двое могучих солдат в белых нарамниках с красным "ласточкиным" крестом на плече. При виде них отчего-то не возникало сомнений, что если и рыпнешься - удержат на месте. Впрочем, Арсен был слишком слаб после приступа болезни и дурной пищи.
Конвент, синклит или конклав - Арсен сам не знал, как определить собрание - собрался в зале с таким высоким сводчатым потолком, что, казалось, он в точности вписывается в одну из башен. Стол, за которым заседали, уж точно с небольшим зазором вписывался в окружность пола, мощенного такими же плитами, как и дорога, поэтому Арсена поставили близко от той двери, куда ввели.
Собралось за столом, как пересчитал подсудимый (и откуда он взял такое?) ровно двенадцать человек: все в одинаковых светло-серых балахонах и таких же накидках, но крест на плече был у каждого зелёный. Дверь за спиной тоже была у каждого своя, что производило несколько странное впечатление.
- Садитесь, тринадцатым будете, - пригласили его вежливо, словно знатного господина. - Вот как раз и место рядом с вами пустует.
Он сел, бегло проговаривая про себя то место в эпосе Мэлори, где описано особенное сиденье для прегрешившего, которое притягивало к себе, даже если последний не подозревал о его смысле. Однако и кресло было самое простое, с высоким навершием и жёсткой кожаной обивкой, мало удобной для спины и седалища, и выбора юноше никакого не предложили.
Обежал глазами присутствующих. Самые обычные лица, только что сухощавые, явно не из тех, кто раскормился на иноческих хлебах, и возраста непонятного: морщины явно не от старости, а оттого, что ветер ласкал, светлые пряди - оттого что солнце целовало, горделивая осанка - от тяжести, что постоянно висит за спиной, невольно её распрямляя, или лежит на голове, понуждая блюсти равновесие.
Наступила мрачноватая пауза.
- Досточтимые сеньоры, - прервал её Арсен. - Если хотите услышать от меня что-либо дельное, спрашивайте, я слишком молод и застенчив, чтобы первым поднять голос.
- Молод он, видите ли, - заметил тот же человек, что пригласил садиться. - И смущён до того, что заговорил, еле трон по себе обмяв.
"Обомнёшь такой, как же, - подумал юноша. - Дубовый, судя по крепости".
- Услышать-то мы хотим, причём каждый своё и все - разное, - ответил ему главный или тот, кто казался таковым. - Поэтому было решено устроить нечто вроде диспута, к какой форме беседы уважаемый... э... пациент привычен.
- Пациент? Может быть, лучше клиент? - усомнился кто-то рядом.
- Лучше сказать - выпускник Ассахара, - поправили их обоих. - Он сам медикус и насчёт пациента может понять не так. И допрашивать его никто не собирается, а казнить тем более, так что долой юридическую терминологию. Форма беседы свободная, порядок наших выступлений произвольный, ответы следуют после всего корпуса вопросов и в том же порядке. Времени для раздумий не даётся.
"То есть высокий суд импровизирует, а мою память и вдобавок к ней рассудок сковал узами", - подытожил Арсен. С другой стороны, известное шутовство со стороны двенадцати заставляло предполагать некую сыгранность. В том смысле, что выскакивать вперёд и оттеснять других, как кучка наглых студиозусов, никто не будет, а поэтому импровизировать понадобится лишь напоследок.
- Я готов, мои сеньоры, - кивнул он.
Он ждал, что заговорит сосед справа или слева, но начал тот, кто сидел напротив:
- Скажи своё истинное имя, если посмеешь.
Затем включились в игру его соседи справа и слева, словно расширяя пространство вопросов:
- На своём пути ты пробавлялся сущими пустяками, почти что нищенствовал. На что ты потратил медицинские деньги?
- Возможно, они там же, где пропавший клад рыцарей Храма, ради которого на них и ополчился, и взял грех на душу король Филипп?
- Откуда у тебя нечувствительные пятна на лице и других частях тела и не ведьминские ли это меты, хотя ты не женщина, но мужчина?
- Ты присваиваешь себе прерогативу королей - лечить наложением рук. Откуда в тебе сия кощунственная способность?
- Твоя кровь способна исцелять как болезнь, так и природу человеческую, уподобляя тебя Иисусу Христу. Это ли не ересь?
- А если это само по себе не болезнь, присущая тебе от рождения, где ты умудрился такое подцепить?
- Ты шутя пролистнул сто лет войны, от великой чумы поймал лишь отсветы и отголоски, коронация короля Карла в Реймсе и падение гигантов - великого Ордена, великой Девы и славного её Оруженосца - не колыхнуло ни души твоей, ни памяти. Не слишком ли легко ты пробегаешь по страницам жизни?
- Ты лёгок, как опавший лист, - оттого ли время над тобой не властно? Мы давно следим за тобой, ни годы, ни десятилетия ничего в тебе не меняют. Это ли не колдовство?
- Все мы пишем свою жизнь на гладком листе бумаги, а ты на скомканном, причём комкаешь - и протыкаешь - его сам. Если ты пустишься вскачь по временам, за тобой будет невозможно угнаться. Это ли не пагубная способность?
- Уже одним своим существованием ты нарушаешь незыблемость, логичность и связность мира, возвещённую Христом. Это ли не ересь сугубая?
- С какой стати, рожна, бодуна и иже с ними мы для тебя сеньоры и господа: не рано ли хвостом начал перед нами землю мести?
Последнее замечание с его ядрёной терминологией могло исходить только от Реймонда, на худой конец - его духовного брата, И Арсен подивился тому, что не узнал его по внешности. С другой стороны, это могла быть Хестур, хоть и женщина, и Теофраст, хотя и покойный: слухи о смерти часто бывают преувеличены.
Всё смешалось у него в голове: каждый судья сообщал ему то, чего он за собой не знал, иногда - вообще не догадывался. Но теперь его смутные подозрения слились в единую картину, и юноша вдруг понял, что весь корпус вопросов и должен был его на это натолкнуть. С другой стороны...
- Я отвечу, - пробормотал он. - Я и вправду рад был бы ответить, но не знаю, что именно.
- Нарушаешь условие, - попеняли ему нестрого. - Собственно, на допросе энной степени все вы так себя ведёте: "скажите мне, в чём я виноват или что вы хотите от меня услышать, а я с радостью признаю и подтвержду... подтвержу".
"Реймонд, - воскликнул про себя Арсен. - Не мог же Теофраст ни с того ни с сего воскреснуть".
- Прошу вас, - тихо произнёс он вслух. - Ответ не готов, но уже зреет.
- Так, может быть, его слегка подогреть, чтобы скорее вызрел? - спросил голос, который, как показалось юноше, пока ещё не звучал - или звучал, но не таким металлом: олово вместо теперешней бронзы.
- Напугается допроса и в ритуале, чего доброго, напутает, - усомнились рядом.
- А будет не допрос, - пояснил тот же самый необычно звонкий голос. - Предварительная процедура включает в себя ознакомление с орудиями, кои собираются применить. Как насчёт этого?
- Допустимо, - согласился, как показалось Арсену, слитный хор голосов, понемногу расплетаясь на отдельные созвучные пряди. - Куда лучше - докажет пригодность. Прежде всего стоит понять, чего стоит он сам. И умеет ли стоять на своём. Постоять за себя.
Обладатель Голоса поднялся с одного из мест напротив юноши. "Ну да, это он спросил про Филиппа... Красивого, я помню. Или взял из чужой памяти".
Прохладные пальцы сомкнулись на запястье.
Арсен поднял голову.
И застыл, заворожённый.
Этот член то ли совета, то ли суда нисколько не походил на скромника ни обликом, ни повадкой. У него даже наплечных знаков оказалось два: зелёный на правом и красный на левом плече, под короткой белой накидкой. Ростом даже повыше самого Арсена, седые кудри, смуглая кожа, тонкие черты лица, глаза же зеленовато-золотые, кошачьи. И двигается гибко и молодо, словно большая кошка. Лекарю доводилось видеть в Ассахаре и окрестных замках охотничьих гепардов, любимую утеху знати: вот такое диво и явилось теперь перед ним в человеческом облике.
- Я Ной, - представился он и, заметив удивление своего подопечного, сразу добавил:
- У тебя ведь тоже имя на потребу. Не настоящее, а для людей. Для того, что мы нынче совершим, оба сгодятся, мой Арсенио.
Провёл вдоль круглого стола и открыл одну из дверей. Оттуда вырвался яркий белый свет и тепло от множества восковых свечей с удивительно ровным пламенем, которое отражалось вогнутыми зеркалами, стоящими позади каждой. Середина небольшой залы пустовала, зато вдоль стен на столах поблёскивали металл и стекло.
- Вглядись-ка, - усмехнулся Ной одним углом тонких алых губ. Рот, как и он сам, казался без возраста. - Можешь назвать поимённо?
Арсен послушался - и тихо ахнул, мгновенно поняв замысел со всеми хитроумными ответвлениями.
- Трепан, или черепной бурав. Серповидный нож и ленточная пила для ампутаций на поле боя. Щипцы со сверлом для удаления зубов. Ланцет и почковидная миска для кровопусканий. Котелок для смолы, такие до недавней поры стояли на огне у дома каждого практикующего хирурга, чтобы прижигать культи и раны. Слава Богу, что пора эта кончилась. Игла с поршнем для высасывания катаракты. Ложка для вытаскивания стрел вместе с наконечниками. Нож для удаления миндалин. Щипцы для вытаскивания младенца из чрева матери и расширитель для зева матки. Это всё, помимо котелка, - хирургический инструмент отменнейшего качества, который может сильно сэкономить усыпляющие средства, редкие и небезопасные.