- Полно шутить, ты ведь знаешь, что мы теперь с тобой не разлей вода, - в тон ему ответил Алексей, вставая с корточек. - Так почему ты здесь?
- Мне тут пара дворовых мужиков с лошадьми помогли. Животину надобно было вытереть насухо, напоить да овса с сеном в кормушки насыпать, а то я со своей расписанной спиной до утра бы с ними возился. Я уже в халупу свою собирался, правда, как вдруг заметил, что твой конь прихрамывает. Глянул копыто, а там камушек под подковой, - отвечал Трегубов, силясь встать.
- Давай помогу! – кинулся Алексей, предлагая другу руку.
- Ну вот еще, - буркнул Мефодий, вставая самостоятельно.
Сквозь сцепленные зубы вырвался свист, губы скривились, а лицо Трегубова опять побледнело. Слегка отдышавшись, он подхватил со стены подсвечник и направился к выходу.
- Сам дойдешь? – заботливо спросил молодой человек, кусая губу, чтобы не улыбнуться от гордости за приятеля.
- Хочешь меня проводить? Как это любезно, ваша милость, - бросил Трегубов, глядя на друга с веселым сарказмом. – Слушай, Ланской, хватит меня стыдить. Я не какая-то там изнеженная размазня.
- Нам надо поговорить, - молвил Алексей, делаясь серьезным. – Это важно. Где мы можем все обсудить без лишних ушей?
- Пошли, - тихо сказал Мефодий, гася свечу у самого выхода из конюшни.
На дворе было безлюдно, и дорога, освещаемая звездами и месяцем, была различима. Трегубову ничего не оставалось, как привести Ланского к себе в дом - небольшую избу с печью, столом, стульями, платяным шкафом да несколькими полатями по обеим сторонам от печи.
- Проходи, не хоромы барские, но чем богаты, - пригласил Мефодий, пропуская Ланского в избу.
В доме было чисто и пахло свежим хлебом да сеном свежескошенным. Подойдя к небольшому столу, Трегубов зажег свечу и предложил Алексею сесть на один из колченогих стульев.
- А где Трина Егоровна? – стал спрашивать Алексей, оглядывая небольшое помещение.
- Так она в барском доме, - ответил Трегубов, аккуратно садясь напротив Ланского, - кимарит, должно быть, в маленькой комнатушке, примыкающей к спальне Натальи Дмитриевны. Она ведь, с барской милости все еще ее личная горничная.
Потянувшись к стоявшему на столе кувшину, Мефодий налил им квасу в кружки. Сделав пару глотков, Алексей стал посвящать Мефодия в суть плана, предложенного Павлом Сергеевичем.
У них всего пара дней, чтобы заставить Антона отдать им вольные, и убраться отсюда, пока старший Ланской с Трегубовым застряли в Карповке. Им нужно постараться застать юного барина наедине, желательно в кабинете отца, либо препроводить его туда под любым предлогом. Воззвав к его здравому смыслу, возможно, блефуя, либо используя шантаж, применив насилие, на худой конец, убедить младшего Трегубова собственноручно открыть секретер и передать им вольные, либо отдать одному из них ключи, и они сделют это сами.
- Никакой самодеятельности, Мефодий. Все четко по плану. Только ты, я и Антон Трегубов. Единственно, Трину надо будет предупредить, чтобы начеку была. Но коли будут лишние свидетели, считай - все пропало. Ежели все сладится, сыщем камердинера Павла Сергеевича - Луку Платова, он скажет, что делать дальше.
- А твой дядя - мировой мужик, - молвил Трегубов удивленно, затем криво ухмыльнулся.
Алексей был во многом с Мефодием согласен, только, хоть убей, не понимал истинных мотивов Ланского-старшего. Неужто он смирился с тем, что его племянник не такой как все, исключение из правил, как говорится, «в семье не без урода», хотя юноша, скорее всего, себя и Мефодия к таковым не причислял.
- Он знает, - тихо молвил Ланской, глядя Трегубову в глаза. – Знает о нас.
Тут уже Мефодию самому было впору голову ломать, что на самом деле собой представляет его милость уникальный и загадочный граф Павел Сергеевич Ланской.
- Я пойду, поздно уже, - сказал юноша, прерывая затянувшееся молчание. Алексей встал из-за стола и не спеша проследовал к сеням, что вели к выходу.
Трегубов, кряхтя, встал и пошел за ним следом, чтобы проводить.
- Останься, Лёшка! – услышал Ланской совсем рядом с ухом страстный шепот друга.
Жаркое дыхание Мефодия опаляло затылок, скулы и голый участок шеи в отвороте батистовой сорочки. Мощное тело льнуло к его собственному. Крепкие руки вольно гуляли по его плечам, груди, впалому животу и бедрам, устремившись к паху.
- Это безумие! - стонал Алексей, вжимаясь в бедра друга, чувствуя его и свою набухающую плоть. – Ты вкрай ополоумел?! – сказал он чуть громче спустя миг, коря себя за то, что позволил им обоим подобную вольность. Ланской поспешно освободился из захвата Трегубова и, обернувшись, окатил его возмущенным взглядом. - Твои раны! Ты забыл, что тебя жестоко избили вчера вечером?! К чему такая беспечность, Мефодий?!
Трегубов постарался справиться с внезапным влечением и промелькнувшей в глазах болью, пытаясь отвернуться. Но, как понял Алексей, она была вызвана вовсе не телесными ранами, что все еще кровоточили.
Зная, что остался у друга в долгу, и просто считая, что так будет честно и правильно, Ланской, затаив дыхание, приблизился к Мефодию. Неуверенно потянулся к его паху и, приспустив другу портки, извлек его теплую, бархатистую, подрагивающую плоть на волю.
Юноша робко, неумело, вспоминая, что делал с ним его друг на берегу реки в высокой осоке, стал ласкать Трегубова, упёршись лбом ему в ключицу. Алексей слегка отстранялся, целовал и пробовал на вкус чуть солоноватую кожу на шее Мефодия. Прислушивался к его хриплому дыханию, заглядывал в глаза, подёрнутые дымкой страсти, которые он периодически закрывал от удовольствия.
Его друг попытался было доставить удовольствие и ему, но Ланской властно перехватил его руку. И дело тут вовсе не в жалости, просто Мефодий с лихвой заслужил это единоличное удовольствие. Он был зверски избит и унижен, обманут и лишен нормальной человеческой жизни. Это его награда, пусть насладится.
Ведомый этими помыслами, Алексей медленно сполз к ногам друга, лихорадочно облизал чуть пересохшие губы и сперва помаленьку, потом все глубже стал вбирать плоть Трегубова в свой рот.
- Святые небеса! Что ты со мной творишь?! – стонал Мефодий, упираясь одной ладонью в притолоку сеней, а другой мягко хватая Ланского за затылок.
Конюх стал легонько толкаться бедрами навстречу Алексею, но тот его удержал.
- Спина! - только и вымолвил Ланской, вновь возвращаясь к прерванному делу.
Спустя время, Трегубов почувствовал, что готов взорваться. Он быстро отстранился от друга и сам довел себя до финальной черты, с горловым хрипом изливаясь на глиняный пол, устланный свежим сеном.
- Алёшка, господи! А ты как же? – спросил Мефодий, все еще задыхаясь, привлекая юношу к себе и зарываясь ладонью в его белокурые локоны.
- Это только для тебя, - прошептал Ланской куда-то другу в плечо.
========== Глава 11 ==========
Примчавшись в Карповку, благородные господа и их слуги обнаружили, что пожар благополучно потушили. Хвала небесам, что вечер был безветренным, и меры по предотвращению распространения огня применили со всей расторопностью.
- Что же, голубчик, все выглядит не так плачевно, как я и ожидал, - бросил Ланской Трегубову, оглядывая остов почти обгорелого здания. Я тут прикинул, во что мне обойдется его отремонтировать. Может, снести и отстроить новый?
- Ежели на то ваша милость, - начал Николай Карпович, досадуя, что имение теперь потеряло товарный вид, - я могу вычеркнуть сие здание из реестра прочей недвижимости, скостив цену.
- Вот и славно, дорогой вы мой! – изрек Павел Сергеевич, панибратски обнимая Трегубова за плечи. – Раз уж мы с вами здесь, - добавил он, следуя к главному входу в барские хоромы, - давайте пройдем в дом и выпьем по бокалу вашего замечательного портвейна, а завтра утром начнем осмотр Карповки, прилегающих к ней земель, оставшихся построек, крепостных и утвари.
Сказано-сделано. На следующий день Павел Сергеевич с дотошностью государственного чиновника взялся проверять и перепроверять каждый сверочный реестр. Подолгу задерживался на том или ином месте, рассказывая Николаю Карповичу, как он распорядится тем или иным строением и участком, когда приобретет его в свое личное пользование.
Оценочный осмотр достопримечательностей затянулся почти на двое суток, так как ночь - дело святое, и господам нужно почивать от трудов праведных.
Трегубов терпеливо сносил вынужденное отсутствие себя в основном имении, так как был архи заинтересован в продаже этого богом забытого уголка и в немалых деньгах, что обещал Ланской. Конечно, он рассчитывал, что его милость махнет на все белой рученькой и станет сорить деньгами. Но, к его немалому удивлению Павел Сергеевич, как и сам Трегубов, был также бережлив, рассудителен и неплохо умел торговаться.
На третьи сутки, когда купчая была должным образом составлена и ждала обоюдной подписи господ, после чего помещик и его милость собирались отправиться в Трегубово, Павел Сергеевич не спустился к завтраку, сославшись на легкое недомогание.
- Что с вами, ваша милость? Никак, портвейна вчера перебрали? – обеспокоенно спросил Трегубов, когда зашел его проведать и поинтересоваться самочувствием.
Неестественно бледный Ланской выдавил мученическую улыбку, тихо простонав:
- Опять эта чертова мигрень. Голова просто раскалывается. Полночи, голубчик, над ведром склонялся, пардон, за столь интимные подробности. Это у меня от частой смены климата, разъезды, знаете ли, морская качка. Раньше терпел, а теперь, должно быть, старею, - констатировал Ланской, глядя лихорадочно блестевшими глазами на молчаливого Трегубова. – Посему не обессудьте за мою хандру и мрачное настроение.
- Может, за лекарем послать? - встревоженно предложил Николай Карпович, а то, чего доброго, Ланской тут дух испустит, так и не подписав купчую.
- Не стоит волноваться, голубчик, я себя знаю. К вечеру, самое большее к утру, все пройдет. А завтра, максимум послезавтра, подпишем купчую, и можно обратно возвращаться. Я сейчас слугу своего в Трегубово пошлю с извещением, что мы с вами еще на денек-другой тут задержимся. Вы уж уважьте своего дорогого гостя, несмотря на хворь, отвлеките меня от мыслей грустных, не обделите своим обществом и вниманием. Эскулапы утверждают, что в занимательной беседе двух ученых мужей больной очень быстро идет на поправку.
***
Той ночью, когда Ланской вынужден был покинуть дом Мефодия и, словно вор, либо горе-любовник (что ближе к истине), красться обратно в свои покои, юноша еще долго не мог уснуть от избытка переполнявших его чувств. Его плоть еще долго томилась, требуя разрядки и делая тесными кальсоны, но Алексей лишь свернулся узлом на перинах, стараясь мыслить о чем угодно, лишь бы усмирить свою похоть.
Последующие несколько дней ему приходилось четко соблюдать инструкции дяди и скрашивать вынужденное одиночество обоих господ. Он вел непринужденную беседу о богословии с чопорной Натальей Дмитриевной, а с ее сыном, выезжая на верховые прогулки, обсуждал светские сплетни и столичную моду.
С Мефодием в эти дни он виделся редко, четко играя свою роль. Но когда их взгляды пересекались, Ланской первым отводил глаза, на что Трегубов понимающе поджимал губы, силясь не улыбаться. Ко всему следует привыкнуть.
Скулы Алёши периодически покрывались румянцем, так как юноша все еще чувствовал легкую неловкость после той запретной вольности, на которую решился. А еще больше боялся того, чтобы кто-нибудь не заметил ту незримую, но весьма ощутимую связь межу ними. НЕПОЗВОЛИТЕЛЬНУЮ. ГРЕХОВНУЮ. СЛАДКУЮ.
Вернувшись с утренней прогулки по окрестностям, Алексей и Антон подъехали к конюшне и передали своих лошадей Мефодию. Там же, возле широко отворенных деревянных ворот, стоял огромный воз, доверху наполненный сеном. Подцепляя вилами душистую траву, трое дюжих мужиков сносили целые охапки вглубь конюшни.
У парадного подъезда барских хором Ланского и Трегубова дожидался один из слуг его милости.
- Мое почтение, юные господа, - вежливо обратился к ним Парамонов, слегка кланяясь, - я личный камердинер его милости Лука Васильевич Парамонов, - представился он Антону. - Приехал нарочный из Карповки с известиями от вашего дядюшки.
- Надеюсь, с графом и батюшкой все хорошо? – забеспокоился Антон, мельком глянув на Алексея.
- Не извольте волноваться! – поспешил успокоить Лука. – Пожар потушен, купчая уже составлена и ждет подписи. С вашим достопочтимым батюшкой Николаем Карповичем все хорошо, а вот его милость захворать изволили.
- Что с ним? – взволнованно молвил Алексей.
- Ничего страшного, обыкновенная мигрень. Через пару дней пройдет, - заверил Ланского-младшего Парамонов. – Его милость велели мне чистое белье и кое-какие личные вещи для него передать, так как не думали, что в Карповке так надолго останутся.
- Конечно же, голубчик, идемте! – взволновано бросил Алексей, собираясь поспешить в дом. - Прошу меня простить, - добавил он, обращаясь к Трегубову-младшему.
- Конечно, конечно, ступайте, граф! Мы с матушкой ждем вас к позднему завтраку, - засуетился Антон, пропуская Ланского вперед.
Зайдя в покои графа, Алексей терпеливо стал дожидаться, когда Парамонов войдет за ним следом и плотно притворит дверь.
- Так что за личные вещи просил передать Павел Сергеевич?
- Я уже все собрал и передал нарочным, - тихо сообщил Парамонов, - самый крайний срок завтра вечером, - заговорщицки добавил Лука Васильевич. – Ваши вещи я тоже собрал, но лишь те, что поместились в дорожный саквояж. Путешествовать придется поспешно и налегке. Я буду начеку, ежели что.
- Как вы думаете, Лука Васильевич, - спросил Алексей, не в силах сдержать удивление от слаженной работы Павла Сергеевича и доверенного слуги, - у дядюшки и впрямь эта самая аристократическая болезнь?
- За долгие годы службы у вашего дядюшки где я только не бывал и чего не насмотрелся, - позволил себе хитро улыбнуться Парамонов. – Ну, мог он чихнуть от понюшки табака, а так у его милости отменное здоровье и луженый желудок. Он с большим успехом справляется со своею ролью. Сыграйте и вы свою, не подведите всех нас.
- Снимаю перед вами шляпу, Лука Васильевич, - с восхищением молвил Алексей. – И как вам только удается?
- Хороших господ, как и хороших слуг, трудно сыскать. Служить Павлу Сергеевичу - для меня честь, зная, что и он оценит меня по достоинству, не обделив своею милостью.
***
У Мефодия был долгий и «терпеливый» разговор с матерью по поводу побега. Женщина, не веря своим ушам, сперва разревелась и, заламывая руки, молила сына одуматься. Дело то подсудное.
- Нет, мама! Лучше смерть, чем такая жизнь! – возражал молодой человек.
Потом ее сын потребовал, чтобы Трина успокоилась и взяла себя в руки. Это был их, возможно, единственный шанс обрести свободу.
- Да пойми ты, - увещевал ее Мефодий, хватая за хрупкие, подрагивавшие от тихих рыданий плечи, - в этом плане, или тщательно разыгранном спектакле, называй, как хочешь, замешано слишком много актеров. Каждый играет свою роль, и ты должна. Алексей, его слуги и даже его милость, Павел Сергеевич, на нашей стороне и готовы помочь. Это был его план. А зрители, то бишь Трегубовы, должны воспринять все за чистую монету и ничего не заподозрить. Мы должны действовать, пока граф Ланской отвлекает внимание старшего Трегубова на себя. Ни сегодня, так завтра все может сложиться.
- Что мне делать? – тихо спросила Трина, утирая подолом передника мокрые глаза.
- Собери все самое ценное, что можно унести на себе, и жди моего сигнала. А пока, как и раньше, барыне служи исправно. На людях веди себя так, словно этого разговора не было. Не смей с кем-либо прощаться. Ни словом, ни жестом не смей всех нас выдать, поняла?! Задуманное дело полно риска, но если работать слаженно, оно может выгореть.
***
Тихий вечер уступал место темной ночи, делая подворье усадьбы почти безлюдным. Мефодий лежал на огромном стоге сена, сваленном в угол конюшни, и жевал зубами травинку. Его начавшая заживать спина весьма комфортно себя чувствовала на этой мягкой перине. Он еще раз прокручивал в голове недавний разговор с матерью, надеясь, что смог убедить женщину своими доводами.