И вторая смерть… Она вспомнила, что ей сказала представительница «Шугуана».
– Элизабет, вы должны узнать одной из первых, до того, как это появится в новостях. Мы потеряли связь с «Зевсом-Четыре». Он ушёл с орбиты Юпитера, и мы его потеряли. «Зевс-Три» отправил зонды, пытаясь его разыскать, но сканирование ничего не дало. Завтра мы делаем официальное заявление.
– Это значит, они все мертвы? – спросила Элизабет.
– Мы не знаем. Скорее всего, мертвы. Нам очень жаль. Космос – это всегда риск.
Да, космос – это всегда риск, и астронавт Нам Ен, отправляясь к Европе, спутнику Юпитера, знал это лучше всех. Человек, с которым Элизабет познакомилась в Касабланке за полгода до старта и влюбилась в него, принял решение. Лёжа на пляже за несколько дней до разлуки, они договорились ловить момент сейчас, но не запоминать его и не вспоминать друг друга. Дать этой любви уйти из их жизней, принадлежащих разным мирам. Он с юных лет грезил этим полётом, и Элизабет знала: если бы не неизбежность прощания, она никогда бы не влюбилась в него.
Элизабет вспомнила, как темнело тогда на пляже, в волнах плескалась парочка беззаботных туристов, а они лежали и молчали, думая о будущем. Он рассказал ей, что отец запретил ему иметь семью, и Нам Ен исполнил это обещание, доверился ему, но ошибся. Улетев с Земли, улетев навсегда (потому что даже если бы он вернулся, он стал бы совсем другим), он хотел оставить частичку себя здесь. Живое человеческое сердце, бьющееся в такт с его сердцем, странствующим меж звёзд, в великой вечной пустоте. Её достаточно представить, чтобы она тебя раздавила.
Элизабет представила. Представила, как белый треугольник, шедевр человеческой мысли, исполинский космический корабль «Зевс-Четыре» взрывается где-то в пустоте. И Нам Ен задыхается, или замерзает, или погибает от перепада давления и закипания крови, или сходит с ума в ожидании того, что его спасут, когда закончилось топливо и отказали средства связи, и понимает, что никто не придёт, и лучше совершить самоубийство, чем бороться с этим ожиданием, а свет далёких звёзд так холоден, и близкое Солнце не согревает, а родная Земля так далеко, и никто, ничто уже не поможет.
Пока он был жив, Элизабет держала данное ему слово. Не вспоминать – это легче сказать, чем сделать, но она почти справилась. Почти.
Теперь она вспоминала его: вспоминала каждый день, проведённый вместе, каждую ночь. Вспоминала, как накануне пуска космического корабля случилась трагедия, и возник вопрос, сообщать ли о ней Нам Ену. Элизабет знала, что Нам Ен может отложить полёт или вообще отказаться от него, если узнает, и потому взяла на себя ответственность и запретила связываться с Нам Еном. Она отпустила его. Она сделала выбор. И теперь он мёртв – из-за неё.
Элизабет испытывала скорбь, печаль и бессильную злость. Она лежала, слушала, как бьётся сердце. Знала, что может успокоиться в любой момент, но не хотела этого. Она хотела страдать. Хотела переживать. Хотела мучиться. Просто потому, что она в этом городе. Просто потому, что это честно.
Элизабет поднялась с кровати, открыла шкаф и достала из кармана пиджака маленький контейнер для лекарств. Она зажала его в руке и зашла в ванную, где автоматически загорелся бледный свет. Пустила воду и замерла перед раковиной. Она открыла контейнер и высыпала на ладонь горсть таблеток. Она изучала их, словно видела впервые, внимательно рассматривала эти синие круглые таблетки: положить на язык и проглотить, запив водой.
Какое не сравнимое ни с чем блаженство опустится на неё, в какую эйфорию она уйдёт на целую вечность – вечность перед собственной смертью. Исчезнут все мысли, которые она боится подавить в себе, время перестанет существовать, Нам Ен оживёт, у них будут дети, и они все растворятся во Вселенной, почувствуют пульс Космоса, взглянут на Землю со стороны, отправятся в долгий путь… И тогда она умрёт, безболезненно, радостно, удовлетворённо…
Синие таблетки. Средство легко и приятно покончить с жизнью. Близость этих таблеток всегда успокаивала Элизабет, она всегда носила их с собой, не могла и шагу ступить без заветного ключа от двери небытия, двери свободы. Не могла… И не хотела. Обладая властью, деньгами и влиянием, выдающимся интеллектом и способностями, о которых двадцать лет назад никто на Земле и мечтать не мог, Элизабет не собиралась жить вечно. Ей нравилось думать, что она может уйти в момент, который выберет сама…
Неужели это он? Смерть Нам Ена, катастрофа «Зевса-Четыре», снова город Дели… Всё началось здесь, здесь всё и должно закончиться. Зачем ей жить без него? Зачем жить, если не ждать его возвращения? К чему ей «Голд Корпорейшн», к чему ей весь этот мир… Нет, это не примитивная любовь, управляемая гормонами и нейромедиаторами, им она умела отдавать приказы. Это не чувство, это знание. Это заданный вопрос: зачем ей жить, если в любой момент за ней может прийти Болезнь и съесть, как съела Ле Джиана? Зачем ей жить, если Нам Ен уже не вернётся, и мир, который она к его возвращению собиралась построить… он никогда не увидит.
Синие таблетки… Пурпурные таблетки… Элизабет с силой ударилась спиной о стенку ванной комнаты и сползла по ней вниз. Из золотистого крана хлестала вода, брызги падали на пол. Элизабет откинула голову и ощутила затылком стену. Кружилась голова, перед глазами сияли – ярче тысячи солнц – огоньки лампочек в потолке ванной комнаты. Не чувствуя рук, она смотрела на кулак, сжимавший таблетки, отстранённо, как на чужой. В кулаке были синие таблетки. Не пурпурные. Синие.
«Не пурпурные, – повторила она про себя, – и ты знаешь это. Они всего-навсего убьют тебя, они не вернут Пурпурного Человека в твою жизнь, он уже никогда не вернётся… А если вернётся, то пожалеет, пожалеет о каждой прожитой секунде, обо всём, что он с тобой сделал. Сделал в этом городе, где ты проделала путь от трущоб, воровства на рынках и голодной нищеты до роскошных офисов и частных самолётов, до любви Нам Ена… Значит ли этот путь для тебя что-нибудь, Элизабет? Если да, то тебе надо выкинуть эти таблетки, раз и навсегда забыть о них. Нам Ен не хотел бы, чтобы ты умерла. Он хотел оставить наследие, он хотел, чтобы ты думала о нём, чтобы ты продолжала делать этот мир лучше… Пусть не для него. Для других людей, таких, как он, как ты сама…»
Она молча плакала и билась головой о стену, после каждого удара ожидая, что почувствует на затылке тёплую кровь, стекающую на шею, образующую корку под волосами. Хотелось разорвать грудную клетку. Глядя расплывающимся взглядом на таблетки в дрожащей руке, она поднесла ладонь ко рту, раскрыла рот и замерла… Язык сам потянулся к таблеткам…
Вдруг она услышала шум воды – так ясно, будто бы кроме этого шума больше ничего и не существовало. «Какая я жалкая, – подумала Элизабет. – Распласталась на полу ванной комнаты, слушаю звук хлещущей воды, жадными глазами смотрю на эти синие… синие таблетки, мечтаю о самоубийстве и понимаю, что решимости у меня не хватит, что не могу просто так взять и уйти… А ведь… ОН был бы доволен, если бы я ушла. Пурпурный Человек, он был бы счастлив…»
Элизабет опустила руку с таблетками, но сжала кулак и не дала им рассыпаться. Вытерла слёзы, поднялась и подошла к унитазу. Открыла крышку, бросила таблетки в воду. Они не тонули, плавали в прозрачной воде. Элизабет нажала кнопку слива и не отпускала её, пока вода в унитазе не обновилась полностью, и таблетки не исчезли.
– Хватит, – сказала она себе, – довольно.
Все чувства сразу пришли в порядок, жар исчез, сердце восстановило нормальный ритм. Она закрыла глаза, а когда открыла, мыслям о суициде из-за погибшего среди звёзд Нам Ена уже не осталось места.
2 мая 2020 года. Бахавалнагар, Пенджаб
Алессандро Вита дышал ровно, стараясь не волноваться. Шёл первый час ночи, вертолёт с их отрядом летел над равниной, приближаясь к городу. В салоне было душно и пахло потом. Комбинезон удобно облегал тело и охлаждал, но шлем Алессандро пока держал в руках, и лицо парилось. Короткая густая борода вымокла, капли пота стекали из-под волос по вискам и по шее, но Алессандро терпел и не шевелился.
Остальные нервничали меньше, чем он. Для него это только второе настоящее боевое задание, где сопротивление не только возможно, но ожидаемо. В принципе, оно ожидаемо всегда (из этой предпосылки исходит командование), но в некоторых операциях перестрелка – это нарушение первоначального, «чистого» плана. А в этой операции, повторял про себя Алессандро, стрелять можно сразу на поражение. Значит, всё серьёзно. Очень серьёзно. Им разрешили стрелять, потому что лучше убить подонка, за которым идёт охота, чем дать ему ускользнуть. Выходит, этот подонок – важный террорист. Важный настолько, что нас не интересует информация, которую он может выдать под пытками, нас интересует только его голова.
Думая «нас», Алессандро имел в виду, конечно же, командование; но годы учёбы и тренировок не прошли даром. И командование, и простые солдаты, и бойцы элитных штурмовых спецподразделений, как он сам, – все были для Алессандро «мы», все были на стороне добра. А те, на кого через несколько минут он будет смотреть через тактический прицел, – зло, недостойное жить. Алессандро было двадцать семь лет, и он посмеивался, когда слышал, что таким, как он, «промыли мозги», «превратили в безвольные машины для убийства». Ведь это был его выбор, осознанный гражданский выбор, и никто не заставлял его надевать тёмно-синюю форму отряда спецназначения войск Европейского союза. Кто-то же должен это делать, чтобы трусливые тыловики-«правозащитники» могли и дальше чесать языком.
Один из спецназовцев напротив Алессандро сидел, откинув голову назад и закрыв глаза. К его ушам из нагрудного кармана тянулись два проводка. Указательным пальцем он отстукивал ритм по макушке шлема. Другой – тоже новичок, как и Алессандро – проверял экипировку. В задней части вертолёта болтали.
– Эй, Громила, – крикнул сосед Алессандро. – Что за дерьмо у тебя там играет?
– Моцарт, – отозвался тот, не открывая глаз.
– Кто?..
– Моцарт!
– Моцарт – дерьмо! – сказал первый. – Гендель лучше!
– Пошёл в жопу!
– Что скажешь, Сандро? – Он толкнул Алессандро плечом.
– Моцарт, – ответил Алессандро.
– Что?..
– Моцарт, я говорю!
Громила показал любителю Генделя средний палец:
– Отсоси у Вольфганга Амадея, сука.
– Как это ты постоянно делаешь?
– Три минуты! – крикнул командир, поднимаясь с места. – Готовность!
Алессандро вздохнул и надел шлем. Тускло освещённый салон вертолёта засиял в зелёном спектре, появились условные обозначения и крестик прицела. В ухе зазвучал механический голос: «Проверка канала. Канал номер 1, канал номер 2, канал номер 3. Все каналы функционируют нормально, канал номер 3 по умолчанию. До начала операции две минуты».
Остальные не спешили: Громила, например, сперва вытащил наушники и засунул в карман, проверил бронежилет, обойму в автомате, подсумки, пистолет и нож на бёдрах и только после этого водрузил на голову тёмно-синий шлем. Он нажал несколько кнопок на боковой панели шлема, регулируя визор. Алессандро последовал его примеру и тоже проверил своё оружие.
Сейчас начнётся, подумал он, чем скорее, тем лучше. Сердцебиение участилось, но Алессандро знал: как только они покинут вертолёт, он перестанет об этом думать. Адреналин уже бурлил в крови, и Алессандро знал, что он готов. Интересно, подумал он, каково будет вот так сидеть в вертолёте перед операций спустя много лет, если меня не убьют, буду ли я переживать каждый раз или есть какая-то черта, переступив которую я забуду о волнении?..
– Минута, ребята! – крикнул командир, и его слова продублировались в ушах каждого спецназовца. – Трахнем их!
– Сами трахнемся! – ответил ему кто-то, и раздался смех. Они поднялись со своих мест, зная, что вертолёт уже пролетел над рекой и пошёл на снижение. Алессандро поднял автомат, считывая обратный отсчёт с визора. Когда он в первый раз надел шлем, его безумно раздражал этот интерфейс, мешающий сосредоточиться, но теперь он привык и без него на тренировках чувствовал себя как без рук. «Ещё один недостаток системы, – подумал Алессандро, – воины слишком привыкают к технологиям».
Дверь вертолёта открылась, оттуда на спецназовцев дохнуло жаром. Высокая трава прижималась от ветра, который поднимали вертолёты, – Алессандро видел впереди ещё один вертолёт, уже достигший земли, и один сбоку, шедший с ними вровень. Они садились на пустыре перед городом, впереди был жилой квартал с двух– и трёхэтажными зданиями: в некоторых окнах горел свет, большинство домов были обнесены высокими заборами. Визор отметил путь отряда Алессандро: они должны двинуться на юг, прикрывая правый фланг высадившейся группировки. Затем им предстоит пересечь дорогу, пройти насквозь пять домов, соединиться на городском перекрёстке с отрядом «А», вместе развернуться и двинуться на север, к отряду «C». Они должны сыграть роль гончих в охоте, окружить район, где скрывается их цель.
Самое интересное, думал Алессандро, что нет чёткого распределения на выгонщиков и охотников – захватить или убить цель мог любой отряд, которому повезёт. «Мы не знаем, в какую сторону рванёт эта сука, поэтому, наудачу, она может попасться и нам».
Вертолёт опустился достаточно низко, таймер на визоре закончил отсчёт, и бойцы спрыгнули на землю. Подошвы приняли на себя удар приземления, и Алессандро легко устоял на ногах. Визор перестроился на ночной режим, и Алессандро увидел отряд «C», уже приземлившийся и направлявшийся на северо-восток. Отряд «А» высаживался слева от них. Алессандро посмотрел в тёмное небо и на фоне нескольких ярких звёзд заметил движение. Беспилотники – им не сказали, что они участвуют в операции, но так надёжнее. Стоит цели высунуться на открытую местность, её сразу засекут. Спецназу, подумал он, стоит сконцентрироваться на закрытых пространствах. Для тех, за кем они охотились, это означало смерть.
Выдвинулись. Короткими перебежками – по пустырю к дороге и домам за ней. Несколько деревьев перед дорогой затрудняли обзор, но визор уверял, что в окнах нет снайперов и путь чист. Алессандро поймал себя на мысли, что звук его шагов – самый громкий из всего, что он слышит. Гул вертолётов был мягким и сливался с шумами природы. Новая разработка оправдывает вложенные деньги, думал Алессандро, вместе со стелс-технологией эти вертолёты теперь почти невозможно обнаружить, их даже не слышно.
– Мы появляемся в ночи, словно призраки обрушиваемся на их головы, – пробормотал он, облизывая пересохшие губы. Их отряд добрался до деревьев и ждал замыкающих. Командир жестами разделил их на две группы: визор сообщал, что в доме напротив два человека; перед глазами отпечатались их тепловые силуэты. Один на первом этаже и один на втором. Первая группа должна обойти этот дом и двинуться в следующий, вторая – проникнуть внутрь и осмотреть его.
Алессандро отправился с первой группой. Они пересекли дорогу и прошли вдоль высокого забора. Алессандро прикрывал – он присел на одно колено, пока ребята перемещались за его спиной, и осмотрел близлежащие дома. Визор показывал тепловой след практически в каждом, но все тела, которые он видел, находились в горизонтальном положении.
Вдруг он услышал выстрелы. С северо-востока. Два одиночных выстрела, затем очередь. Тишина. Ещё очередь и одиночный выстрел. Где-то залаяли собаки. С северо-востока, значит, в бой вступил отряд «A». Алессандро встал и двинулся за своей группой. Ведущий показал на калитку в заборе у дома – они обступили её. Громила ударил ногой, она с грохотом распахнулась. Внутрь тут же вбежало несколько бойцов. Проходя мимо Громилы, Алессандро шепнул:
– Вольфганг Амадей тобой доволен!
– Ах ты сука! – хохотнул Громила.
Они вбежали во двор. Алессандро бросился к двери, которая оказалась открыта, несколько ребят уже были внутри. В доме – трое, и, судя по крикам, среди них точно есть женщина. Алессандро услышал ещё несколько выстрелов с северо-востока и одиночный выстрел в доме. Он оставил Громилу снаружи, а сам обошёл дом и, убедившись, что нет других выходов, взял на мушку вторую калитку, ведущую в следующий дворик.