— Послушай, шанк, как там тебя, ты сказал? Финник? Так вот. Мы ни хера не понимаем. Быть может, с начала и по порядку?
И он рассказал. Он говорил долго, не пытаясь испугать притихших мальчишек, но разя каждым словом, как ядом гривера - не неведомого чудовища, отнюдь, всего лишь изощренным механизмом, созданном для развлечения скучающих богатеев. Государство Панем и двенадцать дистриктов, провинции, задыхающиеся от голода и нищеты. И Капитолий - столица, где зажравшаяся публика требует все новых яств, все более изысканных зрелищ. Голодные Игры, собирающие на Арене девчонок и мальчишек, убивающих друг друга, все еще веселили Президента Сноу и его холуев, но капитолийцы требовали чего-то нового, необычного, страшного… И получили Лабиринт, населенный чудовищами, которых практически невозможно убить…
— Но что то вышло из-под контроля, и гриверы могут вырваться в Капитолий. Лабиринт уничтожат вместе со всеми, кто находится здесь. А потом лаборатории ПОРОКа начнут новый виток испытаний.
— Почему мы должны тебе верить?
— Потому что я выведу вас отсюда, рискуя собственной шкурой? И кто-то из вас, возможно, даже поймет, мотивы моих поступков, - добавляет странный парень, косясь в сторону шушукающихся Ньюта и Томаса.
— Ты пришел спасти кого-то из наших парней? - охает Чак, расплываясь в пухлощекой улыбке. - Ты влюблен в одного из них? Возможно, это наш Томас или, может быть, Ньют? Но знаешь, у них вроде как любовь, хоть и скрывают тщательно, но…
— Успокойся, малыш. Не претендую я на ваших парней, просто должен спасти всех вас, вытащить ваши задницы из мышеловки, что скоро зажарится вместе с котом, понимаешь? - Финник улыбается грустно каким-то своим мыслям и задумчиво крутит гладкий золотистый браслет на запястье. - Там, за стенами, есть девушка. Можно сказать, Чаки, я делаю это ради нее. Чтобы она могла жить в мире, где можно засыпать без страха уже не проснуться или проснуться в камере пыток…
Чак всхлипывает, но парень ободряюще треплет его по плечу, а потом взъерошивает мягкие кудри, как бы говоря: “Не бойся, прорвемся”.
— И как мы выберемся? Мы пытались три года, многие - дольше…
— Мы просто пройдем этот чертов Лабиринт до самого выхода.
========== 19. Финник/Китнисс ==========
Комментарий к 19. Финник/Китнисс
https://pp.userapi.com/c630228/v630228352/37cc1/x92DU_6a1wc.jpg
— Огненная Китнисс? Та самая? Надо же, я польщен.
Он смотрит насмешливо, с вызовом, а у нее руки чешутся от желания стереть надменную ухмылку с этого идеально-сладкого лица. Такого приторного, что пересыхает во рту и дико хочется пить, как… как на Арене в тех ее снах.
— Финник Одэйр? Сердцеед и любимец всех старых кошелок Капитолия? Из чьей пропахшей нафталином койки вылез на рассвете, сладенький?
Он не вздрагивает, нет, слишком хорошая выдержка и годы тренировок, но лицо застывает резиновой маской и чуть бледнеет золотистая кожа. Надо же, Китнисс Эвердин, твоя стрела попала в цель.
— Язычок острый, наверное, в дедушку? Должно быть, Сноу очень гордится тобой, возлагает надежды. Не удивлюсь, если именно ты станешь преемником. Новым Президентом.
“Новым тираном Панема”, - не говорит он, но ясно слышит она в своей голове. И картинки сменяются перед глазами, как будто кто-то поставил на ускоренное воспроизведение кадры старой хроники. Бомбы, падающие на цветущие города, горящие заживо люди, обугленные тела женщин, детей, стариков…
Наверное, не удается уследить за мимикой, потому что Финник подмигивает ей радостно и уходит, прищелкнув языком, опалив напоследок горячим дыханием и шепотом, что разливается ядом внутри: “Счастливо, будущая госпожа президент. И помните, я всегда к вашим услугам, у вас есть много разных, самых грязных тайн…”
Финник уходит, а она продолжает неспешную прогулку по саду. соблюсти ритуал, не думать про хама, выскочку-рыбака из четвертого дистрикта. Того, кто победил на Арене всего пару лет назад, но моментально очаровал всех женщин столицы - от младенцев до глубоких старух.
— Что он умеет такого? Что они находят в нем кроме смазливой рожицы? - спрашивала она у лучшей подруги, а Джоанна лишь мечтательно закатывала глаза, облизывая накрашенные ярко-красным губки.
— Это же Финник Одэйр, милая. Он почти как Аполлон. Говорят, в постели он искуснее бога любви…
Не думать.
*
— Я крикну охрану, если не уйдешь. Кажется, ты ошибся калиткой, трибут, выход в северной части сада.
Другой день — не вечер, а жаркий полдень, но он вновь стоит перед ней и сияет на солнце как отлитая из бронзы статуя. Совершенное творение, вероятно, лучшего мастера Панема.
— Я думаю, ошибся в тебе, Китнисс Эвердин. Я назвал не то прозвище. Ты знаешь, что восстание скоро захватит весь Панем? Знаешь, не так ли?
Ни намека на насмешку в голубых, как воды залива, глазах. И, кажется, впервые за долгие месяцы подготовки липкий страх проникает в вены, замедляет кровь, сдавливает колючим шнуром горло, мешая дышать.
— Я не лезу в политику, трибут. Еще не мое время, пока нет, дедушка…
— Дедушка не знает о тебе, так ведь, Сойка-Пересмешница? Символ восстания и главный информатор подполья…
Дыши, дыши, просто дыши. У него не может быть ничего, кроме домыслов, сплетен, догадок…
— Я не обязана слушать твой бред. Охрана…
— Охрана отправит меня прямиком к Сноу. Как думаешь, что он скажет, узнав про шифрованный канал связи из дворца? Когда следующий сеанс? Ах, да, через час после полного обхода территории… Молчишь?
Это не страх и не паника. Какое-то опустошение, быть может? Ей хочется смеяться, просто хохотать, откинув голову. Или вцепиться ногтями в его лицо и рвать на части, пластать на кровавые ленты. Чтобы так просто? Какой-то альфонс разрушил все, к чему готовились долгие годы…
— Не вздумай кричать. Или выкинуть что-то, если не хочешь, чтобы ваши планы были раскрыты, - Одэйр наклоняется, предупреждающе касаясь пальцем мягких губ, и она чувствует вкус сахара и запах ванили. Как если бы он совсем недавно кормил лошадей кубиками сахара, который они так любят.
Что за глупости лезут в голову?
— Ты никогда не докажешь…
— Ты хочешь доводить до этого, Китнисс? У меня есть твой секрет. Секрет - это плата. Сегодня вечером, девочка.
И Финник уходит, мимоходом тронув ее холодные губы губами. Уходит, а у нее в голове звенят натянутые до предела стальные канаты. Тросы, что лопаются один за другим от напряжения, взрывая сознание.
*
Его руки сильные и умелые, его кожа пахнет свежей травой, а дыхание - липовым медом и мятой. Она закрывает глаза, когда он отстраняется, чтобы стянуть свою майку. Оголяет тело, прикоснуться к которому мечтают, за право этого проклинают, продают, предают. В комнате темно и лишь его яркая улыбка рассеивает мрак. И ямочки, что появляются на щеках так неожиданно и… мило?
— Не бойся, - хриплый шепот царапает кожу, и волоски поднимаются на руках.
Китнисс откидывается на подушку, опуская ресницы, пока мягкие губы ласкают ее шею, спускаясь к плечам, а руки стаскивают ночную рубашку.
— Такая скромная, - что-то странно напоминающее восхищение (или нежность?) проскальзывает в голосе, и она даже прекращает жмуриться, смотрит во все глаза, а потом вдруг обнимает за плечи и вовлекает в такой глубокий поцелуй, что Финник охает от неожиданности и моментально оказывается снизу, прижатый ее бедрами к упругому матрасу.
— Я не могу позволить себе быть скромной, мистер Одэйр. И не могу позволить, чтобы ты ушел со всей той информацией, которую ты знаешь.
Одно движение, и вот уже тонкие пальчики выхватывают из-под подушки острый кинжал, прижимают к шее. Финник замирает, потому что острое лезвие взрезает золотистую кожу, и пунцовые капельки крови рассыпанным бисером уже усеивают белоснежные шелковые простыни.
— Ты можешь перерезать мне горло, и никогда не узнаешь, кто сдал тебя, Сойка. Не будешь знать, кто следующий может раскрыть твои планы дедушке Сноу.
Давление лезвия на шею слабеет, и Финник тянет довольную улыбку, а потом чуть двигает вверх бедрами, которые она оседлала, и Китнисс краснеет, как школьница (боже, да просто, как Примроуз), когда чувствует… чувствует… боже.
— Ты скажешь имя, и я не убью тебя.
— Так сделай это, Огненная Китнисс, давай. Бей.
И вскидывается, подставляя горло под нож, она отшатывается в последнюю секунду, отшвыривая лезвие, как ядовитую змею.
— Рехнулся?
— Ты не убийца, Китнисс. Только не ты, - голос обволакивает, как прохлада в жаркий летний зной. И ее тонкий пальчик словно бы сам собой скользит вдоль скулы, обводит линию чувственных губ. Губ, что целовали сотни, тысячи женщин и мужчин.
— Чего ты хочешь?
— Тебя, Китнисс Эвердин. Все, чего я хочу - это ты.
*
Утром спутанные волосы разметались по подушке, исцелованные губы горят, а грудь, шея, бедра - каждое местечко, которого касались губы Финника Одэйра, словно пылает. Огненная Китнисс почти сгорает в огне. Она шевельнется, пытаясь сбросить с себя обвивающие смуглые руки, но он лишь улыбнется - растрепанный, сонный, красивый… Боги, красивый, как божество из старинных легенд.
— Далеко собралась, солнышко?
— Ты получил, что хотел. Теперь уходи.
— Знаешь, я не заметил, что ночью ты была слишком уж против. Скорее наоборот. Трижды. … Хэй, малыш, мы не договаривались, что ты будешь кусаться. Китнис… Китнис, т-с-с-с-с-с. Всегда помни, кто твой настоящий враг, Китнисс Эвердин.
— Что? - замирает резко, как автомат, в котором вдруг в самый разгар боя кончились патроны. - Что ты сказал?
Его улыбка похожа на счастье. Он вытягивается в ее постели - ленивый, разомлевший на солнце дикий кот. Грациозный, опасный.
— Ты все это время?… Ты! Ты, как змея! Ты запугал меня, ты воспользовался… принудил… ты… ты…
— Я никому тебя не отдам. Побьешь меня потом, ладно? Когда победим.
И притягивает к себе, утыкаясь носом куда-то в изгиб ее шеи.
========== 20. Катон/Китнисс ==========
Комментарий к 20. Катон/Китнисс
коротко
https://pp.userapi.com/c840024/v840024997/4647b/gY8DwQYx774.jpg
— Жалеешь, что не умерла тогда, Китнисс?
Он приходит всегда перед рассветом. Стоит там, у стены, где из приоткрытой створки тянет ночным сквозняком, одуряюще сладко пахнет белыми лилиями, которые она ненавидит, а еще колышется занавеска. Тонкая, как кожа у него на висках. До прозрачности.
— Я ни о чем не жалею.
Ее голос сухой, как старая бумага, что займется от малейшей искры и спалит тут все дотла. Ее не зря прозвали “Огненной Китнисс”, ведь это она — та, что несет с собой пламя, дарящее смерть. Всем, кто значит хоть что-то… кто значил.
— Знаешь, а врать ты так и не научилась.
У него глаза синие и глубокие, как океан, которого она не видела никогда. Неподвижные, точно водная гладь перед штормом. У него губы чуть приоткрыты, и, кажется, можно даже почувствовать теплое дыхание. С привкусом липового меда, орехов.
— Это ведь мучает тебя, Китнисс?
В разрывах низких свинцовых туч луна кажется слишком яркой, искусственной, мертвой. На самом деле, так легко поверить, что ты опять на Арене, что все это — уловки распорядителя Игр. Очередная ловушка.
Арена… и столько смертей еще не случилось.
— Мы были в бреду от укусов ос-убийц, Катон. Это были галлюцинации, бред.
— Один на двоих? И что ты называешь бредом? Ту ночь, которую помним мы оба, или мою смерть?
Его ухмылка какая-то непривычно-мягкая, а оттого чудовищная, дикая, невыносимая. Ей бы уши зажать и глаза, ей бы скорчиться на полу и кричать, срывать голос, харкая кровью, ей нестись бы прочь отсюда, вприпрыжку.
Столько лет позади, они уже победили. А он все приходит к ней. Совсем не каждую ночь, но как только на небо выползает вот такая луна, отливающая ярко-красным. Как кровь, что хлестала из его рта перед тем…
— Ты знаешь, мы могли бы родиться в одном дистрикте и никогда не попасть на Арену…
Они не могли, она знает это лучше, чем умеет стрелять.
Они… нет никаких “они”… никогда…
— Я все еще тебя ненавижу.
Молчанье. Гулкое, с привкусом горькой травы, с ноткой обиды, быть может.
Медленно — ладонью к мокрой, такой бледной щеке. Ни холодно, ни тепло… лишь тревожно.
— Катон…
Ямка на подбородке… и солнце, что поднимается, потягиваясь, из-за горизонта слишком уж быстро. Песня сойки-пересмешницы там, за окном, и мираж, рассыпающийся пригоршней атомов в рассеянном свете раннего утра.
Приторный запах лилий и липа…
А еще океан, который она однажды обязательно увидит.
========== 21. Катон/Китнисс ==========
Комментарий к 21. Катон/Китнисс
коротко
https://pp.userapi.com/c840530/v840530489/23d4e/JQlYQfIlj40.jpg
— Ну же, сойка, стреляй. Ты не промахнешься, Китнисс. Ведь ты меня уже убивала.
Симуляция рассыпается пригоршней золотых искр, что жгут, несмотря на фантомность. Несмотря на то, что все это — блеф. Новая иллюзия, созданная шоураннерами Капитолия, послушными марионетками Сноу.
— Ты стреляла лучше всех на той нашей бойне. Я тоже был неплох, согласись. Я почти… почти победил. Но твой женишок…
— Не смей говорить о Пите! Не ты, ты не можешь.
Не может, не может совсем ничего.
А она все еще помнит, как клыки переродков рвали изломанное, окровавленное тело того, кто стал первым и главным врагом на Арене. С того мига, как прозвучал гонг. Черт, нет, еще раньше, наверное, с дурацкого парада колесниц.
— И снова вы на Арене. Вы оба. Ты не спасла его все же, Китнисс. Хоть и убила меня. Это был неплохой выстрел, девочка. Знаешь, Диадема никогда не смогла бы сравниться с тобой.
Это все в голове. Это все в ее голове.
Его голос, печальный.
— Оставь меня, я не хочу, никогда не хотела. Это ты — ты рвался на Игры, не я. Я просто хотела спасти сестру и остаться в живых, я не просила…
— Уверена, что выбор был у меня?
Он даже не бесплотный призрак, не тень, не игра света, не голограмма. Он — это ничто, голос в ее голове, что никак… никак не заткнется. С той ночи. С ночи, когда она пустила стрелу в кишащую, воющую стаю, обступившую человека.
Он не был человеком, он бы не сделал этого для тебя.
— Я никогда не позволил бы тебе попасть на Арену.
— Катон…
— Я победил бы для тебя и вернулся. В какой-то из тех, других жизней, возможно, так и случилось. Знаешь, я ведь…
— Это не ты…
— Это всегда был я, сойка.
Не он, не Катон. Всего лишь голос в ее голове. Только голос.
========== 22. Финник/Китнисс ==========
Комментарий к 22. Финник/Китнисс
https://pp.userapi.com/c841026/v841026342/59687/lTIIOxHD8-o.jpg
Он смотрит по сторонам, озирается с каким-то искренним изумлением ребенка, впервые попавшего в зиму. В его глазах яркими аквамаринами зажигаются звезды. И на какое-то время боль отступает. Китнисс знает, что ненадолго, она знает — как только он склонит голову, стряхивая снежинки с золотистых волос, все вернется. Этот загнанный, потухший взор. Взгляд мертвеца, вынужденного для чего-то продолжать дышать, когда можно было бы закончить так просто.
Уйти вслед за ними.
— Никогда прежде не видел снега?
Откуда бы? Мальчик, который вырос у моря, охотился с трезубцем и с пеленок плавал, как рыба. Соленый ветер в лицо, соленые брызги и соль на губах. И радостный смех с берега — смех единственной девушки, что всегда была рядом.
Его Энни.
— Ненавижу февраль.
Его голос не шелестит, не скрипит даже — скребет. Оставляет под грудью рваные полосы, как следы от когтей переродков.
Китнисс тоже ненавидит февраль, а еще май, июнь и сентябрь. Она каждый месяц давным-давно прокляла. Каждый, забравший у нее тех, кто был так дорог, так нужен. Кто заслужил эту жизнь намного больше нее.
Рута, Цинна, Цеп, Поллукс, Вайресс, Энни, Примроуз, Пит…
Она их видит во сне, они приходят и долго молчат, просто смотрят, не осуждают. Грустят. И даже Катон появляется время от времени, он ухмыляется окровавленным ртом и протягивает горсть морника — раз от раза. А она раз от раза просыпается с криком, потому что не успевает, никак не успевает проглотить ни ягодки. Никогда.