– Если дело не в красоте, то в чем? – допытывалась Мартина.
Вилл еле заметно пожал плечами:
– Какого ответа ты ждешь, Марти? Что я перечислю тебе то, что меня влечет к ней? Все, что в ней есть, все, что ее отличает. Ее ум, ее душа, твердость ее духа, слитая с мягкостью ее сердца. Влечет ли она меня телесно? Безусловно, и очень влечет. Что ты пытаешься узнать своими расспросами?
Выслушав его, Мартина подперла рукой голову и, не сводя глаз с Вилла, сказала:
– Скажи, а тебе никогда не приходило в голову, что ты просто мучаешься неутоленной жаждой?
Он скользнул взглядом по ее лицу, очень красивому в обрамлении распущенных черных волос, и отрицательно покачал головой.
– То есть мог ли я хотя бы однажды воспользоваться ее минутной слабостью? Мог, но зачем? Чтобы ради утоления, как ты говоришь, жажды погрузить и ее, и себя в бездну вины и раскаяния? Нет, Марти! – и он глубоко вздохнул. – Я хотел бы не один раз, а всю жизнь засыпать и просыпаться рядом с ней, делить с ней днями досуг и заботы, постель по ночам, радоваться детям, которых она бы рожала мне. Я хотел ее в жены, и никак иначе. Но она любит Робина, она его жена – не моя, поэтому не о чем говорить.
Вилл посмотрел на Мартину уже другим, насмешливым, но ласковым взглядом и едва ощутимым прикосновением очертил кончиками пальцев ее скулы.
– Ты получила то, что желала: я открыл тебе свое сердце. Теперь твой черед исповедоваться! Ты ведь обещала ничего от меня не утаивать? Любить дочерей – это достойно и замечательно, но для матери. А что для женщины? Что для самой себя? Кого ты все-таки любишь, Марти? Ведь любишь кого-нибудь? – рассмеялся он.
Она улыбнулась, склонила голову набок и, глядя ему в глаза, сказала:
– Наглый, самоуверенный, но еще и недогадливый! Тебя. Я давно уже люблю тебя, Вилл!
Ее изумрудные глаза, не отрывавшиеся от его лица, наполнились нежным светом. Вилл взял в ладони лицо Мартины и, приподнявшись, поцеловал ее, прошептав:
– Я все понял, Марти! Просто хотел услышать, как ты скажешь об этом сама.
Все последующие ночи, полные или несколько кратких часов, они провели вместе. Впервые в жизни Мартина чувствовала себя совершенно счастливой. Сделанное признание освободило ее, а благодарность, с которой Вилл принимал изъявления ее любви, возносила Мартину до небес. Когда он обнимал ее, ей казалось, что во всем мире для него нет других женщин, кроме нее, и она уверилась в том, что сердце Вилла было действительно щедрым. В нем хватало места для всех – и для нее, и она ни разу не почувствовала, что в этом сердце есть кто-то еще. Она поняла, что ошиблась и в нем, и в себе: он сумел бы окутать ее волшебным мороком так, что она, все зная о нем, позабыла бы то, что знала. И когда она осознала это, то впервые пожалела, очень пожалела о том, что отказалась выйти за него замуж, как он ей предлагал.
Глава семнадцатая
Наступил последний августовский день.
С самого раннего утра Марианна, Эллен, Кэтрин и Мартина усердно, не зная усталости, занимались приготовлениями к традиционному прощанию с летом. Робин отрядил нескольких стрелков на охоту, и через пару часов они вернулись с оленьими тушами, которые тут же были освежеваны, натерты солью и пряными травами, и вскоре от разведенных костров потянуло дразнящим аппетит запахом жарящегося мяса.
Щедрое августовское солнце с рассвета одарило Шервуд потоками лучей, которые пронизывали листья деревьев и зайчиками пятнали траву. День обещал быть чудесным, а гостей должно было собраться очень много, поэтому все столы и скамьи из трапезной вынесли и расставили снаружи на поляне.
Испеченный утром хлеб, масло и сыр, оленина, вареные овощи и яблоки – на этот раз праздничный стол не отличался прежним изобилием. Кэтрин упрашивала Робина отправить охотников еще раз, чтобы те настреляли пернатой дичи, которую можно было нашпиговать разной начинкой и так разнообразить стол. Но Робин велел не затевать долгих приготовлений. Он хотел завершить празднование до сумерек, хотя прежде они засиживались за праздничными столами до глубокой ночи. Чтобы все стрелки смогли побывать на празднике, он установил смену дозоров и патрулей через каждый час.
Приехал отец Тук и привез несколько бочонков вина, посетовав, что их хватит только на то, чтобы гости, собравшиеся на праздник, смогли омочить губы.
– Вот и славно! – с усмешкой сказал Вилл. – Нам сейчас нужны ясные головы и твердые руки.
Увидев Марианну, священник остолбенел и сокрушенно покачал головой. Марианна ответила ему безмятежной улыбкой, и отец Тук, махнув рукой, заключил духовную дочь в объятия и прижал к груди.
Когда все стали рассаживаться, Мартина собралась отправиться к дальнему краю стола, как вдруг поймала взгляд Вилла. Тот указал ей глазами на место рядом с собой.
– Вот как? – фыркнул Дэнис, отодвигаясь в сторону, чтобы Мартина могла сесть между ним и Виллом. – Очень мило! И ты еще выговаривал мне в Париже?
– В чем я никогда не нуждался, так это в твоих нравоучениях, – ответил Вилл.
– Да какие могут быть нравоучения? – не унимался Дэнис, на подвижном лице которого заиграла озорная улыбка. – Мать моей сестры имеет право сидеть за столом рядом с ее отцом!
Вилл бросил на сына быстрый взгляд, а Дэнис с той же улыбкой безмятежно заметил:
– Очаровательная малышка – моя сестренка Вил! Ты влюбишься в нее, когда наконец увидишь!
– Ты-то откуда о ней узнал и когда успел познакомиться? – нахмурился Вилл.
– А я однажды увязался с крестным, когда он навещал Реджинальда и тетушку Клэр. Тогда и познакомился. Хотел рассказать тебе, но крестный приказал мне держать язык за зубами.
Вилл выразительно посмотрел на Робина, но тот лишь пожал плечами в ответ.
– Прости, брат, но Мартина взяла с меня слово, что я ничего тебе не скажу. Она настаивала на том, что только она вправе рассказать тебе о существовании еще одной твоей дочери. Рад, что она наконец нашла время сделать это.
– Не хмурься, Вилл! – пробасил Джон и потрепал Вилла по плечу. – Твой сын прав: очень красивая и смышленая девочка! Такая дочь делает тебе честь!
Вилл, облокотившись о стол, задумчиво посмотрел в небо и, ни к кому не обращаясь, спросил:
– Интересно, есть еще люди, кроме меня, что не знают о ее существовании?
– Тиль и Эдрик, – рассмеялась Марианна.
– И ты была осведомлена! – понимающе кивнул Вилл.
Праздник начался заздравной песней Алана в честь Шервудского леса, которую менестрель сложил еще в первое пребывание в Шервуде. Потом стрелки потребовали передать лютню Марианне и слушали ее пение до тех пор, пока она не охрипла и не взмолилась о пощаде. Сжалившись над леди Шервуда, Дэнис забрал у нее лютню и решил удивить всех новой песней, которую он недавно сложил, подобрав к словам мелодию.
Я помню дни, когда мой лес не знал
Ни пагубных ветров, ни жалящего зноя.
В ручьях купались травы – врачевал
Мне раны сок их, смешанный с водою.
Стелились тенью над прохладным лугом
Оленей гибкие и стройные тела.
Сменялся ночью день, священным кругом
Неспешно жизнь в лесу моем текла.
А ныне все не так! Иссяк родник,
Деревья голые и черные как смоль,
Травой засохшей каждый луг поник,
И на оленьих тропах пыль и соль.
Но дни я помню! Радость этих дней
Неудержима, как в горстях вода,
Но – уходящей – я подвластен ей
И помню лес – каким он был тогда1.
Эффект оказался не таким, как ожидал Дэнис: стрелки грянули хохотом. Поймав удивленный и обиженный взгляд сына, Вилл, смеясь, покачал головой:
– А чего ты ждал, Дэн?! Ты бы еще заупокойную молитву спел!
Насупившись, Дэнис передал лютню Робину, и тот, посмеиваясь, стал подстраивать ее, успевшую немного разладиться. Когда он запел, смех, вызванный песней Дэниса, стих. Завороженная, как и все, его голосом, Марианна закрыла глаза, и ей показалось, что ни Робин, ни она, ни остальные стрелки никогда не покидали Шервуд. Они были не так молоды, как прежде, подарив Шервуду свою юность, но сам древний лес оставался неизменным. Где-то за его границами собирались войска, готовясь к разгрому вольного воинства, но Шервуд отдаривал своих стражей ощущением вечности и покоя, заставляя забыть о будущем и радоваться настоящему.
Стрелки за столами постоянно менялись: одни приезжали из дозоров и патрулей, спеша сесть за праздничные столы, другие уходили им на смену. Солнце клонилось к закату, когда приехал Дикон. Спрыгнув со взмыленной лошади, он торопливо прошел к столам, но садиться не стал, а пробрался к Робину и, склонившись к его уху, принялся быстро докладывать о новостях. Едва Дикон начал говорить, как лицо Робина стало серьезным и неулыбчивым. Выслушав Дикона до конца, Робин поднялся из-за стола. Шутки и смех тут же смолкли, и стрелки все как один устремили взгляды на лорда Шервуда.
– Дозорные сообщают, что к Шервуду движутся королевские ратники, – сказал Робин.
С вестью о приближении войска, посланного Иоанном для разгрома вольного Шервуда, праздничный обед завершился. Стрелки окружили Робина и, получив от него указания, стали небольшими отрядами покидать лагерь лорда Шервуда, разъезжаясь в разные стороны и исчезая в лесу. Через полчаса на поляне почти никого не осталось. Слаженные действия стрелков свидетельствовали о том, что вольный Шервуд не застали врасплох.
– Что же теперь? – спросила Марианна у Робина.
Заметив в ее глазах тревогу, Робин улыбнулся и, поцеловав Марианну в лоб, негромко ответил:
– Теперь будем ждать вестей.
Первые разведчики, разосланные во все концы леса, начали возвращаться с полуночи. В трапезной на одном из столов была расстелена подробная карта леса и его окрестностей, и Робин с Виллом, выслушивая сообщения разведчиков, делали на карте пометки. К рассвету, когда прибыл последний из тех, кто был отправлен в разведку, Робин устало бросил перо и окинул взглядом испещренную значками и записями карту.
– Слишком значительный перевес сил не в нашу пользу! – сказал он так спокойно, словно думал над условиями математической задачи, но не о том, что ее решение означает судьбу Шервуда.
– Если судить по тому, где они разбили лагеря, напрашивается только один вывод: королевские ратники берут Шервуд в кольцо, – задумчиво отозвался Вилл, внимательно изучая карту. – Значит, они не собираются встречаться с нами в открытом сражении, а попытаются устроить облаву, как ловчие на охоте.
– Странная затея! – покачал головой Джон. – Сэр Гай не может не понимать, что в такой охоте опасность стать дичью грозит не нам, а королевским ратникам.
– Верно, не может, – согласился Робин. – Это не его план, а, наверное, плод разума Брайана де Бэллона, который до сих пор с нами не сталкивался и не изучил нас так хорошо, как Гай. Похоже, Марианна права: Гай устранился от дел, иначе отговорил бы Бэллона от подобных действий.
Выпрямившись, он обвел глазами командиров отрядов вольных стрелков, которые ждали его приказов.
– Что ж! – усмехнулся Робин. – Если мы сейчас не ошиблись в замысле противника, то такой план нам только на руку. Красные сюрко ратников будут нам отлично видны с самого дальнего расстояния, а вот разглядеть наши зеленые куртки среди листвы практически невозможно. Пользуясь преимуществом, которое нам дают более мощные луки, знание леса и цвет наших курток, мы сможем сильно убавить число ратников и изменить соотношение сил в свою пользу. Пока ратников слишком много, чтобы мы одержали над ними победу в открытом сражении.
Робин вновь разослал разведчиков, приказав наблюдать за лагерями, которые ратники разбили на подступах к Шервуду, и, как только в них начнется малейшее оживление, немедленно слать к нему гонцов.
Гай, как правильно понял Робин, не принимал участия в планах Бэллона, да тот и не посчитал нужным спрашивать его совета. После того как Гай применил к нему силу и позволил Марианне беспрепятственно уехать в Шервуд, отношения между бывшими друзьями стали более чем прохладными. Очнувшись от бессознательного состояния, в которое его поверг удар Гая, и не обнаружив в шатре Марианну, Бэллон набросился на Гая с кулаками, одновременно осыпая упреками. Но Гай мгновенно перехватил руку Бэллона, едва тот попытался ударить его, и стиснул так, что Бэллону после неуспешных попыток высвободиться пришлось отказаться от драки.
– Ты просто спятил! – кричал он, захлебываясь слюной и сходя с ума от ярости при виде бесстрастного лица Гая. – Ты помешался на этой сучке, позволил ей уйти и лишил нас самой верной и быстрой возможности заполучить Рочестера!
Гай слушал молча, сохраняя безразличный вид, и упреки Бэллона стихли сами собой. Убедившись, что Бэллон успокоился хотя бы отчасти, Гай ослабил хватку пальцев, и Бэллон наконец высвободил руку. Отойдя в сторону, он принялся расхаживать по шатру, растирая покрасневшее запястье.
– Когда прибудут королевские войска, я все сделаю сам, как и приказал мне король, – отрывисто сообщил Бэллон. – Даже не пытайся вмешиваться в мое командование и оспаривать приказы, которые я дам ратникам!
Не услышав ни слова в ответ, Бэллон угрожающе посмотрел на Гая, гневно кривя рот. Тот пренебрежительно усмехнулся и пожал плечами.
– Делай, что хочешь, Брайан, – сказал он и не сдержал зевка. – Ты ведь считаешь себя самым умным. Я давно уже подметил, с каким превосходством ты поглядываешь в мою сторону.
Королевские ратники пришли, и следующим днем, слушая приказы, которые Бэллон отдавал старшим ратникам, Гай с трудом подавлял в себе желание обозвать Бэллона глупцом. Завзятый охотник, Бэллон решил устроить охоту и на шервудских стрелков. По его замыслу, ратникам надлежало частыми цепями прочесать лес и добраться до лагеря лорда Шервуда. Он и в малости не предугадывал ответную тактику лорда Шервуда, которая Гаю была очевидна. Бэллон не принимал во внимание двойное кольцо дозоров, не подумал о том, что лорд Шервуда уже несомненно взял лагеря ратников под наблюдение, не оценил преимущества вольных стрелков. Гай был совершенно уверен, что лорд Шервуда воспользуется каждой оплошностью, допущенной Бэллоном при составлении подобного плана. Тем не менее он до конца присутствовал на военном совете, устроенном Бэллоном. Но если Бэллон вслух прикидывал, сколько часов уйдет на разгром вольного Шервуда, то Гай мысленно подсчитывал будущие потери королевского войска.
– Начнем завтра, как только рассветет! – бодро сказал Бэллон, завершая совет. – Никого не щадите, раненых разбойников добивайте, за графа Хантингтона – живого или мертвого – назначаю награду. Тот, кто возьмет его в плен или убьет, получит не только деньги, но и рыцарские шпоры.
В ответ раздался оживленный гул ратников из войска Иоанна. Джеффри, напротив, не выразил никакого воодушевления, а посмотрел на своего господина с немым удивлением. Гай в ответ хмуро усмехнулся: его ратники, в отличие от королевских, были слишком хорошо знакомы с порядками вольного Шервуда, чтобы не понимать всей гибельности затеи Бэллона и неминуемого провала его планов.
– Брайан, – сказал Гай, когда они с Бэллоном остались в шатре вдвоем, – полагаю, у тебя не будет возражений, если моя дружина не примет участия в завтрашней охоте на шервудских стрелков?
Бэллон зарыскал глазами, пытаясь понять, чем вызвано внезапное отстранение Гая от войны с лордом Шервуда, но так и не сумел что-либо прочесть на его бесстрастном лице.
– Почему? – спросил он.
– Чтобы слава победителя досталась тебе одному, – ответил Гай, сопроводив ответ самой обворожительной улыбкой.
Мэт, возглавлявший разведчиков, которые наблюдали за лагерем Брайана де Бэллона и Гая Гисборна, заметил, как королевские ратники покидают шатер Бэллона, и понял, что тот держал с ними совет. Вскочив на коня, Мэт помчался в лес, встретился с Виллом, которому и рассказал о военном совете противника. Вилл, выслушав Мэта, отправился в сопровождении небольшого отряда стрелков к одному из лагерей ратников и через несколько часов вернулся с пленником. Еще до заката Робин узнал все детали плана Бэллона.
Вечером в лагере лорда Шервуда снова собрались командиры отрядов вольных стрелков. Свет огня, разведенного в очаге, выхватывал из полумрака трапезной настороженные глаза и суровые, замкнутые лица шервудских воинов, неотрывно смотревших на Робина.