– Я ведь не всегда была замужем, госпожа!
– Еще лучше! – воскликнула Марианна и решила остановиться, пока разговор не дошел до новых оскорблений и открытого столкновения.
Если Мартина и догадалась, что подразумевал возглас Марианны, то не подала и виду. Марианна ей не понравилась так же, как сама Мартина не понравилась Марианне, но Мартина еще не получила ответ на интересовавший ее вопрос. Поэтому она улыбнулась Марианне самой очаровательной улыбкой и кротко сказала, надеясь смягчить воинственную леди:
– Кстати, спешу вам сказать, что вы совершенно покорили Вилла! Ему показалось, что я отозвалась о вас недостаточно лестно, и он так отчитал меня, что я до сих пор не могу прийти в себя, вот и несу чепуху!
Кэтрин, услышав эти слова, даже поперхнулась.
– Марти, если бы ты была лучником, то сегодня все твои стрелы прошли бы мимо цели! – звонко рассмеялась она.
– А я еще и не целилась, – отмахнулась от нее Мартина и просительно заглянула в лицо Марианны: – Вы ведь так и не ответили на мой вопрос!
– Мне нечего ответить. Наш лорд не посвящает меня в свои любовные тайны. Спросите его сами!
И все три женщины разошлись в разные стороны. Кэтрин подошла к Джону, который забавлял сына, высоко подбрасывая его, ловя и качая, как на качелях, отчего Мартин заливался смехом и подпрыгивал на руках отца, требуя продолжать забаву.
– Вот ты зачем придумал позвать ее? – сердитым шепотом спросила Кэтрин мужа. – Еще и часа не прошло, а Клэренс уже вне себя, Вилл тоже, а теперь еще и Марианна! Все равно что палкой поворошить в пчелином улье!
– И правильно, – ухмыльнулся Джон, – хватит пчелкам спать – пора за медом, а то умрут во сне голодной смертью! Может, и сама Мартина наконец возьмется за ум!
Кэтрин только всплеснула руками.
После ужина Марианна подошла к Робину, который играл с маленьким Мартином, сидевшим у него на коленях и упорно тянувшимся к ножу за поясом Робина. Мартина, подсев к Робину после ужина, весело болтала с Джоном, невзначай положив пальцы на запястье Робина. Тот не обращал внимания на ее прикосновение или делал вид, что не обращает. Заметив знак Марианны, Робин передал ребенка Джону, встал из-за стола и отошел в сторону вместе с Марианной.
– Мой лорд, я прошу тебя отправить меня сегодня в дозор, – почтительно, но в то же время требовательно сказала Марианна.
Удивленный и неожиданной просьбой, и таким официальным тоном, Робин слегка нахмурился и вопросительно посмотрел на Марианну.
– Но сегодня не твоя очередь, – возразил он. – День выдался нелегким, ночью мы никуда не собираемся, поэтому ты хоть выспишься.
– Пусть не моя! Я прошу тебя! – настаивала Марианна, стараясь не переступить границы почтительной учтивости.
Робин недолго молчал, глядя на Марианну и пытаясь понять, чем вызвано ее внезапное рвение. Он видел, что она устала, знал, что Марианна не слишком любит службу в дозоре, но так и не сумел найти отгадку в ее светлых и непроницаемых сейчас глазах.
– Хорошо, я согласен. Смени Клема, – наконец сказал он и, улыбнувшись, добавил: – Постарайся не уснуть в дозоре!
– Я давно уже… – начала было Марианна, но прикусила язык, поняв, что сейчас она признается в былых прегрешениях и тем самым вынудит лорда Шервуда разобраться в них с обычной для него строгостью.
– Я знаю, – рассмеялся Робин и потрепал ее по плечу.
Он проводил ее взглядом, когда она, взяв оружие, вышла из трапезной в ночную темноту, оседлала коня и уехала. Глубоко вздохнув, Робин вернулся к столу, не присаживаясь, налил в свой кубок вина, осушил его и негромко спросил Вилла:
– Ты сегодня ночуешь в Шервуде?
– Нет, – ответил Вилл и посмотрел на Робина долгим внимательным взглядом. – Хочешь поехать со мной?
Робин кивнул, выбирая из яблок, лежавших горкой на большом блюде, самое спелое.
– Поехали. Мод будет счастлива твоему приезду! Она одолела меня вопросами о тебе.
– Вы опять за свое? – недовольно хмыкнул Джон. – Лучше бы выспались, раз уж выпал редкий случай всем отдохнуть.
Вилл, не поведя и бровью в ответ на упрек, расхохотался и хлопнул Джона по плечу:
– Оставь свои проповеди на утро, Малютка! Твоя бы воля, ты бы весь Шервуд заставил принять постриг.
Хрустя яблоком, Робин пошел к себе, сказав Виллу:
– Я сейчас вернусь, только прихвачу оружие. Оседлай пока лошадей.
– Куда вы собрались? И кто такая Мод? – спросила Мартина, догнав Вилла у дверей трапезной и схватив его за рукав.
Вилл обернулся к ней, увидев в зеленых глазах Мартины волнение, небольно щелкнул ее по носу и усмехнулся:
– Мод – красивая и славная женщина. А едем мы в одно местечко, где можно провести ночь за кубком доброго эля в компании славных девушек, не рискуя при этом встретиться с ратниками шерифа или сэра Гая. Ты узнала от меня все, что хотела? Или у тебя еще есть вопросы? – заметив, как у Мартины от гнева участилось дыхание, Вилл сказал, откровенно насмехаясь над ней: – А! Без ответа остался главный вопрос: зачем Робину искать утеху на стороне, если сегодня рядом есть ты – такая красивая и любящая, готовая сама предложить ему себя? Угадал?
– Замолчи, будь так любезен! – задохнулась от возмущения и обиды Мартина и, с силой оттолкнув Вилла, быстро пошла прочь, слыша за спиной его недобрый смешок.
В коридоре она столкнулась с Робином и посмотрела на него оскорбленным взглядом, который Робин не соизволил заметить. Учтиво пожелав Мартине сладких снов, он прошел мимо нее, не оглянувшись, как она ни ждала, и уехал вместе с братом. В опустевшей трапезной остались только Джон и Кэтрин, которая вернулась к мужу, уложив сына спать.
– Что произошло?! – спросила она, обводя удивленным взглядом пустую трапезную. – Куда все вдруг подевались?
– Кто-то из стрелков отправился в патрулирование, остальные легли спать. Статли развлекает приятной беседой Клэренс, бродя где-то неподалеку, Робин и Вилл поехали развлечься, Мартина ушла плакать в подушку, Марианну обуяло ратное рвение, – доложил ей Джон, сопроводив слова широкой улыбкой, и сладко потянулся. – Все идет как по маслу. Полный разброд и смятение! Одна, не в силах разобраться в своей душе, отправилась в дозор, лишь бы оказаться подальше от предмета волнений. А означенный предмет, не в силах разобраться в ее душе, не придумал ничего лучше, чем забыться в объятиях другой женщины. Разброд и смятение! – повторил Джон.
– Уж не ты ли и устроил это смятение? – спросила Кэтрин, подозрительно посмотрев на мужа, который ухмылялся с таким довольством самим собой. – И в чем усмотрел масло, по которому все идет?
– В необходимой толике ревности, – шепнул ей на ухо Джон и ласково усмехнулся. – А мы с тобой с чистым сердцем пойдем спать, малышка. Все что нужно мы сделали, и наши друзья теперь сами наведут порядок в своих делах.
Отправив Клема, обрадованного неожиданной досрочной сменой, отсыпаться, Марианна укрыла Колчана в зарослях орешника и забралась на высокий вяз, на котором был оборудован пост. Устроившись, она воткнула перед собой несколько стрел, чтобы быть наготове, если кто-нибудь посмеет нарушить границы Шервуда, и прислонилась к могучему стволу дерева. Теперь, когда она оказалась далеко от Робина, Марианна попыталась понять, что за такое короткое время разрушило весь покой ее души. Появление в лагере красавицы Мартины стало последней каплей, и Марианна попросту сбежала, лишь бы не видеть, как та льнет к лорду Шервуда. Она уже дала сегодня повод заподозрить себя в ревности, и ей не хотелось сейчас оказаться рядом с Робином, чтобы его проницательный взор прочел ее мысли, так как это случилось днем. Но что ей за дело до Мартины, до других женщин, провожающих лорда Шервуда нежными взглядами! Откуда взялись эти смятение, ревность, волнение?
Не желая видеть истинную причину того, что с ней происходит, Марианна окончательно запуталась в самой себе. И тогда она вспомнила совет Джона. Наверное, он был прав: ей и в самом деле давно пора облегчить душу исповедью. Она не видела отца Тука с весны, не слышала его доброго голоса. А ведь он всегда помогал ей советом, когда она не могла найти выход из лабиринтов собственной души! И Марианна решила утром, как только сменится с дозора, отправиться к духовному отцу.
Глава четвертая
Дождавшись, когда закончится утренняя служба и прихожане покинут не только церковь, но и ее окрестности, Марианна вошла внутрь. Она бесшумно закрыла за собой массивную дверь и неслышными шагами пошла вдоль рядов узких длинных скамей, над которыми струился мягкий приглушенный свет, окрашенный цветными витражами круглых окон под сводами. Отец Тук стоял на коленях перед распятием и был глубоко погружен в молитву. Марианна остановилась в нескольких шагах от него и с улыбкой смотрела на своего духовного отца. Только завидев его крепкую коренастую фигуру, венчик волос вокруг тонзуры, она почувствовала прилив такой радости, что поняла, как сильно соскучилась по отцу Туку.
Она стояла, не желая мешать его молитве, но священник почувствовал постороннее присутствие и, осенив себя крестным знамением, поднялся с колен и неспешно повернулся.
– Ты кто, парень? – спросил он, с недоумением глядя на стоявшего перед ним стрелка вольного Шервуда. – И почему ты вошел в храм, не обнажив головы?
Марианна в ответ стряхнула капюшон, и отец Тук ахнул, не веря своим глазам:
– Мэриан! Неужели это ты?!
Он схватил ее в объятия, вгляделся в лицо Марианны и, наконец уверившись, что это действительно она, крепко притиснул к своей груди. Потом отстранил, еще раз вгляделся в нее и покачал головой.
– Я уже отчаялся увидеть тебя хоть однажды! Ты совсем забыла своего духовного отца! – укорил он Марианну.
Отец Тук усадил ее на скамью, сел рядом и поцеловал ее в лоб.
– Прежде всего прими, дочь моя, искреннее сочувствие твоей утрате! Сэр Гилберт был честным и благородным человеком. С его смертью не только ты, но все Средние и Северные земли понесли невосполнимую потерю!
– Благодарю вас, святой отец! – ответила Марианна и печально улыбнулась. – А я так до сих пор и не смогла ни разу навестить место его упокоения.
– Живым – живое, дочь моя! Ради твоей же безопасности тебе нельзя появляться во Фледстане! И, кстати, приходить сюда в зеленой куртке было так же опрометчиво: тебя могли заметить!
– Нет, – ответила Марианна с уверенным спокойствием, – я позаботилась, чтобы не заметили.
– Хотел бы я понять, как ты позаботилась! – хмыкнул отец Тук, глядя, как она снимает с себя и складывает на скамью свое оружие.
– Даже представить не могу, о чем вы сейчас подумали! – рассмеялась Марианна. – Просто не вышла к церкви, пока не убедилась, что все ваши прихожане разошлись и разъехались!
Придерживая ее за плечи, отец Тук внимательно и долго рассматривал Марианну. От его взгляда не ускользнули ни ее усталое лицо, ни короткие волосы – он не знал, что на самом деле они уже изрядно отросли! Потом он перевел взгляд на серебряный знак вольного Шервуда на рукаве ее куртки, на два ножа, оставшиеся за поясом Марианны, колчан с луком и стрелами и меч, убранный в ножны, но положенный рядом так, чтобы в любой момент можно было ухватить рукоять и стряхнуть ножны. По нахмурившемуся лицу священника Марианна поняла, что ему не понравилось то, что он увидел.
Так и оказалось – когда он заговорил, его голос был сдержанным и недовольным:
– Ты изменилась. Сильно изменилась, дочь моя, и не могу признаться в том, чтобы эти перемены были мне по сердцу. Как же мне теперь называть тебя? Леди Невилл, прекрасная Марианна или… Саксонка?
– Определенно не леди Невилл, раз мои владения перешли под опеку Роджера Лончема. Когда люди узнают, кто я, они не скрывают удивления, почему меня называли Прекрасной. Поэтому зовите меня Саксонкой, святой отец. Так меня называет весь Шервуд, – усмехнулась Марианна и, когда отец Тук пристально посмотрел на нее, ответила ему спокойным прямым взглядом.
– Значит, все, что я слышал о тебе, правда? – еще больше нахмурился отец Тук.
– Я ведь не знаю, что вам говорили! – пожала плечами Марианна.
– Говорили, что ты участвуешь в нападениях на сборщиков податей, в схватках с ноттингемскими ратниками наравне с Аланом э’Дэйлом и Виллом Статли, Малюткой Джоном и Виллом Скарлетом, наравне с самим Робином! – и он вопросительно посмотрел на Марианну так, словно ждал, что она опровергнет его слова.
Но она лишь рассмеялась в ответ.
– Все правильно! И вот этими самыми руками перегружаю содержимое мешков сборщиков в наши седельные сумки, – она вскинула перед лицом отца Тука руки и указала глазами на меч. – И ими же обтираю кровь с этого клинка.
– И, насколько я вижу, весьма довольна собой! – тем же тоном подхватил отец Тук, кивая головой, и, посмотрев в безмятежные глаза Марианны, резко спросил: – Как прикажешь понимать тебя?
– Согласно собственным утверждениям, – с усмешкой ответила Марианна. – Вы же сами зимой говорили мне, что саксы нашего края видят во мне символ свободной прежней Англии. Если вся прежняя Англия вынуждена искать убежище в лесах, где же быть мне, если не в Шервуде?
– Я говорил с тобой о многом, – сурово сказал отец Тук, – о любви и нежности, о красоте и гордости, но не помню, чтобы я хоть слово сказал тебе об оружии! Что же ты молчишь?
– Мне нечего сказать! – и Марианна развела руками. – Времена, когда вы напутствовали меня словами: «Ступай, о грехах я тебя не спрашиваю, я знаю, что твоя душа чиста», – те времена прошли. Сейчас моя душа, увы, обременена грехами, святой отец. Я изменилась и в этом.
Отец Тук долго молчал, поджимая губы, а Марианна сидела рядом, ощущая, как от священника идут прямо-таки потоки неодобрения.
– Если бы я не знал тебя раньше, то сейчас выгнал бы, дочь моя! – наконец сказал отец Тук. – Не знаю, в чем еще ты грешна, но твоя гордыня для меня очевидна. А как тебя называет Робин? – помедлив, спросил он.
– Так же, как и все, – Саксонкой, – ответила Марианна, отражая взволнованный взгляд священника невозмутимым взглядом.
– Ничего не понимаю! – пробормотал отец Тук. – Я ждал вас обоих в первый день мая, чтобы наконец обвенчать вас! Но вы не приехали, и только Робин прислал ко мне Эллен предупредить, что венчания не будет. Почему? Я спрашивал его потом, но он ничего мне не ответил. Может быть, ты скажешь?
– Здесь нет никакой тайны. Мы расторгли помолвку в тот день, когда вы нас ждали, вот и все.
– Вот и все! – повторил следом за ней Тук и покрутил головой так, словно отгонял наваждение. – Вот и все, говорит мне та, которая ради своей любви была готова сокрушить стены собственного замка, если они встанут у нее на пути!
– Любовь! – Марианна усмехнулась. – А она только и может цвести за стенами замка, которые прячут ее от жестокой действительности.
Она смолкла, и отец Тук напрасно ждал от нее пояснений. Она лишь, высоко подняв голову, разглядывала узоры на витраже, а священник смотрел на нее с горьким изумлением. Так и не дождавшись от Марианны ни слова, он тяжело поднялся со скамьи и, подойдя к статуе Святой Девы, долго стоял перед ней, погрузившись в мрачные размышления.
– Ты помнишь, как я был против ваших встреч! – услышала Марианна его задумчивый голос. – А помнишь ли ты тот день, когда вы пришли ко мне? Когда вы при мне дали друг другу слово? Оба в цветах, и он не мог отвести от тебя глаз, а ты смотрела на него с такой любовью, что я даже почувствовал щемящую зависть к вам обоим! Помнишь?
– Помню, – ответила Марианна, и на нее вдруг нахлынули воспоминания.
Как они были счастливы в тот день! Если бы они только знали, чем он закончится!
– Глядя на вас, я впервые подумал, что именно вы были правы в неудержимом стремлении друг к другу, а не я, пытавшийся вас отговорить. Я смотрел на вас и видел перед собой двух ангелов, окруженных сиянием дарованной им Любви! Этим ангелам не было дела до пропасти, которая их разделяла, до чьего-либо осуждения, до самой Смерти! Сила любви и веры друг в друга наделила вас крыльями, которые вознесли вас высоко над этой грешной землей, над ее суетой и жестокостью!
Отец Тук стремительно обернулся к Марианне и воскликнул с огромной душевной мукой: