- Я поняла. И именно поэтому удивлена, что ты её не унизил, не наказал. Она была не права, как и та, что тебя загадала, и ты мог спокойно это сделать. Имел право. Но ты не сделал.
- И тебя гложет вопрос, почему?
Она кивнула.
- Не хочу иметь врагов. Достаточный аргумент? Я не Эдуардо, пойми. И даже не родственник королевы. Я – сам по себе. Вы не принимаете меня, но это не значит, что я из другой касты.
Она задумалась.
- Ты ведешь себя неправильно. Мальчик не должен вести себя так.
- А я вообще никому ничего не должен! – зло воскликнул я.
Подействовало. Она вздохнула.
- Не заводись, я хочу тебе помочь. Помочь нам понять друг друга.
- Нам?
- Нам. Тебе и нам, девчонкам.
- С чего бы такой альтруизм?
- Ты её не уничтожил, - повторилась она. – И для меня это значит многое. Но ты ведешь себя неправильно, провоцируешь на агрессию, на негатив. Ты сам держишь всех на расстоянии, показывая, какой ты святоша, а вокруг – поганое низкородное быдло, недостойное твоей высокой персоны. Что, не так?
Я рассмеялся от души. Но за смехом замаячили достаточно серьезные вопросы, которые озадачивали, и от которых веселиться не хотелось совершенно.
- Ты так и не сказала, почему вы здесь и для чего это всё. Кого ты представляешь? - окинул я стоящих вокруг четырех её подруг.
- Всех. Всех адекватных. Твое поведение многое здесь нарушило, и девчонки не хотят, чтоб наши порядки окончательно сошли с рельсов. Мы или должны найти с тобой общий язык, понять, как нам общаться, или выжить тебя.
- Выжить? – Я вновь хотел рассмеяться, но не стал. Слишком серьезно звучало. – А как же Совет и его решения?
- Совет сам по себе. Мы - сами. Мы не можем саботировать приказы, но у нас хватает и своих рычагов воздействия. Например, мы можем изолировать тебя, чтоб ты остался в одиночестве. И ни один Совет не сможет этому помешать. Тогда они сами вышвырнут тебя, «переведут на другую работу». Не веришь?
Поверил. По её глазам.
- И давно у вас такая власть?
Ответ мне новую планету не открыл.
- С момента ухода Эдуардо. Мы решили, что заставим считаться с собой, пусть даже перед нами будет принц крови.
- Странно, что вас с такими замашками не разогнали… - заметил я и задумался.
Да уж, налицо классический «профсоюз». Руководство само по себе, «профсоюз» сам по себе. Профсоюз не оспаривает приказы руководства, он всего лишь защищает своих членов от непривычных угроз, вроде принцев крови, сваливающихся на них с неба, чтобы пройти свою службу. Возможно, решает попутно иные мелкие вопросы. А Совет… Совету это не выгодно, но он особо не мешает – власти у «профсоюза» всё равно нет. Зато девочки играют в демократию, а дать им поиграться, почувствовать себя свободнеё, офицерам на руку. Все-таки, корпус задекларирован, как военная демократия, почему нет?
И надо находить общий язык с «профсоюзом», обязательно. Пускай у него нет официальной власти, пускай, возможно, в него входят не все члены этого сообщества, но они могут сильно осложнить жизнь, если оставить дело на самотек. Они настроены в штыки, с первого дня, и если бы я вчера «смешал» ту девочку «с дерьмом», это было бы воспринято как нормальное начало давно планировавшихся боевых действий, к которым все были готовы. А что такое боевые действия в женском коллективе? Уже увидел, знаю. Нет, не заподлянки, не встречи «за углом» с кулаками. И даже не полное игнорирование, как она только что обрисовала. Это яд, сочащийся ото всюду, подлости, которые делают тебе вслед, улыбаясь в глаза; это милый щебет с тобой, переходящий в насмешки, когда ты отвернешься. И, соответственно, полное отсутствие какого бы то ни было авторитета.
А значит, этот путь неприемлем. Да, я не стану главой корпуса. Но об этом знаем наверняка лишь я и королева. Да и та, скорее всего, будет использовать меня так, чтобы тень корпуса незримо висела за моими плечами. То есть, я в любом случае должен стать своим, хотя бы в какой-то мере, иначе путь наверх мне будет заказан. Ну, во всяком случае, самый легкий из возможных, который взяли на прицел королева и офицеры.
Я снова вздохнул и посмотрел ей в глаза. Что ж, раз так – играем в открытую.
- Знаешь…
Закончить я не успел – в библиотеку вломились двое «морпехов» с голубыми повязками. «Старые девы», взрослые тетки, завершающие контракт, но иных «морпехами» тут не ставят. Вошли быстро, придерживая руками притороченное за спиной оружие, тяжело дыша - было видно, что спешили. И, естественно, стали центром внимания всех, кто до этого находился в помещении.
- Всё в порядке?
Вопрос предназначался всем нам, но я предоставил отвечать Белоснежке. Та развернулась и скупо выдавила:
- Да, разумеется. Всё в порядке.
- Тогда что здесь происходит?
Я тем временем осмотрел верхнюю часть стен. Где-то здесь есть камеры. Впрочем, они есть везде, в каждом помещении, это не нонсенс. Просто с пульта в диспетчерской кто-то увидел приход девочек сюда и посчитал это актом агрессии. А акты агрессии здесь пресекаются жестко.
- Всё нормально, просто сидим, разговариваем, - продолжила мулатка извиняющимся голосом.
- Хуан? – Взгляд на меня.
Я подтвердил:
- Да, просто разговариваем. Мосты наводим… - И внимательно посмотрел ей в глаза.
Она глаза опустила и что-то прошептала под нос.
- Ну, разговаривайте, разговаривайте… - поддержала второй «морпех». - Мы вам мешать не будем. – И обе сели на дальний диван, внимательно следя за развитием событий. – Марта, без глупостей!
Та обернулась и кивнула.
- Так точно!
Я понял, что говорить придется при них. Впрочем, где бы мы с Белоснежкой не говорили, мы всегда будем под прицелом камер, и в любом случае нужно разговаривать, не обращая внимания на окружающих. Всё равно кто надо, тот и так послушает наши беседы.
- Марта, - назвал я её по имени, - вы не правы в одном. Это не высокомерие. Я не считаю вас низшими существами. Может вам кажется иначе, но это не так. Я просто защищаюсь, пытаюсь не опустить себя в чужих глазах. А лучшая защита – нападение.
То же и с вашими девочками, которые вешаются напропалую. Я не хочу быть трофеем. Если бы кто-нибудь из них был искренен… - Я сделал многозначительную паузу. - …Все было бы по-другому. Никто бы не ломался. Ты понимаешь, о чем я. Больше всего шансов было у вашей подруги вчера. Она молодец. Но опять-таки, она была не искренняя. Это не высокомерие, просто я такой сам по себе, понимаешь?
Мулатка молчала.
- Я не знаю, что делать дальше и как нам жить. Но я не желаю здесь никому зла. И ни над кем не хочу ставить опытов. И не знаю, как донести это до остальных. Мои слова фильтруют, встречая в штыки, и что бы ни сказал… - Я сделал жест, означающий отрицание.
- Ты проходишь спецкурс. Не отрицай, это все знают! – воскликнула она, используя последний аргумент, видимо, козырный. – Тебя там учат нами манипулировать! Как куклами, тренажерами!
Мне снова захотелось рассмеяться, но я сдержался. Господи, никаких секретов! Ни в чём!
- Но пока я не использовал на вас ничего из того, что узнал.
- Пока да. А что будет дальше? – Она поежилась. Я же бросил косой взгляд в сторону – «морпехи» слушали нас с большим вниманием.
– Ты сам вчера убедился, наша подготовка оставляет желать лучшего, тебя готовят на порядок серьезнеё. Мы просто не поймем, что ты делаешь, пока не станет поздно. А второй Эдуардо нам не нужен.
- Сильно насолил? – усмехнулся я.
Она промолчала.
- Ладно, Марта. Я обещаю, что не буду использовать полученные знания против вас. Не имею понятия откуда ты знаешь про мои уроки, но допущу, что знаешь про них всё. И обещаю, что ничто из изучаемого не уйдет дальше кабинета Катарины. Пока не выйду на волю, где и буду всё это отрабатывать.
Это было смелое заявление. Потому, как и Катарина, и Мишель обязательно посмотрят запись этого разговора, раз уж даже «морпехи» здесь присутствуют. Ну что ж, пусть смотрят! Не жалко! Я отдаю отчет своим словам и поступкам. Не буду.
-Где гарантия? – усмехнулась она.
- Гарантия? – Я задумался. – Мое слово. И факт того, что если я захочу, я сделаю любую из вас даже без всяких сверхъестественных знаний.
- Не поняла? – вскинулась она. Я улыбнулся, задумав каверзу, горя желанием тут же её опробовать.
- Я говорю, я и так, вот здесь, прямо сейчас, могу творить с вами, что хочу. Без всяких уроков Катарины. И никуда вы не денетесь.
Повисло удивленное молчание. Такой наглости они не ожидали.
- Я могу заставить вас плакать, - продолжил я. – Могу заставить смеяться. И вы будете моими с потрохами. И не делаю это только потому, что уже сказал – считаю вас равными, не хочу вбивать между нами клинья.
Она натужно рассмеялась:
- Смелое заявление, Хуанито! А не боишься?
- Чего?
- Что попросим продемонстрировать? Как будешь заставлять нас плакать?
В душе я возликовал – сработало! Червячок сомнений грыз, но я склонялся к мысли, что моя задумка все-таки сработает. Они – девочки из приюта, оторванные от жизни. IQ их немаленький – откровенно тупых тут отсеивают. И подготовку они проходят специфическую, с упором на быстроту и ловкость, а не обширные знания. Потому шансы у меня имелись.
- А хочешь? – вцепился я в неё взглядом. – Хотите? – поправился и обвел глазами её товарок.
Все в недоумении молчали. Не ждали такого поворота. Я же был непоколебим. И это единственно выигрышная тактика. Пока я атакую, я не обороняюсь, а иначе решить проблему просто не получится. Любая защита с моей стороны в их представлении акт слабости. Только нападать! Пусть даже так, как я задумал – нападения бывают разные, главное результат.
- Давай, чего уж там! – озвучила общую мысль девочка, стоящая за моей спиной справа. Я обернулся к «морпехам» – они смотрели во все глаза, боясь что-то пропустить. И не возражали. Итак, публика в сборе.
Встал, вперевалку прошелся по библиотеке, собираясь с мыслями. Бил легкий мандраж, но он не имел со страхом ничего общего. Это было нечто вроде активации внутренних резервов, я готовился к битве, и организм так на это реагировал.
- Итак, я должен сделать так, чтобы вы плакали, используя только то, с чем пришел сюда, - начал я, формулируя задачу – на всякий случай. Потом они могут о ней не вспомнить. – Не употребляя ничего из арсенала воздействия на слабый пол, что здесь изучаю. – Я вновь выдержал паузу. Заинтригованы были все. – Итак, Джон Уэлш, «Монолог тряпичной куклы». Испанская классическая литература, рубеж XX-XXI веков, программа средней школы имени генерала Хуареса.
И я начал.
- <i>«Если бы на одно мгновение Бог забыл, что я всего лишь тряпичная марионетка, и подарил бы мне кусочек жизни, я бы тогда, наверное, не говорил все, что думаю, но точно бы думал, что говорю. Я бы ценил вещи не за то, сколько они стоят, но за то, сколько они значат.
Я бы спал меньше, больше бы мечтал, понимая, что каждую минуту, когда мы закрываем глаза, мы теряем шестьдесят секунд света. Я бы шел, пока все остальные стоят, не спал, пока другие спят. Я бы слушал, когда другие говорят, и как бы я наслаждался чудесным вкусом шоколадного мороженого!..» </i>
Это была одна из редких вещей, которые мне нравились на ненавидимой «испанке». Написанная во время, когда испано- и португалоязычная литература были всего лишь одной из скромных составляющих мировой, причем не на первых ролях, и не были пронизаны духом последующего имперского высокомерия. Вещь душевная, и каждый, читая её в первый раз, «загружается», экстраполируя написанное на себя и свою жизнь. А девчонки… Разумеется, они проходили «испанку» поверхностно, далеко от курса моей частной школы, и не могли даже приблизительно знать о подобных вещах. Сомневаюсь, что они знают, кто такой Кастаньеда или Коэльо, не говоря уже о более незначительных авторах. И теперь я читал им по памяти тот «грузовой» отрывок, используя весь дар выражения, отпущенный мне природой, пытаясь голосом и интонацией донести то, над чем они вряд ли когда задумывались и что вряд ли будет их интересовать ближайшие пару десятков лет. Но они были обречены, ибо они – женщины.
- <i>«Всегда говори то, что чувствуешь, и делай, то, что думаешь. Если бы я знал, что сегодня в последний раз вижу тебя спящей, я бы крепко обнял тебя и молился Богу, чтобы он сделал меня твоим ангелом-хранителем. Если бы я знал, что сегодня вижу в последний раз, как ты выходишь из дверей, я бы обнял, поцеловал тебя и позвал снова, чтобы дать тебе больше. Если бы я знал, что слышу твой голос в последний раз, я бы записал на пленку все, что ты скажешь, чтобы слушать это ещё и ещё, бесконечно. Если бы я знал, что это последние минуты, когда я вижу тебя, я бы сказал: «Я люблю тебя», и не предполагал, глупец, что ты это и так знаешь. Всегда есть завтра, и жизнь предоставляет нам ещё одну возможность, чтобы всё исправить, но если я ошибаюсь, и сегодня это все, что нам осталось, я бы хотел сказать тебе, как сильно я тебя люблю, и что никогда тебя не забуду.» </i>
Да-да, вот так. И я был бы удивлен, если бы у кого-то из них после этих слов не выступили слезы. И они начали выступать, сначала неохотно, потом всё больше и больше, у одной, второй, третьей… Я же снова почувствовал дрожь: мои руки подрагивали, а кончики пальцев, прислони я их к столешнице, отбивали бы чечетку. Но я чувствовал подъем – он шел изнутри меня, рвался наружу. Я не мог хранить это в себе, и говорил, говорил... И я <i>давал</i>, если вспомнить озвученную ранеё Камилле теорию. Это была победа, но надо было не просто победить, а уничтожить их, вогнать в землю – только тогда мне поверят и перестанут относиться, как к врагу. Я продолжал:
- <i>«Сегодня, может быть, последний раз, когда ты видишь тех, кого любишь. Поэтому не жди чего-то, сделай это сегодня, так как если завтра не придет никогда, ты будешь сожалеть о том дне, когда у тебя не нашлось времени для одной улыбки, одного объятия, одного поцелуя, и когда ты был слишком занят, чтобы выполнить последнеё желание. Поддерживай близких тебе людей, шепчи им на ухо, как они тебе нужны, люби их и обращайся с ними бережно, найди время для того, чтобы сказать: «мне жаль», «прости меня», «пожалуйста» и «спасибо» и все те слова любви, которые ты знаешь. Никто не запомнит тебя за твои мысли. Проси мудрости и силы, чтобы говорить о том, что чувствуешь. Покажи твоим друзьям, как они важны для тебя. Если ты не скажешь этого сегодня, завтра будет таким же, как вчера. И если ты этого не сделаешь никогда, ничто не будет иметь значения…» </i>
Мощно. Эмоционально. И в точку. Они рискуют жизнью: некоторые охраняют главу государства, что само по себе опасно, некоторых кидают на выполнение различных спецопераций. И каждая из них уже прошла бессмысленный кровавый Полигон, цель которого до безобразия банальна – обагрить руки кровью, переступить через смерть. Никто из них не может с уверенностью сказать, что «завтра» точно придет, все ходят под богом. И кому, как не им, понять этот отрывок и сделать выводы?
Этот текст пришел в голову случайно, только что. И я рискнул, огорошив их, сыграв на эмоциях. И судя по установившейся в библиотеке звенящей тишине, не прогадал.
- Прости, Марта, - нарушил я паузу, выждав, примерно с минуту. её девочки зашевелились, как и «морпехи», посмотревшие на меня пустыми непонимающими глазами. – Я не считаю вас низшими существами. И обязуюсь никогда не применять против вас того, что может причинить вам вред или унизить.
Затем неспешно сгреб со стола капсулы и вышел, оставив их «довариваться в собственном соку». Рисков было два: первый – что они «не догонят», не поймут. В моей последней школе, например, с некоторыми такой фокус бы не прошел. Такими, как Долорес и её бандой. Но к счастью, служа вербовки хлеб ест не зря, и все присутствующие оказались оделены природой в достаточной степени. И второй – что не вытяну я. Надо было не просто рассказать им байку из древности, но прочитать так, будто это <i>я</i> та самая тряпичная кукла. Но я смог, пускай мне на самом деле пришлось ею стать, прогнав весь текст через себя, через свою душу. Внутри меня колотило, я ощущал пустоту постэффекта… Но оно того стоило!