Но сегодняшний день – чемпион по загадкам, поэтому Катя вложила внутрь свертки, зажала плоскую шкатулку под мышкой и вернулась к тому месту, где только что нашла дверь.
Девочка осторожно дотронулась до нее. Та оказалась, судя по шершавой поверхности, деревянная, довольно старая, и, скорее всего, не окрашенная. Дверь смыкалась наверху аркой, то есть была не прямоугольная, как мы привыкли. Наверху, похоже, выточен орнамент. Катя нащупала крупные цветы и что-то геометрическое… Овал, в нем какой-то символ, несколько крестообразных элементов, вертикальная черта, снова овал…
Девочка ощупью нашла ручку в виде кольца и решительно толкнула ее.
Дверь довольно легко, хоть и со скрипом, подалась внутрь. За ней – узкое помещение. Там тоже было темно, если не считать небольшого медного светильника, стоявшего на полу и отбрасывающего на темный пол тусклый бледно-желтый кружок света.
– Ау! – позвала Катя в темноту.
Очень страшно. Девочка всегда боялась темноты, ей почему-то именно сейчас это вспомнилось.
Противный, скользкий червь страха в желудке зашевелился, заговорил своим мерзким голосом «не входи». Из-за него она, помнится, не покаталась на аттракционе «Веселые горки» несколько лет назад, когда они с мамой ходили в парк аттракционов. Мама тогда ее долго уговаривала, объясняла, что там нет ничего опасного, но Катя наотрез отказалась – противный червь оказался сильнее маминых слов.
Из-за него же в прошлом году она не поехала в летний лагерь для одаренных детей: она победила в олимпиаде по истории, и ее пригласили в такой лагерь. На море.
В программе обещали интересные лекции, участие в настоящих раскопках, встречи с известными историками, археологами.
Но этот жуткий зверь внутри ее опять отговорил.
Но сейчас Катя не могла поддаваться его шепоту: перед глазами вставало тающее лицо мамы, ее светлые глаза, ласковые руки.
Что стоило это мерзкое чудовище по сравнению со счастьем снова быть рядом с ней!!!
– Замолкни! – прикрикнула она противному чудовищу внутри, взяла в руки лампу и шагнула внутрь открывшегося помещения. – Будем отсюда выбираться! – скомандовала она сама себе, и гулкое эхо подхватило ее испуганный шепот. Она еще не понимала, что ищет, где оказалась и как отсюда выбираться. Но, с другой стороны, карту она нашла. Мама еще говорила, чтобы она помнила о носе грифона.
– Грифон, – повторила себе под нос Катя и вздохнула: – еще бы знать, как он выглядит…
В тусклом свете своей медной лампы, она обнаружила, что находится в длинном коридоре, по обе стороны которого, насколько хватало зрения, было множество массивных и не очень, маленьких и больших, дверей.
Многие из них были снабжены ручками различных форм, цветов и материалов: золотых и серебряных, костяных и деревянных, круглых пуговок и миниатюрных рычажков. Но больше всего ее поразило не разнообразие дверей, и фурнитуры, а полное отсутствие ручек на части дверей: на самых старинных, поцарапанных, с потрескавшимся лаком.
Катя проходила по таинственному коридору все дальше, чудовище внутри уже не шептало, оно клокотало внутри, и девочка старалась отвлечься от него изучением дверей, но не находила в них ничего, что бы ей подсказало выход.
Все они были заперты, за ними было тихо и безлюдно.
В глаза бросилась одна дверь – массивная, дубовая, с роскошной инкрустацией в виде то ли птицы, то ли зверя с расправленными крыльями и выпуклым носом-клювом, так странно выглядела в этом жутковатом подвале.
Кате этот птице-зверь показался знакомым.
Она решила обследовать весь коридор, а к этой двери вернуться потом.
И двинулась дальше.
Проходя мимо одной из тех самых загадочных дверей без ручек и опознавательных знаков, Кате почудилось легкое движение за ней. Она остановилась, прислушалась.
Показалось?
Да нет, вот он, шорох, будто кто-то там, с другой стороны двери, тоже ее прислушивается и прерывисто дышит. Девочка подошла ближе.
Едва она приблизилась к двери, червяк, предупреждавший об опасности, забился в конвульсиях и, кажется, упал в обморок, потому что умолк.
– Вот и славненько, – Катя заглянула в крохотную замочную скважину.
В узкую щель она увидела темное сырое помещение, похожее на тюремную камеру. Напротив двери можно увидеть каменную кладку стены, испещренную многочисленными продолговатыми царапинами.
Она приблизила лицо, чтобы увеличить угол обзора, и тут же в ужасе отпрянула, больно ударившись о противоположную стену: по ту сторону замочной скважины на нее уставился злобный хищный взгляд.
В ту же секунду девочка услышала неистовый рык. Мощные удары о дверь раскатисто пронеслись по узкому пространству коридора: то существо, что там было заперто, теперь явно желало выбраться.
Катя подскочила и стремглав бросилась дальше по коридору, уже не обращая внимания на красоту дверей и мечтая только о том, чтобы та дверь выдержала натиск, и спрятанное за ней нечто не выбралось наружу.
«Грифон… Грифон… Где этот чертов грифон!» – стучало в голове.
Коридор казался нескончаемым. Катя пробежала по нему не одну сотню метров, но конца его как не было, так и нет.
За спиной послышался жуткий грохот и треск – дверь все-таки не выдержала.
Застыв от страшной догадки, девочка замерла, прислушиваясь.
Но каменная кладка стен отражала только ее собственное прерывистое дыхание. То, что вырвалось на свободу, очевидно, затаилось.
Вслушиваясь в тишину, девочка уловила едва заметное движение, неуловимый скрежет когтей по каменному полу.
Опасливо, стараясь не издавать никаких звуков и оставаться лицом к этим все приближающимся осторожным шагам, Катя двинулась по коридору. Ее глаза, не отрываясь, следили за пустотой. Инстинкт самосохранения подсказывал немедленно погасить лампу, но девочка боялась пропустить важный знак, дверь, ради которой она и оказалась в этом жутком месте.
В глубине коридора в проблесках слабого света от Катиного светильника, девочка заметила нечто.
Она с уверенностью не могла сказать, кто это – человек или зверь. Она увидела существо, двигавшееся на двух ногах, с головой, не похожей на человеческую, с телом, покрытым густой и грязной бурой шерстью. Конечно, она не могла точно сказать, что именно она увидела, но слабое освещение, страх и немного фантазии мгновенно дорисовали картину. Существо тоже заметило Катю и остановилось, не подходя ближе. Оно боялось или света, или человека.
Катя уперлась спиной в стену: вот и конец коридора.
Тут лампа в руках девочки стала гореть ярче. Существо мгновенно отреагировало на это – попятилось назад, в темноту. Катя от неожиданности тоже сделала шаг назад, еще сильнее впечатываясь в стену.
Свет стал еще ярче.
Девочка подняла фонарь выше над головой. Тот загорелся еще ярче.
«Тут выход!» – радостно мелькнуло в голове.
Она оглянулась.
Прямо у себя за спиной она заметила дверь из темного дерева со множеством мелких и крупных символов-штрихов – увеличенную копию крышки шкатулки темного дерева.
Эта единственная дверь, которую она здесь узнала наверняка, и она просто обязана была стать ее спасением сейчас, когда существо в полумраке коридора все больше злилось, боясь подойти ближе к девочке.
Одним движением Катя еще сильнее надавила на дверь, толкая ее из последних сил внутрь, молясь лишь об одном, чтобы та оказалась не заперта.
Рука дрогнула. Вспотевшие пальцы разомкнулись, выпустив фонарь, светильник выскользнул и с грохотом упал на каменные плиты.
Огненные икры от него разлетелись вокруг, на мгновение озарив зеленые глаза и злобную оскаленную морду с огромными клыками, а через мгновение коридор опустился в чернильную темноту – ни лучика света, ни блика, ни отражения.
Зверь, Катя это скорее почувствовала, чем увидела во внезапной темноте, ринулся в сторону своей жертвы.
Зажмурившись, прижимая к себе шкатулку, девочка дернула дверь на себя. Та подалась, скрипнула, пропуская ее внутрь, и плотно закрывая за ней пространство коридора. Катя услышала отчаянный рык, мощный толчок в дверь с той, другой стороны, и все.
Все стихло.
Глава 4. Новая знакомая
Катя не решалась открыть глаза, все еще прислушиваясь.
Очевидно, она выбралась из коридора: чувствовался свежий воздух, сладковатый запах цветущей липы и знакомый с детства аромат хвои. Где-то совсем рядом настырно чирикал воробей, размеренно цокая лапками по твердой поверхности. Было тепло и сухо.
– Мамочки, – отчетливо послышалось справа. Голос испуганный. Низкий, грудной. Вероятно, мальчишеский. И шорох, будто кто передвинулся.
Отчаянно прижимая к груди шкатулку, Катя приоткрыла глаза и шагнула вперед.
Ноги запутались, уперлись во что-то твердое и неустойчивое, девочка потеряла равновесие и с грохотом повалилась на пол, неуклюже расставив руки и выронив драгоценную шкатулку.
– Да, ё-ёлки-же-палки, – протяжно простонала она, перехватывая руками ушибленные колени.
Она растянулась на полу. Широкие деревянные плахи плотно подогнаны друг к другу, гладко зачищены. В полуметре от ее головы высился громоздкий дубовый стол на перекрещенных ножках: если бы Катя сделала еще один шаг, виском бы точно угол поймала.
От этой неприятной мысли спасенный висок зачесался. Катя его потерла и посмотрела на свои ноги: те неловко прятались в здоровом кованном сундуке, сейчас перевернутом на бок, с вывороченным под основание замком.
– Я, что, из сундука выскочила? – Катя обернулась в сторону, откуда только что донеслось испуганное «мамочка».
Из дальнего угла, широко распахнув от удивления синие, как васильки, глаза, на нее смотрела девочка лет пятнадцати в длинной, чуть расширенной от груди, льняной рубахе-платье с сине-голубой вышивкой по краю рукавов и подолу. Девочка уставилась на Катю, а чуть пухлые губки раскрылись в немом крике, коса перекинута на грудь.
– Маааа! – хрипло вырвалось она, и она плюхнулась на лавку, подобрав под себя ноги в туфельках из тонкой кожи с загнутыми на восточный манер вверх носками.
– Не кричи! – строго приказала Катя. Но девочка только еще громче заверещала.
– Ты кто? – спросила ее Катя, чтобы как-то поддержать беседу и заставить замолчать.
– Я – Ярушка, Ярослава то есть, – поправилась девочка, все еще во все глаза разглядывая Катю. Она, конечно, старалась быть вежливой, хотя испуг и не прошел. – А ты кто будешь?
– Я – Катя, – отозвалась она, вставая. И повторила вопрос: – Я, что, из сундука этого выскочила?
Ярослава, медленно переведя взгляд на перевернутый сундук, медленно кивнула.
– Странно, – Катя нахмурилась.
Она присела на корточки в поисках своей шкатулки, и нашла ее под столом. Чтобы ее достать, ей пришлось встать на четвереньки, и дотянуться до вещицы. Ярослава на своей лавке подалась назад, еще выше подобрав подол платья.
– Да не бойся ты, не кусаюсь, – проворчала Катя, усиленно соображая, что делать.
– Ты как в бабушкин сундук забралась?
«В самом деле, как?» – мелькнуло в голове.
Катя повернулась, приподняла угол сундука. Тот оказался тяжелый, с кованным железом углами и пухлыми пуговками-набойками. Крякнув, перевернула его, поставила на место.
– Здоровый, – то ли себе, то ли своей новой знакомой, пробормотала она.
Ярослава, между тем, освоилась. Слезла со своей лавки, пересела ближе, к столу. Теперь их с Катей разделяла только его широкая темно-коричневая поверхность с выставленным рядком Ярославиным рукоделием: льняной салфеткой на квадратном подрамнике, мотки разноцветных ниток, колким ежик подушки для иголок.
– Так ты как в бабушкин сундук забралась-то? Ты кто?!
Катя, зажав в руках шкатулку, перешагнула через приставленную к столу лавку и села за стол, тяжело вздохнув и уставившись на Ярославу.
На подоконнике деловито склевывая хлебные крошки и кусочек яблока, подпрыгивал воробей. Катя с ужасом уставилась на открытое окно, через которое врывалось в комнату ослепительно яркое лето.
«Декабрь же на дворе, – с сомнением мелькнуло в ее голове. – Это куда ж меня занесло?»
Через голову воробья, едва не задев трогательные серо-коричневые перья, перелетел камушек и с шорохом прокатился по столу.
Со двора, через распахнутое настежь окно, донесся громкий шепот:
– Яру-уша-а!
Ярослава нахмурилась, закатила глаза к потолку. Подобрав подол, забралась на лавку, высунулась наружу:
– Чего тебе? – сердито спросила кого-то невидимого Кате. Девочка пока осмотрелась.
Комната, в которой она оказалась – довольно большая, светлая, с большим, украшенным разноцветными стеклышками, окном. Почти посреди комнаты, у окна – стол, по краям – простые деревенские лавки. Рядом с сундуком, из которого вывалилась Катя, пристроился еще один, поменьше, с плоской крышкой. На нем лежала толстая, явно старинная книга. В самом углу, загороженная тонкой кисейной занавеской, была кровать с выложенными горкой подушками. Вот и все убранство.
Ничего общего с городской квартирой Кати.
– Яруш, – за окном голос мальчишеский, томно-взволнованный, влюбленный, – завтра на ярмарку жаб привезут, якутских… Помнишь ли?
С Ярушкиной ноги слетел туфель, со стуком ударился об пол:
– Ясно дело, помню. И что с того?
Сопение за окном.
– Аким! Не томи: чего явился-то? Матушка говорила, что голову тебе оторвет, коли ошиваться под моим окном будешь?
Снова сопение:
– Яруш, на речку придешь ввечеру? Все идут…
Ярослава нетерпеливо повела плечом:
– Некогда мне.
– Не придешь?
– Не приду. Матушка не пустит все одно…
– Так не ждать тебя?
Ярослава всплеснула руками:
– Так не жди, говорю ж тебе! Ступай уже! Вон, всю траву повытоптал!
И захлопнула окошко с разноцветными стеклами.
– Это кто был? – любопытство победило здравый смысл, скомкав чувство такта и выбросив его вслед за испуганным воробьем, лишившимся своих крошек.
Ярослава исподлобья глянула на Катю, передвинула подушку для иголок:
– Да никто, – сердито поправила ленту в косе, – Аким, кузнеца сын.
– Гулять зовет?
Ярослава стрельнула в Катю синими глазами, словно молнию метнула:
– Зовет! – руки с вызовом сложила на груди. – И замуж зовет!
Катя ошалело моргнула:
– Как «замуж»? Ты ж маленькая еще…
– Что значит «маленькая». Пятнадцать годков уже. Да он и не сейчас зовет… А, – она неопределенно крутанула пальцами над головой, – когда-нибудь.
– А ты что?
Ярослава вспылила, схватила свое рукоделие, сгребла в охапку, да запустила в шкатулку для рукоделия, косо примостившуюся рядом с ней на лавке:
– А то не твое дело!
– Прости.
Катя покраснела. И далось ей это, лезть не в свои дела… «Мне бы со своими проблемами разобраться», – сердце съежилось от тоски и понимания, что случилось что-то, непредусмотренное мамой: грифона-то она не нашла. И кошка-Могиня куда-то исчезла.
Она шмыгнула носом. Колючий комок страха и обида подкрался к горлу, перехватил изнутри. Глотать стало нестерпимо больно. И страшно.
Катя подняла голову к потолку, уставилась в гладко струганные доски. А слезы никак не желали закатываться назад.
Ярослава подсела рядом, дотронулась до плеча:
– Эй, ты чего? Обиделась, никак? – теплая ладошка вытерла Катины слезы. – Так я не со зла…
Катя с силой шмыгнула носом:
– А я не из-за этого! Ты все правильно сказала – не мое это дело. Мое дело – разобраться, где я оказалась.
Ярушка всплеснула руками, примирительно улыбнулась:
– А чего ж тут разбираться! То я тебе и так скажу, и пряника с тебя не возьму. Ты в светелке моей. А светелка моя в доме у бабушки моей, в Тавде-граде.
Катя нахмурилась. Ее познания в географии не помогали ей сообразить, где эта Тавда-град находится:
– А где это?
Ярушка удивленно уставилась на нее. В синих глазах мелькнуло недоверие:
– Шутишь? На Руси, три дня пути до Тюмени-града.
– А день какой сегодня?
– 18 июня 6915 года от сотворения мира,[1] – пояснила Ярослава, увидев, как округлились глаза собеседницы. – Ты чего?