Но теперь Тэс уверенно «ставил диагнозы» и сыпал терминологией из репертуара бытовой психиатрии, прикладывая метким словцом не только собственных родных, но и всех подряд: зарвавшихся учителей в школе, мамашек, беспричинно орущих на своих детей на площадках, хамоватых продавщиц в магазинах, а также консультировал не столь сведущих в навыках межвозрастной и кроссгендерной коммуникации одноклассников. Особенно действенными и популярными оказались советы из серии «просто слушай что она говорит, даже если целый час и про непонятную фигню, кивай и улыбайся».
Но ему самому на Крите не очень везло с общением. Всякий раз, когда вечером Тэс ненароком пересекался за барной стойкой возле бассейна с Никой, как представилась ему эта белокурая красавица с идеально ровным золотисто-шоколадным загаром, и они успевали перекинуться парочкой ничего не значащих фраз, её бойфренд умудрялся моментально материализовать рядом свою немалую фигуру. А помимо фигуры у него был совершенно потрясающий словарный запас.
– У тебя тут всё нормально, Ник?
«Всё нормально» – это что вообще за фраза такая? Будто как только девушка покинет поле зрения своего громогласного защитника, на нее набросится кучка дикарей и утащит в скалистые критские горы, чтобы в лучшем случае съесть, а в худшем – принести кровавую жертву своим темным богам.
– Все в порядке, Тарзан. Возможно, окружающие и кажутся тебе злобными пигмеями, но на твою Джейн никто не покушается. – съязвил однажды раздраженный Тэс.
– Кем-кем кажутся? – не понял шутки здоровяк, грозно нахмурившись. Судя по всему, он как раз был из тех парней, у кого мышечная масса, в соответствие с анекдотическими стереотипами про качков, пошла в ущерб интеллектуальному развитию.
– Да ладно, Иво, он просто пошутил, – ласково пропела Ника и нежным, но уверенным движением убрала со стойки руку своего небойфенда, которая мускулистым шлагбаумом пролегла между девушкой и Тэсом. Она потянула к бассейну этого рыцаря без страха, упрека и, видимо, мозгов, тем самым сводя на нет возможный конфликт.
– Сейчас, детка, коктейль возьму. – Иво попросил бармена что-то «повторить». – А тебе, патлатый, приходится скучать в одиночестве? Девчонки не клюют? – бугай, похоже, хотел отыграться за непонятую шутку.
– Да нет, очень даже клюют, только их парням я почему-то не нравлюсь.
– Ты у меня договоришься, – пригрозил Иво, так и не додумавшись до остроумного или хотя бы содержательного ответа.
– Надеюсь не с тобой. – вернул ему дерзость Тэс, но, к счастью, собеседник намека не понял и удалился к друзьям, наградив на прощание конкурента угрожающим взглядом и вооружившись еще одной порцией чего-то ледяного и газированного, с кусочками лайма.
«Детка» – это же надо! И как она терпит этого придурка» – вернулся к своим безрадостным размышлениям Тесей. Он никогда не понимал, почему девчонки ведутся на эту вульгарщину из 90-х. Такому дурацкому слову место разве что во фразе: «Эй детка, прыгай в мою «Импалу», рванем по 66-ой прямо в Лос-Анжелес!» – хотя бы звучит органично.
А «сейчас, детка, коктейль возьму» – это только отец может сказать трехлетней дочке, отправляясь к стойке кафе за молочным шейком, хотя шестилетка бы уже обиделась, это точно. Настя вон давно никому таких вольностей как «детка» не позволяет. Вообще предпочитает, чтобы незнакомые люди обращались к ней на Вы, и никаких «милая девочка», «малышка», «солнышко».
– Солнышко, а точнее солнце – это единственная звезда Солнечной системы, обеспечивающая жизнь на планете Земля, где мы с Вами имеем честь проживать, меня же зовут Анастасия. – после таких заявлений от маленькой девочки взрослые обычно впадали в продолжительный ступор и старались вообще никак её более не называть.
А он теперь «Тесей из Южного Бутово», значит. Отлично. Эх, и угораздило же сказать Нике, где он живет. Она то обитает на Таганке, учится на Новослободской, и за пределы Садового кольца, наверное, вообще редко выезжает без особой необходимости. Когда же он обмолвился про свое Бутово, в ее глазах читалось явное «Oh My God! Есть ли жизнь за МКАДом?».
И не станешь после такого взгляда рассказывать, что родители всего несколько лет назад продали квартиру в центре и переехали в таунхаус, в четыре раза больше по площади, в район таких же аккуратных кирпичных домков, где жить было несравнимо уютнее, удобнее и спокойнее, чем в благословенном внутреннем кольце московского метро. А она тоже хороша, разболтала об их разговоре, теперь будут подкалывать постоянно.
– Я думаю, вы обратили внимание на это удивительное слово «винноцветное». Можно подумать, что в ту далекую эпоху даже цвета виделись людям другими. Что если гомеровское море – это и море времени, окрашенное кровью павших в древних битвах героев? – Не унималась их гид.
Эта вечно одухотворенная, вдохновленная и накрепко припечатанная руинами афинского Акрополя к векам давно минувшим грекофилка казалась Тесею какой-то нарочитой, чрезмерной. Все ее эмоции будто выплескивались через край, а вечные платочки и шляпки в сочетании с плиссированными юбочками и обувью без каблуков делали ее похожей на героиню из сопливых сёдзё-аниме про школьниц.
Да, и звали её Афиной, ни больше ни меньше. Хотя, может, у нее тоже была мама-античница, не озаботившаяся вопросом, хорошо ли звучит имя «Афина Сергеевна Гаврикова», например. Тут уж, конечно, кто бы говорил.
– А может он просто описывал море на закате… – недовольно пробурчал себе под нос Тесей, но, к счастью, кроме мамы, бросивший на него укоризненный взгляд, его никто не услышал.
Тут Настя, до того вполуха слушавшая рассказ гида и наблюдавшая за теми самыми спорного цвета волнами, неожиданно вскочила со скамьи.
– Дельфины, дельфины, мама, смотри! Тесей, там дельфины!
Девочка с восторженным блеском в глазах указывала рукой куда-то вдаль по левому борту, возле которого они сидели. И вот уже все, кто был на палубе, столпились с одной стороны катера, достали телефоны и фотоаппараты и, шумно выражая свой восторг, стали ловить морских обитателей в объективы. Две блестящие серо-голубые обтекаемые фигуры то на мгновение выпрыгивали из воды, то плыли рядом с кораблем, словно заигрывали с сухопутными существами и приглашали их присоединится к своим подводным танцам.
В суматохе Ника с кавалером оказались рядом с Тесеем. Иво растопырил свой монопод и они безуспешно пытались сделать сэлфи на фоне жителей глубин. Здоровяк локтем левой руки попробовал потеснить стоящего у поручней Тэса. Тот, не оборачиваясь, ответил не менее уверенным толчком, потому что узнал неприятный бубнящий голос. Потом Иво все-таки протиснулся к перилам и стал тыкать своей сэлфи-палкой в бегущие под ними волны, надеясь поймать дельфинов в кадр.
– Ник, запостим сразу, народ облайкается! – комментировал он свои неуклюжие попытки.
– Давай-давай! Обожаю дельфинчиков! – щебетала рядом его подруга.
Тэс к тому времени уже сделал несколько удачных снимков для Насти, захватив одного прыгуна прямо в полете над водой, и, вполоборота демонстративно пролистывал их на телефоне. Ника тут же подскочила к нему и выразила свое восхищение.
Пока небойфренд пыхтел, так и не сделав ни одного удачно кадра, Ника и Тэс уже обменялись контактами, и он скинул ей свои снимки в WhatsApp. Когда Иво заметил, что более удачливый в фотоохоте соперник еще и обзавелся телефоном его пассии, он совсем разозлился, но не стал бушевать, а спокойно снял свой телефон с крепления монопада, убрал навороченный гаджет в карман и, будто бы случайно, резко ударил палкой по рукам Тесея.
От неожиданности Тэс, который облокотившись на ограждение, рассказывал Нике что-то о том, как дельфины загоняют и ловят рыбу, дернулся, разжал руки, и его телефон, как в замедленном кадре, стал неумолимо падать вниз вдоль белоснежного борта катера.
– Ой, прости, патлатый! – с деланным расстройством сказал Иво, хотя сочувствующие слова не могли скрыть самодовольной радостной ухмылки на его лице.
– Иво, ты что?! – прикрикнула на него девушка.
Тесей уже не слышал этих слов. Как будто в голове переключился какой-то тумблер. «Мой телефон, последний подарок отца, ну уж нет!» – подумал он, и скинув легкие спортивные сланцы, одним точным, привычным для натренированного тела прыжком оказался в море.
На катере послышались возгласы: «Человек за бортом, остановитесь скорее!». «Это мой сын, остановитесь!» – в отчаяние кричала Елена Александровна. Только девушка-экскурсовод с древнегреческим именем Афина стояла, замерев в солнечных лучах, как каменная статуя, и светилась загадочной, удовлетворенной улыбкой, какую можно видеть только на губах античных скульптур.
Глава 2 – Кухонное царство
– Черепаха ползла куда-то по своему привычному черепашьему маршруту, по своим обычным черепашьим делам, как делала это день ото дня, сколько себя помнила. Она переползала через маленькие и огибала большие камни, минуя пучки выжженной летним знойным солнцем и истрепанной буйными морскими ветрами травы. Её твёрдый панцирь цвета заболоченной земли впитывал в себя солнечные лучи и соленые морские брызги, изредка долетающие со стороны обрыва, отделяющего твердую и надежную почву под ногами от накатывающих водных валов.
В отличие от большинства своих сородичей, боящихся покидать уютные, вдоль и поперек исхоженные леса и тропы, маленькое, но решительное животное проделало уже очень большой путь, и продолжало двигаться, повинуясь какому-то только ей ведомому стремлению.
Возможно, главной целью этого упорного неутомимого движения были сочные вкусные растения, которые можно найти на побережье, или ей просто нравилось мерять своими когтистыми лапками бесконечную огромную твердь острова. Как бы там ни было, черепаха ползла вперед, не обращая внимания на палящее солнце и превратности ландшафта.
Вообще, черепахи на небо, как правило, не смотрят. Да и на то и дело скользящие по панцирю и поверхности земли тени тоже не обращают внимания. Мало ли – облако или чайка какая. Вот и орла, стремительно пикирующего к своему будущему обеду, черепаха не заметила. А если бы и заметила – спрятаться-то все равно негде, кроме собственного переносного убежища, столько раз неизменно выручавшего черепаху, о чем многозначительно свидетельствовали большие царапины от когтей и падений на её костяной броне.
Только когда привычная перспектива резко сменилась, а тело, инстинктивно втянутое внутрь панциря, начало покачивать из стороны в сторону, черепаха поняла, что с ней произошло что-то из ряда вон выходящее. Она зажмурилась: мир окутала тьма, а под ногами словно разверзлась черная бездна.
Ее влекло и поднимало все выше и выше, ветер с силой задувал под надежный природный доспех, а твердая теплая земля превратилась в нечто далекое и огромное. Черепаха открыла глаза. Как ни странно, она не испытывала страха. Неужели она, вечно пресмыкающаяся и ползающая по земле, парила в вышине, как птица?! Страх отступил перед любопытством, черепаха высунула голову и стала смотреть.
Она увидела заливающий все вокруг свет, такой немыслимо яркий, до самого горизонта. Она видела, как свет соединялся с кобальтовой синевой вод, обнимающих землю пенными бурунами. Видела, как морские валы с грохотом накатывали на скалистую твердь берега и плавно отступали в шипящей пене. Видела сочную пахучую пашню и колышущиеся многоцветье трав и деревьев, от глубокого черно-малахитового до яркой бирюзы и пшенично-желтого.
Видела гладких маслянисто блестящих дельфинов, загоняющих к берегу рыбу и с победным криком выпрыгивающих из воды. Видела птиц на деревьях и ящериц на камнях, зайцев в полях и оленей в лесах, тигров и львов в горных чащах, коз и овец в загонах и на пастбищах, и людей, их охраняющих.
Видела величественный Кноссос, красноколонные дворцы Фестоса, Малии, Закроса, Кидонии и разбросанные тут и там тенистые виллы, утопающие в кучерявой пене виноградников. На какой-то миг маленькая черепаха увидела весь Крит, весь наш мир.
Когти орла неожиданно разжались, но даже за мгновение до того, как разбиться о камни, она была так счастлива, как никогда в своей черепашьей жизни. Она падала и падала, но вот, снесенная резким порывом ветра, черепаха приземлилась в мягкие объятья приозерной болотистой топи. Подняла голову, огляделась, так и не поняв, куда делся её хищный похититель, и опять направилась куда-то по своим очень важным черепашьим делам…
Голос Иды смолк, и на какое-то время в кухне повисла тишина. Слушатели сидели не шелохнувшись, боясь нарушить ход истории. Был слышен только шелест пламени трехрогой лампады над столом, треск очага, мерное бурчание варева в толстом медном горшке над огнем и отзвуки жизни дворца, наполнявшие каждый закоулок этого огромного здания-лабиринта: далекий гул разговоров, шаги и скрип мебели, хлопанье пологов, шум деревьев и журчание фонтанов во многочисленных внутренних двориках да стрекот сверчков. Но здесь, в тепле и обволакивающих запахах кухонного волшебства, было уютно и спокойно.
Принцесса Ариадна и Икар, сын Мастера Дедала, любили по вечерам вместе с другой дворцовой молодежью приходить на кухню, и, усевшись за большим столом для готовки или пристроившись на мешках с зерном и бобами, слушать рассказы старой Иды-кухарки.
Когда они были совсем детьми, то проводили здесь чуть ли не каждый вечер, но с возрастом стало появляться так много других нужных занятий, и ребята всё реже заглядывали в это волшебное царство. «Пора взрослеть» – твердили им родители, учителя, жрицы, старшие братья и сестры, и вообще все, кто считали себя серьезными взрослыми людьми, избавившимися от бессмысленных иллюзий детства. «Мы и так взрослые» – думали они, но иногда ноги сами несли их на кухню, в наполненные сладкими ароматами владения Иды.
Под Кухней в Кноссоском дворце понималась целая череда помещений, галерей, складов, подполов и несколько больших и маленьких внутренних дворов. Только трое специальных писцов-счетоводов да Высокопочтенный Управляющий Дворцом знали, сколько во власти Иды находится комнат, залов и подсобных помещений, теплых сухих кладовых и прохладных подвалов. А уж что говорить о поистине царских сокровищах, их наполняющих!
В амбарных комнатах штабелями лежали льняные мешки с фасолью, чечевицей, горохом и сладкими бобами рожкового дерева, цератонии. Огромные глиняные пифосы, более мелкие кувшины и чаны, у каждого вида которых было своё название, наполненные ячменем, пшеницей, вином, оливковым маслом, медом, солеными маслинами и каперсами занимали целые галереи.
В отдельных хорошо проветриваемых и освещенных комнатах-сушильнях на специальных стеллажах вялились яблоки и груши, смоква и айва, виноград и другие ягоды, а также фисташки, миндаль, лесные и грецкие орехи, сосновое семя, плоды можжевельника и различные съедобные корни.
Сочные, только собранные фрукты были аккуратно разложены на полках и в плетеных из прутьев и морской травы корзинах во фруктохранилище. Осенью их сменяли каштан, рябина, боярышник и терновник, а в конце зимы – бабилонская мушмула.
Овощной склад всегда был заполнен просушенными и очищенными дарами Матери-Земли Деметры, здесь были: репа и хрен, белая свекла и тыква, корни пастернака и клубни гиацинта, лук и чеснок. На грядках в Травном Дворе росла обласканная солнцем и заботливыми руками помощниц Иды свежая зелень и корнеплоды: подорожник, пастернак, укроп, мята, тмин, сезам, кориандр, сельдерей, цикорий, хрен, репа, огурцы и еще десятки растений.
В зале рыболовов и рыбоделов (предусмотрительно отделенном от остальных помещений длинным переходом и широким внутренним двором, засаженным пахучими цветами) кухарки, повара и их многочисленные помощники всегда могли найти свежую и соленую рыбу всех мастей и размеров: дораду, лобана, скарпену, рыбу-попугая, барабулю, сардин, анчоусов, тунца и даже грозную меч-рыбу. Некоторые придворные предпочитали более простую и незамысловатую пишу, которую тоже доставляли ежедневно – осьминогов, морских ежей, креветок и разные виды ракушек.