При этих его словах я почему-то почувствовал укол в груди.
- Довольно, - сказала Людмила, пресекая разгул словоблудия. - Мыслишь ты не тем полушарием. Вот, видел его? Так и бытует на грани фола, предпочитая считать, что облажался весь мир, а не он. Кушай грушу, алкаш.
- Груши такие грустные. Я их не ем. - Сказал Бухтатый, отходя на второй план.
Глядя на своих сверстников, я вижу, насколько они состарились. Таким же я выгляжу в их глазах? Сам я себя ощущаю совершенно молодым.
- Ты хорошо постарел, - как бы в ответ на эту мысль произнесла Людмила, глядя куда-то мне в шляпу, которую - из деликатности, чтобы не показывать шишек - я не снял. -
Я помню твою школьную характеристику: способный, но не активный. Не думала, Жень, что ты эту карьеру выберешь.
Я и сам не думал, что стану милиционером. И милиционеры не думали, что я стану им.
- Ну, извини, - растерялся я. И непонятно, с каким Женей они меня все путают
- Очень ты изменился.
- Я же извинился за все.
- Ты у Матросова был, Бухтатый?
- Нет еще, - сказал Бухтатый, соскребая с тарелки остатки порции. - Но я молниеносно. Одна нога уже там.
- Я тебе времени до часу дала. Но что мы, однако, видим, взглянув на часы? - строго сказала Людмила, словно учительница, привыкшая воспитывать и повелевать. - Час-то уже второй.
- Это сладкое слово - работа, - проворчал Бухтатый. - Причем почти что за так. Но ничего, пользуйтесь. Мы, бескорытные, бескорыстны во всем.
- Пошевеливайся, - поторопила Людмила.
- Видишь, как она со мной? Кастрирует во мне мужское начало. А почему? В люди не вышел, выше не вышел тож. Лютая ты, Людка. Людоедка ты. Все бы тебе лущить мущин. Не даешь повспоминать наше десятое бэ, - сказал Бухтатый. - Ты что-то себе от меня хотел?
Я пожал плечами: нет. Он отер салфеткой рот, бросил ее в тарелку. Пояснил:
- Я тут на побегушках работаю. Ну, побегу. - Он встал, нахмурив шляпу на левую бровь. Вышел.
- Трудно с этими трупнями, - сказала работодательница. Последнее слово я воспринял так, как оно здесь записано. Хотя, вероятно, трутни имелись в виду. Однако оговорка то была или ослышка, я разбираться не стал. - Ничем не прошибешь паршивца, - продолжала Людмила. - Ну а теперь, откровенно, Женя...
- Гена, - поправил таки я.
- Да? - удивилась она. - Ну ладно. Пусть будет по-твоему. Хотя как же... было в апреле письмо... Жму твои руки, колени и пр. Целую. Женя, - процитировала она. - Ты ведь за казной явился, так?
Теперь уж я изумился. Причем изумился дважды. Во-первых письмо: никому никаких писем, кроме служебных, я никогда не писал. Во-вторых, казна. Откуда узнала, что до сих пор я храню эти свои химеры? Впрочем, из того же письма, наверное. Хотя помню, в наших рысканьях по лесу и рытье она тоже принимала участие.
- Я уже и забыл эти игры, - сказал я неискренне.
- Сейчас весь город только этим и занят.
- Всплыло что-то новое? Въедливые краеведы, вороша прошлое, открыли новые факты?
- Ничего очевидного. Только версии, догадки, домыслы.
- Но кто-то ж всю эту брагу замутил? Не на пустом же месте вся эта суета. Весь, говоришь, город?
- Ну не совсем весь. Пока что самые предприимчивые. Вот и муниципалитет снаряжает экспедицию. Специально пробили в бюджете статью на якобы исторические изыскания. Не говоря уже о бандитах, дельцах разного уровня и самоотверженных одиночках.
- Для меня это и впрямь новость. Сюрприз. Я ведь и раньше это не иначе как легенду воспринимал. Не особо веря во все эти прелести и небылицы. - А я решила, что ты заинтересовался. Да и брат твой, считала, из-за этого пострадал.
- Племянник, - уточнил я степень родства. Но свои мысли по этому поводу при себе оставил.
Не верит. Смотрит на шляпу, как будто знает, что скрывает она. Считает, что все, мной вышеизложенное - ложь.
- Верочка, кофе, - потребовала она у заглянувшей в кабинет официантке. - Или, может, компот?
- Кофе, - сказал я.
- А то давай вместе возьмемся за это дело. Это же наше, Жень. Обидно будет, если казана чужаку достанется. Я согласна авансировать поиски. Ты возглавишь и поведешь.
Я собрался, было, рассмеяться и сказать нет, но вдруг мелькнуло: а собственно, почему? Ничто так прочно не утверждается в душе, как заблуждения юности.
- А знаешь, - сказал я. - Я ведь сейчас впервые подумал: почему бы и нет? Лесные места, активный отдых.
Рассказать ей про ночной налет? Иль утаить? Нет, пока обожду. Если мой визит к пожарному не принесет результатов, тогда скажу. Обращусь за помощью к этой деловой женщине.
- Вот и славно, - сказала она и широко улыбнулась, не скрывая своих морщин. - Я тут кое-какие дела улажу, и встретимся через четыре дня. Впрочем, если захочешь раньше - милости просим. Я пока организую финансы. А ты займись планом кампании. Собери и просей информацию. Список необходимого снаряжения подготовь. Состав экспедиции. А сейчас тебя ждут дела, наверное?
Я понял, что меня вежливо выпроваживают.
- К сожалению, - сказал я. - С удовольствием поболтал бы с тобой еще часок.
- Вот, визитку возьми. Если будут проблемы - звони. Проблемы любого характера. Не только связанные с нашим общим теперь делом. В городе не так спокойно, как кажется.
На миг мне показалось, что это все та же Людка, тонкая, стремительная, какой я ее знал, но тут же виденье задернул туман.
- Мы это дело провернем. Клянусь фигурой, - показалось или сказала она, оседая, словно оплывшая свеча. Я оставил ее в этом мареве, вышел вон. Верочка пронесла мимо меня кофе. Визитку на всякий случай я бросил в урну у входа, затвердив телефон. Пес, завсегдатай, у самых дверей упорно мусолил мосол, который был вдвое больше его.
Взяв такси, я покатался по городу, постепенно узнавая его, открывая заново. Да и город, казалось, меня узнал. Вот усадьба, в которой жил некий купец - редкой в наших краях голландской национальности. Сквозь ограду виден был сад, собравшийся плодоносить. За ним - развалины стадиона. Далее другие руины - Съемский острог. Мое закадычное захолустье.
Нищие протягивали грязные нежные длани, не знающие труда и мыла. Городской сумасшедший шел, колеблясь, пока не столкнулся с памятником партизану, встал. Несколько пьяных с кружками собирали деньги на монастырь. Еще один валялся в пыли рядом с пустой кружкой. Чистоплотные прохожие обходили его стороной. Собаки облаивали всё враждебное. Раньше не было в городе столько собак и пьяниц. Гуляка праздный и нетрезвый - я в нем узнал Бухтатого - брел по одному ему видной кривой, высматривая, кому бы выболтаться. Остановился у какой-то женщины, потрепал ее по плечу.
Скамейки в сквере были почти все пусты. Мимо них выгуливали собак. Солнце, припекавшее честно, грело их холеные холки. Ветер ерошил на них шерсть. И повсюду - рекламные щиты. - Куры из первых рук. Дешево. Питательно. Диетично. Способствуют цвету лица.
К дому Семисотова я подъехал в начале седьмого. Отпустил такси, понаблюдал за подъездом тридцать минут. Входя в подъезд, взглянул на часы: 18:40.
Мир детерминирован ровно настолько, насколько мы можем предвидеть последствия. А если бы не могли? Каждый шаг грозил бы неведомым.
Я представил себе: войду, разведчик боем, крутой, резкоязычный, немного злой. У них пистолет, значит - сбить с ног, не давая опомниться. Зачесалась правая рука, провоцируя левую. Я нажал звонок, пока воображение поспешно дорисовывало картину.
Он открыл - беспечно, не поинтересовавшись, как водится в таких случаях: кто там? Мужчина одних лет со мной, только с намерением облысеть. Лицо впрочем, уже облысело, брови вылезли. Небольшое брюшко тоже отличало его меня, сухопарого. Он был блондин, да и вообще своловато выглядел.
- Семисотов? - спросил я.
- Как вы узнали? - игриво спросил он.
- Догадался по ряду признаков.
- Так точно, - ответил он с военной корректностью. Беспокойства в его глазах не было. Не узнал? Нанося мне ночью удар, не успел меня рассмотреть, как следует? В руке он держал пирожок домашней выпечки.
Я оттолкнул его и вошел, он, удивленный, следовал сзади, торопливо дожевывая. И лишь проглотив, стал являть красноречие.
- Да вы... Да собственно... Почему? По какому поводу? Марин!
Я встал на пороге зала. Она вышла из смежной комнаты: невысокая, тридцатилетняя, распустив красиво власы. Этот цвет, непристойно-рыжий я где-то видел уже. В остальном бабенка банальная, личико простенькое, но приятненькое, нос, пожалуй, немного продолговат, но хорошенько пошарив, я нашел в ней какой-то шарм.
Без сомнения, это была та самая грабительница, которую я фонариком освещал. Она, в отличие от сожителя, мгновенно узнала меня.
- Если вы пришли сводить счеты... - сказала она, отступая к двери, и в руке ее мгновенно появился продолговатый предмет, напоминающий валик для раскатывания теста, не знаю, как он называется правильно.
- Брось деревяшку, - сухо сказал я.
Она занесла этот предмет над головой, чтобы ударить, но я пресек это намерение более сильной рукой. Развернул ее спиной к себе - щитом от пуль, помня, что где-то в этой квартире есть пистолет. Вооружил их против себя своим же оружием. Чем-то от ее волос пахло.
Теперь дошло и до Семисотова.
- Отпустите ее, пожалуйста, - мягко сказал он. - Вы же не будете ей, как женщине, угрожать?
- То есть, как не буду? Буду, - сказал я, выдерживая враждебный тон. - Ты обо мне ничего не знаешь, кроме того, что я очень на вас зол.
- Все равно вы нас не убьете, - храбро заявила налетчица.
Это меня нахмурило.
- Почему же? Если ваша жизнь угрожает моей. И где пистолет? Верните, пока он всех нас не перестрелял.
Пожарный дернулся, сделав шаг в нашу сторону.
- Спокойно, - спокойно сказал я. - Я вам добра желаю, - доброжелательно добавил я. - И буду до тех пор желать, пока не станете ерепениться.
- Я его вам верну, если вы желаете. Но при всем уважении к вашим желаньям, - он меня пародировал, что ли, - и при всем желании вам помочь, я не стану этого делать, пока вы ее не отпустите. Я вам охотно обратно его подарю.
- Давай, даруй, - сказал я, ослабляя хватку.
В ноздрях назревал чих, я чихнул.
- Отпустите немедленно, - сказала она. - Вы чего доброго заразный.
Пожарный вышел. Вернулся. Внес пистолет. Я думал, он мне им угрожать начнет, но он без колебаний протянул его мне.
- Ваша вещь?
Я выхватил у него свое оружие.
- Этот пистолет принадлежит государству, - сказал я, подумав, вложить его в карман или оставить так. Оставил. С ним в руке я чувствовал себя намного уверенней. Эти двое были еще способны на всякого рода каверзы.
- Ну? Ну? Мариночка... У тебя где болит? - бормотал он, ощупывая сожительницу.
- Все нормально, - сказала она и взглянула на меня. Еще со злостью, но уже без опаски.
- Прошу прощенья, - сказал я. - Ударили по голове, и теперь депрессия. Я бы охотно выпил чего-нибудь. Чем вы меня именно?
- Только успокойтесь, - сказал пожарный. - Пистолет в ваших руках, а раз оно так, то и мы тоже в ваших. И приз ваш, и признательность публики. И выпить нам сейчас подадут. Марин? Я бы и сам охотно. Марин? Как насчет пары рюмашек? Самочувствию не повредит? Где у нас водка, Марин?
- В холодильнике, - подсказал я.
Марина с минуту раздумывала, решая, чего ей хочется больше: выпроводить меня немедленно, или знакомство свести. Прагматизм поборол отвращенье ко мне. Может, удастся что-нибудь из меня выведать, подпоив. Выпытать из подвыпившего. Я как-то неловко - подчеркиваю: невольно - повел стволом, и она исчезла. А вернулась бутылкой. Не ждали внезапных гостей. А посему, кроме обывательских пирожков, другой закуски предложено не было.
- Присаживайтесь, - сказал я Семисотову и сел первым. - Присаживайте жену.
Мы чинно уселись за стол, причем я - спиной к стене, что б не выскочил кто-нибудь третий и не набросился сзади. Справа было окно, подоконник занимала бледная больная герань. В углу стоял телевизор.
- Выпьем. Посидим по-семейному, - хлопотал хозяин, пока Марина демонстративно пялилась в телеэкран, где показывали фильм из ненашей красивой жизни. - Мы ведь с Мариной через Антона как-никак теперь ваши родственники. Мы почти рады видеть вас здесь.
Избили вдвоем с сожительницей, и теперь рады. Уж очень легко заводят родство.
- Да, - сказал я. - Без меня ваша семья не полная.
В телевизор смотреть мне не хотелось, и я упер свой ищущий взгляд в картину, висевшую на противоположной стене. На картине был изображен сам Семисотов на фоне пожара, вперивший взгляд в перспективу, каковой с его точки зрения был я и обои за моей спиной, да и сам Семисотов, впрочем - в натуре, живьем. Было еще одно малеванье: корабельный штурвал в полполотна, за штурвалом опять Семисотов, однако никаких признаков самого корабля на картине не было, только черный фон, словно судно несло пустоту. На кормчем было армейское хаки и погоны майора.
- Раньше фрегаты капитаны водили, а теперь ниже майора на эту должность нельзя, - сказал пожарный.
Я кивнул. Мне не было дела до того, кем он себя вообразил.
- Где эта Лаура, блядь? - вскричал Педро, врываясь в кадр и кого-то ища меж кактусами. - Я ее на куски изорву!
- Это Педро, - сказала Марина, заметив, что мой взор скользнул таки по экрану. - Владелец 'Педро Петролеум', очень богат. Лаура - его племянница, дочь его же двоюродной сестры Вероники, и одновременно его дочь, о чем никто, включая Веронику, не знает. Он не подозревает, что и сам является сыном Вероники, так как его родной отец, пока зять дяди Хуана, был в тюрьме, заменял Веронике мужа. И таким образом, его, Педро, дочь от его двоюродной сестры Вероники, является его родной сестрой Лаурой. Он еще не в курсе, что Лаура родила ему сына, который, кроме того, что сын, будет ему внуком, племянником и кем-то еще, чего я сама пока до конца не понимаю. Что слышно о нашем покойнике? - прервала она объяснение этого запутанного родства.
- Только хорошее, - сказал я, убрав с лица уже ненужное выраженье угрюмости. - Умереть - не умер, но умеренней стал.
- Да я ничего плохого, - сказала она. - О мертвых либо хорошо, либо ну их начисто. Он вообще-то не злой. Но жить с постоянно пьяным... Нет, кулаки ко мне не прикладывал. Раз только обозвал меня жрицей. Согласитесь, глупо быть замужем за таким дураком. Да и в постели вел себя неспортивно. Толкнешь его, а он холодный. Не супруг, а сутруп.
- А я? - прищурился Семисотов игриво.
- Сатрап. Не везет, бля, с мужьями. Один водку хлещет, другой хлещется. Наверное, у меня карма такая.
- Как мышиный глаз? - спросил Семисотов и мне подмигнул, показушно-проказливый, приятный до приторности.
Я поднял свою рюмку. Выпил, не дожидаясь, пока хозяева меня поддержат. Рюмашки были микроскопические. Несколько капель попало на язык, который начал вспухать от обиды.
- Антон вам ничего не рассказывал о потустороннем? - спросил пожарный, не выпив свою. Так и есть, спаивают, решил я. - А то давеча черта видел, правда, во сне. Черт, а на нем начертано: черта нет. Так есть?
Я не успел ответить на этот вопрос, так как раздался телефонный звонок. Семисотов схватил трубку.
- Какой? Давно? Мост горит, - пояснил он нам. - Без меня справитесь?
- Меня Мариной зовут, - сказала хозяйка, пока пожарный вел разговор.
- Гена, - бросил я.
- Будем знакомы? - Она вновь подняла рюмку. Я решил, что одной бутылкой меня не споят, и вновь опрокинул в себя свою.
- Семисотов. Александр. Майор, - вернулся за стол пожарный. - Возглавляю ВПЧ. Вот и познакомились. А я думаю, чья это трель звонка? Открываю - вы.
- Подполковник, - сказал тогда я. - Отдел по борьбе с преступностью.
- Вы уж простите. Я сразу же пожалел, как ударил вас. Если б вы знали, как это меня гнетет. Растерялся от неожиданности. Испугался - не за себя, за нее. Хорошо, что вы, проявив мудрость и мужество, уже не так сердиты на нас.
- Давайте от всей этой возни перейдем к делу, - сказал я. - Что вы делали там, в чужой квартире? Ворвались воровским манером. Напали на сотрудника милиции. В чем изюм? За казной пожаловали?