- Ты разберись сначала с мужьями, - сказал Антон. - Я ж у нее не единственный, а было еще пять.
- Пять?!
- П-п...- Маринка снова попятилась не слове пять.
- Она у меня, кстати, тоже третья по счету женщина. Сейчас все сбегутся добро делить.
- Этот серийный семьянин в его обстоятельствах чрезвычайно речист, - взял себя в руки пожарный.
- Ты как же...жи... вой? Поминки... помню...
- Это я тебя на верность проверял.
- Так ведь схоронили ... гроб... поминки... денег одиннадцать тысяч.... - бормотала Маринка. - Сколько выпито со вчерашнего по настоящее. Сколько выплакано. И все зря?
- Всё, - подтвердил Антон. - Как видишь, живой и даже женатый. Или ты развод взяла? Придержи ее, огнегаситель, а то снова грохнется - родным лицом о крыльцо.
- Вот, пьяная морда... - сказала Маринка. Жизнь входила в привычную колею, где она чувствовала себя устойчивей. - Уже остаканился.
- Напрасно ты меня пьяной мордой. Я уже целую вечность не пью.
- То умрет, то воскреснет, - пробормотал пожарный. - То вдова, то снова замужняя.
- Прошу простить, - сказал Антон. - Обстоятельства не состоялись. Напрасны грёзы в ваших глазах. Имущество мое остается при мне.
- Сволочь, - сказала Маринка.
- Ну, воскрес, - сказал Антон. - Не бесноваться же по этому поводу. Ты, пожарный, следи за ней пристальней. Честь девичья - все равно, что ничья.
- Др-рянь, - прорычала Маринка. Рыжие пряди выбились из-под платка. - Жена или вдова, но я имею свои права на имущество.
- Права - не права, а проваливай. Прошла пора приязни. Все что тебе причиталось - я округлил до нуля. А то ружье я не пропил еще. И стреляю без промаха - егерь все-таки. Вот погоди, дай соберусь с дурью.
- Да ну вас обоих. Егеря, покойники. Мужья с ружьями, - сказал пожарный с ударениями на я.
- Телевизор хотя бы верни, - сказала супруга.
- С телевизором я поссорился. Выгнал его.
Гости любопытствовали, но не вмешивались. Переглядывались на крыльце и в сенях, не спускаясь во двор, кто со смехом, кто с сочувствием к красивой женщине. Антону же, несмотря на моральное преимущество, было немного не по себе. Если бы кто-нибудь присмотрелся к нему внимательно, то обнаружил бы ту же сосредоточенность в его лице, что была у него в гробу. Представление исчерпало себя.
- Хотите - кутите с нами, хотите - пойдите прочь, - сказал Антон. - А лучше проваливайте. Буду счастлив подальше от вас. Мне еще народ поить надо, да интервью давать телевидению. Отдохнуть - путь с того света неблизкий, а завтра на работу с утра, лес валить на кордон, на четверо суток без цивилизации. Это вам за беспокойство. - Он бросил им золотой, который пожарный ловко поймал на лету. Раскрыл ладонь: решка. - Тут тебе и телевизор, тут тебе и лалов полная длань. Снесите к Сысоеву, у него женщинам и дуракам скидка.
Он, а за ним и свита, вошли в дом.
Прихватив еще снеди, Антон спустился в подвал.
Пришельцы брились, чистились, стриглись, действуя при этом проворно и без суеты. Выглядели они уже значительно лучше, наливались силой плечи и плети рук. Куры были съедены, и, как с одобрением отметил Антон, начался обмен веществ, кожа у иных порозовела от кровообращения. Темнота частично сошла с лиц, медный цвет перешел в медовый, лишь кое-где прозелень задержалась пятнами. Только артиллерист был еще не вполне собран, но и не безнадежен уже. Хоть и с трудом, но передвигался без посторонней помощи. Женщина значительно помолодела. Курила, следя за кольцами дыма.
- Во имя плоти, принесите еще еды, - сказала она. - И что-либо из платья - прикрыть её, бренную.
- Курей навалом, а насчет белья - вряд ли.
- Хотя бы для дамы, - сказал доктор.
- Соберу, что смогу. А где тот, что матрос?
- Упражняется в испражнении, - сказала дама.
- Вы бы помещение проветрили. А то мухи, и дух от вас тухлый.
Он открыл форточки, отчего дышать сразу стало вольготней. Мухи вылетели. Зато множество их вилось наверху меж пирующими.
- Мы - паразиты на теле Господнем, - говорил Бухтатый. - Надоел кто-нибудь, зудит - хлопнул. И невдомек потерпевшему, сам умер или умертвил кто.
- Врешь ты про тело Господне, - возражал Мотня.
- Как знать, - сказал Бухтатый. - Двусмысленны и шатки изреченья, / Словесность не приносит облегченья. Шекспир, английский шут. Жаль, среди нас джентльменов нет, - посетовал он.
В углу пьяно спорили, выбирая застольную. Кто-то, не став дожидаться, уже что-то пел. Но по мере того, как присутствующие напивались и принимались петь, Антон всё более мрачнел и становился всё озабоченней. И смотрел на гостей почти с ненавистью, как на врагов на временно оккупированной территории.
Да и братья во хмелю распустились совсем. Каждый вел себя в соответствии с выпитым, раскрепостившись настолько, насколько позволяла абстинентная обстановка. Один, с рожей творожного цвета, непрерывно блевал во дворе. Другой, бухой, словно обухом, мучительно долго ползком переваливал через порог. Мотнев держался крепче других.
Вокальная часть застолья превратилась в невнятный вой. Из подстолья доносился прерывистый храп.
Наконец, гости угасли, начали выпроваживаться. Те друзья, что были не вдрызг, вынесли тех, что были. Последним ушел Мотнев. Но перед этим Бухтатый, расположившийся под столом, был им вынут из аута и вытолкан из дому, а потом и со двора. Аутист еще долго оглашал улицу.
Погостили, попакостили... Антон наспех убрал после гостей и занялся баней.
Они склонились над картой, расстеленной на столе трехверсткой. Река, лес, перелески, болото. Сеть троп.
- К.. к... к... - совал в нее палец контуженный, но не договорил, подняв на Антона голову. Полковник обернулся, загородив от него спиной стол.
- Что вы уставились на меня хором? Сели на шею да еще скрытничаете? - возмутился Антон. - Выметайтесь отсюда к чертовой матери. Чего, ваше благородие, щуришься? Фельдмаршал федеральных войск.
- Поняли, синяки? Новопреставленный представитель общественности хочет знать, за каким чертом вы вылезли из-под земли, - сказал матрос. - К тому же, он наш акушер некоторым образом, и сотрупник, как ни крути.
- Не судите нас строго, Антоша, - сказал примирительно врач. - Рассудительно подумав, вы согласитесь, что раздражаться не стоит. Мы еще сами с мыслями не собрались, в себя не пришли. Вернувшись из мест не столь отдаленных, трудно остаться уравновешенным. Вероятно, вы на себе почувствовали, как меняется характер человека при переходе из одной среды в другую. Травма рождения...
- Повитуха контузила, - вставил матрос.
- Не все, как говорится, воскреснем, но все изменимся. Многие возвращаются возмущенными, а иные возвращаться вообще не хотят.
- Всему свое время, Орфей, - сказал полковник. - Вы еще не вполне отряхнули прах предыдущего. Вами движут надежды, обиды, злость. Как отряхнете, так мы вас посвятим. Тем более, что частично вы уже обо всем догадываетесь.
В баню с ними Антон не пошел. Дама тоже мылась одна, дождавшись очереди.
Они переоблачились в то, что приготовил для них Антон: рубашки и рубища, недоношенные пиджаки, драный спортивный костюм - то, что недосуг было выбросить. Совсем безодежных не было. Артиллерист закутался в одеяло. Матрос, стриженный наголо, накинул на себя простыню, развесив во дворе постиранные лохмотья. Для дамы нашлись вполне еще годные джинсы и полосатая майка. Моряк хотел, было, прибрать этот тельник себе, но уступил, сказав:
- Пусть мы будем одеты, как чмо, но наши женщины должны быть прекрасны.
Антон отметил, что дама стала вполне хорошенькая, и выглядела даже моложе его. Брюнетка. Патлы остригла коротко. На пальцах - пара колец.
- Уж не тебя ль так пылко я люблю, - напевал ей матрос, когда собрались ужинать. Она игнорировала. - Что вы такие хмурые, как жмуры?
Калитка стукнула во дворе. В сенях послышался шорох, как если бы кто-то шарил во тьме, нащупывая ручку двери, которая минуту спустя распахнулась. И не успел Антон подосадовать на того, кого черт принес, как вошел некто нежданный.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
- Что вы накинулись? Я вам кем-нибудь довожусь?
Он отстранился, но я, невзирая на холодность, стиснул его еще крепче. Вопрос племянника меня не смутил. Не узнал. Какие-то редкие родственники, которых почти не видел досель. Так мне и надо. Давно не наведывался.
Дверь, что вела из прихожей в зал, была полураспахнута, я увидел накрытый стол. И людей, что сидели за ним, жадно жующих. Но я глянул на них лишь мельком, вскользь, а потом, пока родственника в объятия заключал, мысленно восстановил картинку. Шестеро, одна из них дама. Выглядят очень уж незавидно, в живописных отрепьях, словно бомжи. Один, одетый в одеяло, был то ли пьян совсем, то ли плох. Комната полна злого сивушного духа.
- Кто они? - спросил я, пока мы терлись друг о друга носами.
- Послушайте...- Он еще отдвинулся. - Да постой ты... - Он высвободился из моих рук и уставился на меня с озабоченностью. - Да ты сам-то кто?
- Я твой дядя по матери. Двоюродный.
- Да ну? - с притворным изумлением произнес он.
- Вот телеграмма.
Я предъявил в доказательство текст. Он пробежал его и скомкал листок, чтобы выбросить, но я перехватил. Кое-что мне хотелось бы разъяснить.
- Кстати, доски были гнилые, - сказал он и добавил. - Дядь Жень.
- Ген, - поправил я. - Так кто эти люди?
- Так, земляки, - ответил племянник. - Подвал у меня снимают со вчерашнего.
- Геологи? - Почему-то слово земляки у меня с геологами ассоциируется.
- Да. Ищут каких-то руд. Вчера только вышли из лесу.
Я заглянул в зал. Лица заторможенные, замороженные даже, словно у дохлых рыб. Какая-то инерция в лицах. Разбитость, распятость, несобранность. Но невзрачными не назовешь, выразительность есть. Я помахал им рукой. Закивали. Один, в накинутой простыне - после бани, наверное - тоже махнул в ответ. Только закутанный в одеяло был то ли слеп, то ли мертв - не откликнулся.
- Перекусишь с дороги? - проявил племянник первое гостеприимство.
Что-то шевельнулось в душе, похожее на испуг. Поднялось из глубин некое беспокойство. Словно я здесь уже был и все это видел. Быть-то был, и проживал даже. Но смятение вызывали скорее геологи. Я стряхнул дежа вю, но неловкость осталась. Не хотелось мне присоединяться к этим бледным выходцам.
- Я рад, что с телеграммой ошиблись, - сказал я. - Рад, что ты жив. Тут они просчитались.
- Кто - они?
Я не знал. Следствие лишь предстояло.
- Баня еще не остыла? - спросил я.
Не при геологах же, вызывающих дрожь, начинать дознание.
- Ну а теперь на вопросы ответь, - сказал я, когда мы выбрались отдышаться в предбанник. - Кто решил, что ты умер? Кто телеграмму отбил?
Он изложил мне версию об ошибочном захоронении. Скупо, но образно: мол, помню, что помер, но не помню как. Про гроб, про стамеску, про трус земной. Я всякого насмотрелся, еще более был наслышан, но оживших покойников не приходилось встречать. А теперь один из них приходится мне родственником.
- Сочетание причин, - пожал плечами Антон. - Стечение обстоятельств
Мне и в обстоятельствах приходилось бывать, но с такими не сталкивался. Однако без веры в черта не бывает чудес. А в чертей я не верю.
- А что же врачи? Что написано в их заключении?
- Delirium Tremors.
- Это у них делириум. - С ними я тоже разберусь, решил я про себя. - А это откуда? - Я указал на его запястье, где, паяльник, упомянутый в телеграмме, оставил след.
- Это я степень опьянения проверял.
- Паяльником?
- Сигаретой. Бывает, находит блажь.
- А что про рукав?
- Кошку ловил под черемухой. Черемуха во дворе растет. Видел?
Неоткровенно себя ведет. Недоговаривает. Чую хребтом, там, где у доисторической твари гребень был - что-то таит. Под мухой иль под черемухой, паяльником или горючей слезой - не очень-то убедительно втирает он мне эти версии.
- Что-то нечисто в этой истории. Чеканщик какой-то. Король... Будем выяснять, хочешь ты или нет, - сказал я, настроенный строго. - Поживу пока у тебя, примешь?
- С радостью, - сказал он, которая, однако, никак не отразилась на его лице.
Давно не бывал я в родных краях. Племянник и соплеменники очень интересовали меня. И эти. Геологи, что из лесу - почему они здесь? Надо бы документы проверить: что за народ. Буду рад, если следствие завершится ничем, то есть, ко всеобщему удовольствию. Но: внутренний голос - тот, что в поезде, дежа вю, дрожь. Хребет мой по-прежнему что-то предчувствовал.
- А вообще, как там? - спросил я. Я не стал уточнять, но он понял.
- Пусто. Я думал, в природе не бывает таких пустот.
- Я уверен, что они наведаются - дом обыскать.
- Да кто - они? Врагов у меня нет, только друзья и знакомые. Откуда взял ты все это?
- Умозаключил.
- Да зачем и кому это нужно? - вновь задал он свой вопрос.
Тогда я изложил ему следующее.
Прадед его, а мой дед, по лесам шлялся. На ощупь все тайные тропы знал. Контрабандой промышлял - за кордон и обратно. Мобилизовал его колчаковский казачий взвод в качестве проводника, велели к границе вывести. Это было в мае двадцатого, уже после расстрела Верховного. А дня за два до этого достигли города слухи, что пробирается к границе обоз с царской казной. Ну, царской, не царской, а деньги у адмирала водились.
Действительно, была при казаках телега, в телеге какие-то ящики, прикрытые рогожей, были офицеры вида пехотного, в американских балахонах на случай затяжного дождя. Дед, конечно, поломался для виду, потом согласился, но указал своим подельникам место, где засаду устроить.
Я думаю, будучи человеком сообразительным лет двадцати пяти, Никита, дед, догадался, что в ящиках золото, и его догадливость не укрылась от сопровождающих. Тогда понял он, что, пожалуй, живым его к жене не отпустят.
Казаки их по дороге кинули. Как впоследствии утверждал, находясь в Харбине, один есаул, забрели они в такие дебри, где с лошадьми не могли пройти. Дед направил конных в объезд, мол, с золотом в объезд нельзя, шныряют и красные, и вольные удальцы, показал на офицерской полевой карте, где встретиться. Жизнь - копейка, а казна - много пудов. Ящики пехотные офицеры понесли на себе.
Только в условленное место пехотинцы не вышли. Запланированная засада удалась. Вот только казны, перебив оставшееся сопровождение, дедовы сподвижники не нашли. Так, мелочь какую-то в золотых монетах.
Дед утверждал, что казны никакой не было, а если и была, то увели казаки. Ему поверили и не поверили. Впоследствии тот же есаул, вспоминая в Харбине, утверждал, что полевая касса была. Но с другой стороны, как мог дед утаить от подельников несколько пудов золота?
Тогда же дед сам вывез убитых, чтобы захоронить на кладбище. Вину, видимо, чувствовал. Но на кладбище не позволили. Где-то во поле закопал.
В городе про засаду, конечно, узнали. Слухи и враки до сей поры, думаю, ходят.
- Такие легенды живут веками, а?
- Да, я слышал, но не в подробностях. Прямо роман приколов и приключений, - сказал Антон. - Тут у нас накануне перестройки второй секретарь обкома с партийной кассой пропал.
- Это уже другая легенда, - сказал я.
- Зато достоверная. А нам в приданое - одни преданья. А еще приезжий из Санкт-Петербурга - основал у себя в мансарде масонскую ложу и, собрав взносы, исчез.
После признаний харбинского есаула в эмигрантской газете за деда взялось НКВД. Взялось, да не выпустило.
Иногда эту легенду толковали иначе: известно было, что есаул состоял в боевой организации 'Смерч' ('Смерть чекистам'). И его газетное сообщение вполне могло быть провокацией с его стороны. Но чекисты поверили именно этой, более приятной версии.
- Мы это золото еще пацанами очень искали. Разумеется, не нашли. Но зато я теперь знаю, где не надо искать. Если там килограммов 80, - предположил я, - то в пересчете по современному курсу в доллары - сколько их будет?