- Витя, а кто тебе помогал сделать переложение? - спросила женщина, сидя напротив него и наблюдая, как он ест.
- Никто, я сам... там, наверное, есть ошибки, но учительница сольфеджио заболела, и я не успел ей показать, - Витя говорил, не отвлекаясь от еды с набитым ртом.
- Да, пожалуй, там есть некоторые неточности, а откуда ты взял эту песню? - женщина внимательно смотрела на Витю без намёка на улыбку, видно было, что для неё это серьёзный вопрос.
- С пластинки, там какой-то мужской хор её пел, а слова нашёл в школьной библиотеке, сборник есть такой песен.
- Видимо хор Александрова, а почему ты выбрал тональность именно до минор, там же на пластинке другая?
- Не знаю..., так получилось... - Витя отвечал, не глядя ни на что и ни на кого кроме еды, автоматом.
- Виктор, а где ты живёшь, кто твои родители? - женщина, прищурившись, внимательно смотрела на него.
- У меня нет родителей, я в детдоме живу, - также на автомате ответил Витя, запихивая пальцами в рот очередной кусок торта.
В зале на некоторое время повисла напряжённая тишина. Папа Поли сидел в углу гостиной в кресле и наблюдал всю сцену оттуда, только обмениваясь короткими взглядами с женщиной, которая иногда посматривала в его сторону.
- Ну, что ж, должна отметить, что это очень серьёзная работа, пожалуй не часто можно встретить людей способных на такое, ты большой молодец Виктор. Собираешься, стать музыкантом? - она, облокотившись о стол локтем, и подперев подбородок, смотрела как Витя, наевшись, откинулся на спинку стула и с некоторой рассеянностью смотрит в окно, у которого сидел в кресле отец Поли.
- Нет, музыкантом я не буду, я стану биохимиком и учёным, - кивнув, с убеждением заключил Витя.
После дня рождения в доме Поли на несколько дней воцарилась какая-то неопределённость, напряжённая тишина, папа ходил задумчивый и почти не разговаривал с Полей. С Витей Поля тоже не разговаривала и даже не смотрела в его сторону, а он и не лез к ней, замкнувшись в себе и что-то читая. Правда Поля быстренько заглянула на обложку, когда Вити не было, это была книга "Девяносто третий год" Гюго.
"За что наказан был - зато мне мысль дана
Ему бы силы дать а не отнять того что нет
Богатства нет - не быть пророчит он
И прожит ты и смерть тебя постигнет
И нищеты порок - порочен ты?
И нет тебе друзей"
Жизнь Поли значительно отличалась от подавляющего большинства детей в школе и, хотя она училась в привилегированной школе, где учились дети высокопоставленных и обеспеченных родителей не многие могли себе позволить то, что для Поли было естественным и обыденным. Они с папой занимали два верхних этажа и часть крыши в новом современном доме с видом на озера. У них работали две домработницы, рабочий, охранники, няня и два шофёра для папы и Поли. В дом, где жила Поля невозможно было войти без предварительного согласования со службой безопасности, и потому каким образом прошёл Витя, оставалось загадкой. Полю всегда отвозил и привозил на машине шофёр в сопровождении няни и личного охранника, куда бы она не отправлялась: в школу, гулять в парк, театр, кино или музыкалку и охранник мог запретить Поле куда-нибудь пойти, если считал, что там ей не безопасно, не поддаваясь ни на какие уговоры и обещания. Полю это очень огорчало и тяготило. У неё была единственная подруга Катя, с которой Поля могла свободно общаться у себя дома, а самой Поле запрещено было ходить к кому ни будь. Папа часто и надолго уезжал в командировки, и Поля редко видела его, она привыкла быть одна.
И вот вечером, недели через две, после дня рождения папа вошёл к Поле в комнату и, помявшись, в нерешительности у двери спросил: "Поля нам надо поговорить, ты можешь уделить мне время?"
Поля лежала на диване и читала книгу, отложив её не закрывая, она села, удивлённо глядя на папу. Папа подошёл и сел рядом на диван, сгорбившись, он локтями упёрся в колени, сцепив руки в замок и ёрзая на месте, не знал с чего начать. Потом откинулся на спинку дивана и машинально взял книгу, которую читала до этого Поля.
- Что читаешь, если не секрет, - взглянув на обложку, вслух прочитал: "Отверженные", - папа удивлённо смотрел на страницу, на которой остановилась Поля как раз там, где Козетта стоит перед витриной с куклой, - а тебе не рановато читать такие книги, где ты её взяла?
- Витя дал почитать, - еле слышно произнесла Поля, осеклась и покраснела. Поля замкнулась в себя, ей почему-то было стыдно, что папа видел эту книгу, как будто он застал её за чем-то личным, очень внутренним, принадлежащее только ей одной, а не для всех. Ей очень хотелось, чтобы никто не знал, что она читает, но теперь папа знает...
- Витя..., ну да, конечно..., я собственно и хотел поговорить о нем. Понимаешь... я видел, как ты хотела выгнать его, он, что тебя так сильно раздражает или... как это... досаждает тебе? Тебе было стыдно за него, что он, честно говоря, охламон..., да?
- Да... - у Поли в горле стоял комок.
- Ну да он охламон, что с этим поделаешь. А ещё он прямолинеен, бесцеремонен, да... и носится, сломя голову, шумный.... Все это так Поля, он именно такой, какой есть.
Папа помолчал какое-то время, глубоко задумавшись, он видимо забыл, что разговаривает с девочкой, он разговаривал с ней, как с взрослым понимающим человеком.
- Понимаешь Поля..., вот он принёс тебе цветы, небольшой помятый букет и заметь, букет, надо признать, очень красивый и немало стоит. А где он взял его? Кто ему его дал? - папа был погружен глубоко в себя и разговаривал уже сам с собой, но Поля, насупившись, его внимательно слушала, она видела таким папу первый раз. - Он купил цветы на свои деньги, он их заработал... на почте... по вечерам, помогал разносить телеграммы, письма, сортировал газеты... и заработал ровно столько, сколько стоит букет, который он для тебя выбрал. Не украл, не выпросил..., а заработал своим трудом!
Папа повернулся к Поле, видимо вспомнив о её присутствии.
- Я был у вас в школе и разговаривал с классным руководителем, так вот она мне рассказала очень много интересного о нем, например, один эпизод, очень характерный для Вити. Ты помнишь в начале года тебе один балбес пятиклассник порвал ручку на портфеле, так Витя прохода тому мальчишке не дал, в течении нескольких дней он без конца нападал на него и выбивал у того портфель из рук, пока и у того ручка не порвалась на портфеле и сразу прекратил. Они несколько раз дрались, пришли жаловаться родители и тогда у завуча выяснилось, что с тем мальчишкой все боялись связываться, потому что он обижал только младших. Можно конечно сказать, что это мальчишество, стоит ли на это обращать внимание, придавать всему этому хоть какое-нибудь значение...? Да..., а на что надо обращать внимание, если не на это? Что имеет значение? - Папа помолчал в задумчивости немного, - когда он запел, я как будто снова стал студентом, я ведь тоже первую свою научную публикацию посвятил нашей маме. Мы с ней тогда только познакомились, но я ей посвятил самое ценное, что у меня было - свою работу, свою первую самостоятельную работу - своё достижение. Знаешь Поля, такие люди, как Витя, очень большая редкость, если рядом с тобой оказался в жизни такой человек, значит, в тебе есть что-то значимое, истинное, что-то настоящее..., - папа как-то неожиданно погрустнел, покачал головой, - они никогда не ошибаются, никогда, - и с сожалением закончил, - они не могут ошибаться.
На следующий день Поля в школе была как в воду опущенная, сидела, ни на кого не обращая внимания, потупив глаза, никуда не выходя за партой, и теребила в руках носовой платок. Когда уроки закончились, и все уже выходили из класса Поля, вдруг покраснев, очень тихо и не поднимая глаз, произнесла: "Витя... знаешь... я...", она не знала, чего ещё сказать и готова была расплакаться, просто сидела и молчала, глядя в платок. Толчок локтя в бок заставил её повернуть голову, Витька, повернувшись к ней, смотрел ей в глаза и протягивал руку: "Друзья!", Поля подала ему свою руку: "Друзья!", Витька её старательно потряс.
"Мне ли не узнать всю тщетность сил
Стремленье ввысь как помыслы к Тебе
Не ты ль спросил о доле смерти
Постиг тебя свет жизнь отняв
Материя пусть будет для людей
А Ты все потерял себя познав"
***
Рано утром, когда солнце только-только своими первыми лучами осветило горизонт в село на берегу небольшого лесного заболоченного озера, где в совсем старых избушках доживают свой век несколько стариков, вошёл старик, сгорбленный, в темно серой поношенной одежде и с холстяным мешком за плечом. Дошёл до середины села и остановился, постоял некоторое время, а потом подошёл и сел на брёвнышко, лежащее у изгороди и сидит, будто ждёт кого. Солнце поднялось, а он сидит, не уходит. Люди посматривают в окошки, мол, чужой человек в селе. Старики вышли, неподалёку присели на брёвнышках, искоса поглядывают на пришлого, да переговариваются в полголоса про себя, а тот сидит не шевелясь. Потом вдруг как очнулся, встал, подошёл к старикам.
- Добрый день. Разрешите, я здесь с вами посижу, узнать кое-что хочу? - старик смотрел, прищурившись, и улыбаясь одними глазами.
- Добрый день, да садись, конечно, - неожиданно, когда старик подошёл все, как-то начали волноваться, все разом говорить, перебивая друг друга, - куда путь держишь, если не секрет, откуда идёшь, как звать?
- Думаю, что уже пришёл, вот хочу здесь обосноваться, позволите? А зовите меня просто Тимофеем.
- Да живи, если хочешь, занимай любую избу, вон стоят брошенные. - Старики подивились, но со стороны поглядывают, что за странный человек пришёл. - Места у нас совсем гиблые: болота, непроходимые леса, камни, полумрак. Чем живём? - да огород, ставим силки, грибы, ягоды, ловим рыбу помаленьку.
Старик поблагодарил, избу занял одинокую, в стороне от села в лесочке неподалёку от озера. Расчистил пространство вокруг дома, затеял несколько небольших огородов, смастерил лодку. Старики смотрят со стороны удивляются, но согласились, что правильный человек пришёл. А старик в свободное от работы время все расспрашивал: где какие колодцы были, дороги, где стояли в округе ещё деревни, с чем связаны названия мест, в своё время..., любопытный старик оказался. Подолгу пропадал в лесу, а потом, как-то вечером приходит и говорит: вижу, что в своё время давно здесь была естественная система озёр, соединённая единой сетью рек и ручьёв, русла хорошо сохранились, но они завалены и если старики разрешат, то он хотел бы восстановить естественную систему тока воды. Старики только пожали плечами, мол, делай, как знаешь, хорошее дело затеял, только как одному, но чем можем, пособим. Через некоторое время пошла вода, реки и озера пришли в единое движение, болота ушли, освободив большие пространства лугов, открылись заросшие дороги между селениями, к тому же, как выяснилось в своё время мощённые камнем. Завели скот, птицу, полно рыбы, зверья. Стали приходить и селиться люди, появились дети. Сельские дети очень любили старика, помогают ему во всем, как могут, а он им игрушки мастерит, грамоте обучает, сказки рассказывает да в житейской премудрости наставляет. И вот через несколько лет старик попросил односельчан пособить ему в строительстве нового дома, а то его совсем развалился от старости. Всем миром поставили просторный дом, который простоит лет двести-триста не меньше, а возможно и больше. Так вот они и живут.
Как-то утром сидит старик возле дома, мастерит что-то, а мимо идёт в лес с ружьём охотник... старик, как бы, между прочим, говорит: "Не ходи сейчас в лес", - "Почему это?", - спрашивает охотник. "Не надо сейчас человеку ходить в лес, не время, подожди, когда можно будет". Помялся охотник, но понимал - этот человек знает, что говорит, потому развернулся и пошёл домой.
Пошла молва о селе во все края, что, мол, живут там люди счастливо, ни о чем не тужат, потому стали приходить из дальних мест посмотреть, расспросить. Пожалуйста, смотрите, чем можем, пособим и рассказывают: так у нас старший есть, Тимофеем зовут, он знает где, когда и что сеять, сажать, собирать, когда косить, какие года будут урожайные, а какие нет, грамотой владеет, лечит людей и животных. А самое главное знания свои людям передаёт, у нас уже многие овладели его знаниями, разными искусствами, ремёслами... так миром и живём.
***
"И ты что здесь живёшь все смотришь на меня
Не ты ли сразу стал немым
Иль тот кто будет нем и прям
Меня ты стерпишь для свободы
Слова пришедшие извне меня хотят узреть
Но ты не верь им
Не все на свете плод и разум
Ещё есть истина одна
Она дана тебе - Ты смертный!"
Прошло четыре года, за это время у Вити помимо увлечения книгами появилась страсть к музыке, исключительно классической, но особенно он увлёкся старинной музыкой. Он все время приносил в школу различные ноты, книги и на уроке или на перемене сидел и старательно их переписывал для себя, как правило, сидя один на задней парте. Учителя настолько привыкли к его поведению, поступкам, что сквозь пальцы смотрели на все его выходки: "Пусть делает, что хочет, лишь бы не мешал", - сказала как-то классная руководитель.
В конце октября, Витя подсел на перемене к Поли и возбуждённо начал рассказывать, как они вчера с Андреем ходили в филармонию слушать вторую симфонию Чайковского, притом активно показывая звучание руками. "Ты бы только слышала, что там за четвёртая часть, это же ликование, единая радость бытия, и представляешь в основе ведь самая простая песня, вот оно настоящее, где все просто, незатейливо и в тоже время грандиозно!" Поля любила и понимала классическую музыку, но не настолько, чтобы разбираться в том, как вчера, например, звучала валторна или первый кларнет во второй части и сравнивать его с другими исполнениями, в том числе с первой редакцией симфонии, запись которого он слышал у Андрея.
- Ты сегодня на игру придёшь..., сегодня в три?", - когда прозвенел звонок на урок и уже вставая, спросил Витя.
- Приду, - безразлично кивнув, согласилась Поля, - а где?
- Там, за заводом на берегу, при выезде, мы там ещё весной играли, помнишь...?"
- Да помню, хорошо приду.
"Душа стремится ввысь к свободе
В безличие своём найдёт покой она на месте
И радость бытия не омрачит тот вечный ей покой
В величие она себя постигнет
И не увидят здесь ни слезы пот и стон
И нет здесь радости лишь заточенье
И я пленён полётом не увидев сон"
В школе один из учителей физкультуры бывший известный футболист параллельно вёл футбольную секцию, и Витя, со своим другом Андреем, играли за школу. Андрей был старше на три года Вити и Поли, он одинаково хорошо мог играть и в нападении, и в полузащите, но вынужден был стоять в воротах, потому что лучше вратаря, чем он было не найти. Андрей был очень тихим и стеснительным, всегда независимо от того, с кем он шёл и куда, он шёл сзади чуть поодаль, всегда в помещение заходил последним, ни с кем никогда не спорил и даже если был не согласен с собеседником, ограничивался восклицанием: "Да, конечно я вас понял". Учитель истории как-то на уроке упомянула Андрея, сказав задумчиво: "У меня за многолетнюю практику никогда не было такого ученика". Что она имела в виду? А потом добавила: "Я один раз ради эксперимента на уроке спрашиваю, кто готов отвечать и задаю вопрос по теме, которую мы только через полгода должны по программе изучать, а Андрей, как ни в чем не бывало, поднимает руку и отвечает так, как если бы мы только вчера эту тему разбирали. У меня даже сложилось впечатление, что он и не заметил подвоха". Андрей жил вдвоём с мамой, отец у него в своё время, известный музыкант, умер, когда Андрею исполнилось десять лет. Старинный приятель отца пригласил Андрея учиться в музыкальной школе, где тот преподавал, на инструменте отца - фаготе. У этого же педагога в музыкальной школе учился и Витя.