- Ты не о Баташеве ли? - спросил он.
- О них, о них, барин, - кивнул Тришка. - Я ведь, барин, о чем. Хозяин тутошний, говорят, на девке дворовой женился - так сильно полюбил.
- Ах, вот оно что, - сказал Николай.
Точно, Катька Тришке нарассказывала. Небось, мечтала, чтобы молодой хозяин, Степан, в жены взял. А сама с Тришкой в слободу бегала. Ай, оторва.
- Точно, барин, как есть женился! - заверил Тришка, неверно истолковав иронию в голосе хозяина. И для пущей убедительности прибавил: - Матреной ее кличут.
- Матреной так Матреной, - покладисто согласился Николай, поудобнее устраиваясь на разогретом от солнца сиденье.
- Свезло, значит, Матрене этой, - подытожил Тришка. И прибавил изменившимся голосом: - Не то что другим.
- Каким другим?
Тришка, прищурившись, смотрел на тянущуюся через луг дорогу, точно ждал, не появится ли кто навстречу.
- Барин тут, говорят, гостей потешить любит, девок в дом с деревень окрестных набирает. А наутро этих девок в тамошнем пруду вылавливают.
- Брось, - недоверчиво сказал Николай. - Что за потеха такая - девок топить?
- Да никто их не топит, барин. Сами топнутся, сраму не вынесши. Черти ведают, что там с ними творят. - Тришка перекрестился. - Лютый барин тут, сказывают. Лютый.
Тришка замолчал. Николай мысленно повинился перед Катькой. Если уж баре тревожились из-за такого соседства, дворовой девке-то каково?
- А лопухи-то наши, барин, пожухли! - спустя несколько минут возвестил Тришка. - Эвон до рощи той докатим, так я там новых нарву.
До постоялого двора не доехали. На старом кособоком мостике, перекинувшемся через высохшую речушку, стряслась неприятность: проломилась одна из досок. Колесо брички провалилось в щель и застряло намертво. Николай, едва не вывалившийся прямо в сухое русло, кое-как выбрался на берег. Тришка ухватил лошадь под уздцы и принялся тянуть, но бричка не шелохнулась.
- Растудыть твою! - пыхтя, причитал Тришка. - От же привела нечистая!
- Подтолкнуть? - вызвался Николай.
- Подтолкните, барин! - взмолился Тришка. - А то ни в какую!
Ничего не вышло. Едва Николай ухватился сзади за ось, как под ногами угрожающе затрещали доски. Пришлось отступиться, чтобы не переломать ног.
- Что делать-то будем? - растерянно спросил Тришка, проводя пятерней по кудлатой русой голове. - За подмогой, что ли, идти?
- Куда мы пойдем! - отмахнулся Николай.
Дорога впереди раздваивалась: узкая тропа ныряла в лес, путь пошире петлей уходил в обход. А солнце уж опускалось за кромку деревьев, и из чащи к лугу сползалась темень.
За лесом верстах в трех от злополучного моста должна была находиться деревня. И рядом - усадьба Андрея Баташева. И кто знал, чего Николаю Овчинникову хотелось меньше - идти в темноте долгим путем в обход леса или углубляться в зловещую чащу. Близость лютого барина вселяла в сердце беспокойство, избавиться от которого в сумеречную пору оказалось не так-то просто.
- Останемся до утра, - решил Николай. - Еды у нас вдоволь - тетка только колодец нам с собой в дорогу не выкопала. А утром дойдем до деревни, попросим помощи.
- А ну как поедет кто? - Совестливый Тришка взмахом руки указал на перегороженный бричкой мост.
- Кто поедет, тот и поможет, - заявил Николай, снова осторожно взбираясь на мост и вытягивая из брички мешок с теткиными гостинцами.
Тришка барской решимости не разделял. Он привстал на цыпочках, вглядываясь в лесную тропу, словно в надежде, что станет светлее.
- А вдруг лихие люди набегут? - жалобно спросил он.
- А ты о лихих людях в этих краях слыхивал?
- Не, - признался Тришка. - Токмо...
И он запнулся, призадумавшись, как бы истолковать собственную тревогу.
- Откуда лихие люди на земле у такого барина, - процедил Николай. "Лишь бы сам барин не нагрянул" - прибавил он про себя, но вслух этого говорить не стал, чтобы не напугать Тришку еще сильнее. И когда тот предложил костер, от греха подальше, не разводить, чтобы дымом никого не накликать, охотно согласился.
Небо быстро темнело. Еле уловимый ветерок пригибал верхушки густых трав, и казалось, будто луг, склонив светлогривую голову, приглядывается к кому-то, приближающемуся из леса.
Тришка выпряг лошадь, стреножил ее и пустил пастись. Потом занялся ночлегом для барина и для себя: добежал до леса, наломал еловых лап и рысцой, то и дело оборачиваясь через плечо, прибежал назад.
- Что, лешего увидал? - попытался пошутить Николай, которому и самому было слегка не по себе.
Тришка торопливо перекрестился и раскидал еловые ветки по траве. Николай набросил на лапник чуйку и вытянулся среди высокой травы.
"И чего я всполошился?" - спрашивал он себя. "Мало ли про кого какие слухи ходят".
Наверное, истории о без вести сгинувших людях не казались бы такими правдоподобными и жуткими, не запомни Николай так живо то лицо, похожее на львиную маску, и пронзительный взгляд синих глаз. Наружность, конечно, и подшутить порой любит, и все же про одних подобным слухам не поверишь, а про других узнаешь - и рука сама тянется осенить крестным знамением.
Трава бесшумно покачивалась над головой, медленно растворяясь в чернеющей глуби неба. Ветерок вскоре стих, и даже лес в отдалении будто дремал в неподвижности. Веки потяжелели, и Николай сам не помнил, как его сморил сон.
Проснулся он, когда над ним сквозь стебли травы мерцали звезды. В первые мгновения он сам бы не мог сказать, что его разбудило. Сонно мигая, Николай поднял голову, и только тогда уловил странный звук, доносящийся неведомо откуда.
Это был тихий стон - не слабый изначально, но будто приглушенный расстоянием или какой-то преградой. Николай сел рывком, и в тот же миг рядом кто-то хрипло вскрикнул. В свете звезд над травой поднялась всклокоченная голова.
- Барин! - послышался жалобный голос Тришки. - Барин, ну и напужался-то я!
- Ты что это? - вырвалось у Николая. Отчаянно хотелось найти простое, обыденное объяснение происходящему - вроде ночного кошмара, заставившего Тришку застонать во сне. Но Николай уже понимал, что обмануть себя не удастся. Тришка медленно поднимался на ноги, а жуткий звук не смолкал.
Вокруг стонала земля.
- Ба-арин! - заблеял Тришка, пятясь к хозяину.
Николай вскочил. Луг мягко золотился в звездном свете. Лес застыл неподвижной темной громадой. И над всем этим полз тихий зловещий звук, словно поднимающийся из преисподней.
- Зверь? - как будто не своим, надломившимся голосом произнес Николай, уже понимая, что и это объяснение не сгодится: стон, полный отчаяния и тоскливого призыва, мог сорваться только с человеческих уст.
- А-а-а! - тоненько заблажил Тришка, валясь на колени и истово крестясь.
Николай сорвался с места и бросился к бричке. Скользнул по краю моста, едва не сорвавшись в темноте, ухватился за задок повозки, и, не обращая внимания на треск, рванул что было сил.
Без толку.
- Запрягай! - закричал Николай, вцепившись в спинку сиденья. - Живо запрягай, говорю!
Тришка вскочил на ноги. Никогда еще не доводилось ему запрягать лошадь так споро, да еще в потемках.
- Ну! - крикнул Николай, и, едва Тришка потянул лошадь вперед, налег на повозку со всей силой отчаяния.
Доски затрещали, полетели щепки, и бричка выкатила на уцелевшие доски.
Тришка метнулся было на козлы, но Николай за руку оттащил его обратно.
- Стой! Собери все! - крикнул он.
Собирать было особенно нечего: чуйка да рогожа. Но Николай не хотел оставлять здесь ни малейшего своего следа. Ему мерещилась какая-то невнятная когтистая тень с вытянутой клыкастой мордой, которая учуяла бы его и поползла вдогонку до самой Москвы, до уютного замоскворецкого домика с яблочным садом. Даже лапы еловые Николай разбросал ногами, и все это - под неумолчный тоскливый плач, дрожащий над ночным полем.
Забросив вещи на сиденье, Николай и Тришка запрыгнули в бричку так поспешно, точно стонущая земля обжигала им ноги. Под отчаянное тришкино "Н-но!" лошадь рванула с места.
Николай и сказать не успел, что не надо сворачивать в лес: Тришка и сам шарахнулся от тропы, уходившей в непроглядный мрак, и погнал лошадь кружным путем. Так всегда оставался выбор: свернуть под защиту деревьев или, наоборот, умчаться на просторы луга, потянись к ним какое лихо.
Лошадь, не слишком тратившая силы накануне, мчала резво. На ходу больше не слышны были стоны, и до Николая доносились только обрывочные слова молитвы, которую твердил всхлипывающий Тришка. Сам он накрыл ладонью образок Николы Чудотворца, висевший на груди, и просил святого, оберегавшего путников, чтобы тот защитил от кружащей рядом неведомой беды. Он не сомневался: стоит бричке остановиться - и вокруг вновь зазвучит тоскливый плач, и опасность ринется на них хищной птицей, и не будет тогда спасения от ее когтей.
За очередным поворотом из темноты выступили очертания деревенских домов, за которыми возвышалась громада возведенного Баташевыми Троицкого храма. Огромный, выше большинства московских церквей, он и при свете дня ошеломлял бы своей непомерной величиной, а сейчас и вовсе показался похожим на гору. Бричка пронеслась мимо, не останавливаясь. За храмом темнела полоса деревьев, и сердце у Николая екнуло: показалось, что именно там и должно таиться "Орлиное гнездо" - Баташевское логово.
Под колесами загрохотали доски: бричка выехала на мост. В серебристом свете заблестела поверхность пруда. Тришка, видимо, вспомнил утопившихся девок: вскрикнул, щелкнул у лошади над ушами бичом и погнал еще быстрее.
Дорога несколько раз изгибалась, уходя за лес, и лишь после третьего или четвертого поворота беглецы рискнули оглянуться. И только после этого Тришка натянул, наконец, поводья, останавливая бег утомленной лошади.
Степан появился в Москве зимой, когда прочно лег снег, и санный путь был легок. Приехал он по делам, но и родню навестил с радостью.
В день, когда ждали дорогого гостя, Евдокия Тихоновна, мать Николая, лишний раз обошла комнаты в сопровождении горничной; та несла поднос с раскаленными углями. Маленькие окошки в доме не открывались, и таким нехитрым способом хозяйка "выжигала хворь" из комнат. Летом спасались охапками чистотела, собранного в замоскворецких оврагах.
К столу собралась вся семья, пришла даже Наталья. К тому времени она уже не только успела обвенчаться с Петькой Агаповым, но и понесла от него. Николай смотрел на ее округлившееся, умиротворенное лицо и прощал былому недругу все детские и юношеские стычки. Пусть его, главное, что сестрице с ним хорошо и спокойно. Петька тоже явился. Хотя женитьба и придала ему видимой важности, в голубых глазах, задорно блестевших под русыми вихрами, еще нет-нет, да плясали неугомонные чертенята.
- В Астрахань-то как, с толком съездил? - деловито расспрашивал он Степана.
- Поглядим, - отмахнулся Степан. Очутившись после долгой разлуки с родней, говорить о делах не шибко хотелось. - Мы вот летом с Николаем из-за этого разминулись. Николка, мать тебе кланяться велела: очень уж рада была повидать тебя.
- И ей поклон, - откликнулся Николай, с улыбкой вспоминая хлопотливую добрую тетушку. - Что у вас там нового?
О страшной ночи, проведенной в поле у "Орлиного гнезда", Николай и словом не обмолвился домочадцам. Тришка, может, кому и сболтнул, тем более что уговора непременно молчать между ними не было. Да только слыл Трифон знатным краснобаем, и сказку его в каком-нибудь кабаке, может, и выслушали, да повторять не стали. Постепенно воспоминания сгладились, оставив лишь мутный осадок, наподобие того, который бывает после ночного кошмара. Николай почти убедил себя в том, что слышал вой какого-то зверя, доносящийся из леса. И сегодня, за столом в окружении родных, в мягком свете, падавшем через подернутое морозным узором оконце, не находилось места для пережитого мучительного страха.
От Степана узнали последние новости: сколько яблок собрали нынче осенью в касимовских садах, как размыло дождями дорогу на Нижний, и как горшечник, поехавший в обход, едва не потонул со всем своим товаром в болоте.
- А так спокойно все в наших местах, - заключил Степан. Примолк на мгновение, разглядывая столешницу, и покачал головой. - Только сосед наш... Не наш, то есть, а касимовский. Тот, что на речке Гусь.
В душно натопленной комнате повеяло холодом. Лицо Николая словно потускнело, но все глядели на Степана, и перемены в его настроении никто не заметил.
- Что за сосед такой? - спросила Евдокия Тихоновна, подливая Степану чая из самовара.
- Баташев Андрей, не слыхали?
- Это у которого усадьба над Яузой? - оживился Петька. - Как не слыхать! Богатей, говорят, хоть царь у него одалживайся. Видно, чугунный завод - дело прибыльное.
Степан принял из рук Евдокии Тихоновны стакан и благодарно кивнул ей.
- Прибыльное? - переспросил он, мельком взглянув на Петьку. - Так-то оно так, да говорят, чугуном он не ограничился.
- А что еще-то? - мягко полюбопытствовала Евдокия Тихоновна, обводя взглядом домочадцев и проверяя, не добавить ли еще кому душистого чая.
- Деньжищ у него немерено, - сказал Степан. - Одну церковь такую выстроил, что аж до неба дотянуться можно. Николка, ты же там проезжал, сам, поди, видел?
Николай заставил себя кивнуть с улыбкой.
- Для него деньги - что песок, - продолжал Степан. - Вот и пошли слухи, что дело там нечисто. Знающие люди в наших краях побывали, сказывали - похоже на фальшивомонетничество.
Евдокия Тихоновна перекрестилась.
- И похоже, там целый завод орудовал. Комиссию прислали - разобраться. И что вы думаете?
- Думаю, встретил их Баташев, как обычно комиссии встречал, - улыбнулся Николай. - Матушка твоя сказывала. Как с Владимирской стороны приедут - он на рязанскую сторону уходит, а как с Рязанской - так, наоборот, во Владимирскую.
Его слова вызвали дружный смех за столом. Степан хмыкнул.
- Не, брат, тут комиссия повыше была, из самого Петербурга. Тут рязанцем али владимирцем не скажешься. Нет, все по-другому вышло.
- И как же? - полюбопытствовал Петька.
- Принял у себя Баташев ту комиссию, - сказал Степан. - А завод-то его фальшивомонетный, сказывают, под землей находился. Искали его, искали - нет ничего. Да только и народу вдруг сгинуло немерено в ближайших деревнях. И пошел слух, будто предупредили Баташева из Петербурга о комиссии - он и замуровал свой завод вместе с рабочими.
Евдокия Тихоновна и Наталья ахнули. У Николая побелели губы.
- Как так - замуровал? - пробормотал Петька, враз утративший вдруг свою беззаботную лихость.
- Так живьем и замуровал, - подтвердил Степан. - Поговаривают, люди несколько дней из-под земли стоны слышали, да поделать никто ничего не смел. Ведь тех, кто о заводе болтал, тоже не сыскали.
Наталья, качнувшись на лавке, привалилась к стене.
- Батюшки! - вскочила на ноги Евдокия Тихоновна. - Степанушка, да что ж ты страсти такие рассказываешь! Глянь вон, что натворил!
Петька засуетился вокруг жены. Горничная метнулась во двор, вернулась, набрав снега в рушник, и принялась прикладывать холодное Наталье к щекам. Николай, воспользовавшись суматохой, набросил шубу на плечи и вышел на крыльцо.
День, еще недавно такой яркий, уже поблек, и тени от яблони сползали на утоптанную дорожку. За забором скрипели полозья саней, вдалеке заливисто брехали собаки.
Степан шагнул к брату и притворил за собой дверь. Посмотрел внимательно, может, и хотел что-то сказать, да передумал.
- Степан, - произнес Николай. - А если место точно знать, да раскопать? Тогда что?
- Ничего, - пожал плечами Степан. - Времени-то уже сколько прошло. Если и найдут мертвяков - мало ли, может, они там со времен Гришки Самозванца лежат.
- Да, верно, - пробормотал Николай, зябко кутаясь в шубу.
Про себя он решил, что за версту будет обходить нарядную звонкую усадьбу на Швивой горке.
- И ты вот что не забудь, - тихо сказал Степан. - Тех, кто языком болтал, самих теперь сыскать не могут.